Владимир Першанин - Я – бронебойщик. Истребители танков Страница 8

Шагах в десяти виднелась большая воронка. Видимо, «бэтэшку» перевернуло взрывом тяжелой авиабомбы, но он почему-то не загорелся, хотя легкие танки работают на бензине.

– Сильные взрывы иногда гасят огонь, – ответил на мой вопрос Зайцев. – Но машину уделало крепко. Ребят покалечило, а может, и убило.

Действительно, с другой стороны был насыпан могильный бугорок с табличкой и жестяной звездой. Танкиста (или танкистов) похоронили прямо на улице, в десяти шагах от жилого дома. Это нас удивило. Казалось, что погибших воинов должны хоронить как-то особенно – на площади или холме.

А тут окраина села, улица, разный мусор и глубокая канава. Если весна будет дружной, то бугорок и табличку со звездой просто снесет талой водой. Наверное, так подумали многие, но вслух никто ничего не произнес. Мы были голодные, болели натертые ноги и плечи, а вдали слышались отзвуки канонады. Там взрывались снаряды, и туда шли мы.

В полку нашу роту быстро и бесцеремонно поделили на несколько частей. «Раздергали боевое подразделение», – как с горечью выразился Зайцев.

Я его понимал. Он старательно сформировал роту, способную бороться с вражеской бронетехникой. Лично комплектовал расчеты противотанковых ружей, учил не только стрельбе, но и многим особенностям борьбы с немецкими танками. Личный состав, включая пулеметчиков, прошел тренировки по метанию гранат, знал, как пользоваться бутылками с горючей смесью, от которых шарахались бойцы стрелковых полков.

Словом, он создал полноценное боевое подразделение. В роте имелись три огневых взвода, хозяйственное отделение, старшина, санитары, и даже своя комсомольская организация.

Наш новый командир полка майор Рекунков порезал, поделил роту и взводы. Выделил на каждый батальон по шесть-семь расчетов ПТР вместе с пулеметчиками, а там их разделили между ротами. Оставшиеся несколько расчетов, два станковых пулемета и наши повозки он оставил в резерве возле себя. Там же обязан был находиться, неизвестно в каком качестве, старший лейтенант Зайцев.

– А как же рота? – стоя перед командиром полка, спрашивал он. – Я ведь за нее отвечаю. Чего мне делать в штабе за два километра от своих людей?

Майору не понравились эти слова насчет двух километров. Для штаба стрелкового полка это было далековато. Много за две версты наруководишь! Но была у наших больших начальников такая привычка отодвигать штабы со всеми прихлебателями и своими ППЖ подальше от передовой. Там, где можно спокойно отсиживаться в блиндажах с несколькими перекрытиями и разрабатывать планы сражений.

– В полку за все отвечаю я, – властно объявил Рекунков. – Не переживай, старлей, без дела не останешься. Здесь, кроме штаба, санчасть располагается, склады, тяжелая минометная батарея, гаубичный дивизион. Немецкие танки внезапно прорвутся – кто главный командный узел защищать будет?

– Гаубицы на что? – зло поджал губы наш ротный, который не любил пустой болтовни. – Если их недостаточно, оставьте здесь командира взвода, а меня с бронебойщиками отправьте.

– Мне лучше знать, кого где оставлять, – еще более неприязненно заявил майор. – Или вы до сих пор дисциплине не научились? Пора бы. Сколько лет служите?

– Одиннадцать.

– И все в лейтенантах ходите? Понятно мне. Возможно, отдельной ротой вам еще рановато командовать.

При этих словах комиссар полка усмехнулся и согласно кивнул.

Комполка Рекункову было лет тридцать, ровесник Зайцева, но шагнувший куда выше по служебной лестнице. Был он крепко сбитый, рыжеволосый, в полушубке с трофейным пистолетом в кобуре. Еще Рекунков носил усы и бинокль. Наверное, думал, что похож на Чапаева. Комиссар был чернявый, излишне грузный, даже толстоватый, и без конца усмехался неизвестно чему.

Вот так нас приняли в полку.

Справедливости ради скажу, что хотя мы были недовольны таким оборотом, но майор поступил логично. В полку имелось всего две артиллерийских батареи: 45-миллиметровые противотанковые пушки и легкие короткоствольные «трехдюймовки», мало пригодные для борьбы с танками, особенно средними и тяжелыми.

Три гаубичных батареи 122-миллиметровых были дивизионного подчинения, их в любой день могли перебросить на другой участок. Так что шесть «сорокапяток» и четыре легкие «трехдюймовки» были просто не в состоянии перекрыть в случае танковой атаки четыре километра позиций, которые удерживал стрелковый полк.

Прибытие целой роты противотанковых ружей с обученными расчетами стало для майора Рекункова неожиданным подарком.

Наше отделение из шести человек попало в шестую роту второго батальона, Федя Долгушин – в пятую роту. И вот спустя три-четыре дня состоялся наш первый бой, в котором мы понесли первые потери. Погиб командир отделения Миша Травкин, с которым мы учились с первых дней, были друзьями и знали все друг о друге.

Как и опасался Рекунков, гаубицы у полка забрали и перекинули на другой участок. Кажется, обещали через пару дней вернуть или заменить другими орудиями. Немцы, видимо, засекли отсутствие дивизиона и ждать не стали. В тот период шли бои местного значения. Пользуясь преимуществом в бронетехнике, немцы сразу предприняли танковую атаку.

Ударили в центр полка, так как фланги худо-бедно были прикрыты артиллерией. Обрушив короткий, но интенсивный артобстрел, пустили полдесятка танков, пушечный бронеавтомобиль и несколько бронетранспортеров с десантом. В случае прорыва довольно жидкой обороны готовились подключить дополнительные силы. Людей своих фрицы берегли. Грузовики с пехотой стояли в отдалении, ожидая сигнала.

Но прорыв немцам не удался и был отбит. Не скажу, что основную роль сыграла наша рота ПТР, но свой вклад мы внесли. Отделение Долгушина и две подоспевшие «сорокапятки» подбили один из танков Т-3, а Зайцев поджег из самозарядного ружья Симонова тяжелый разведывательный бронеавтомобиль «Бюссинг».

Мне похвалиться было особо нечем. Но все же одной из пуль я повредил легкий танк Т-38, а пушкари его добили. Отогнали дружным огнем второй танк, а пятая и шестая роты отбили атаку десанта.

Впрочем, это наступление было так себе, что-то вроде разведки боем. И дело, возможно, было не в том, что у нас забрали гаубичный дивизион. Полк почти месяц не выходил из боев, упорно продолжалось начатое в декабре под Москвой наступление.

В ротах остались по 40–50 человек, многими взводами командовали сержанты. Поэтому даже такой немногочисленной атакой немцы вполне могли добиться успеха: перебросить дополнительные силы, смять и уничтожить полк.

Майор Рекунков воспринял это предупреждение более чем серьезно. По всей линии обороны рыли окопы. Начался минометный обстрел, который за час вывел из строя более десятка человек и разбил одно из орудий. Когда прекратили сыпаться мины, работы продолжили.

Комполка вызвал к себе Зайцева, налил в кружку водки. Много чего повидавший командир роты, ни о чем не спрашивая, выпил водку двумя глотками и стал сворачивать самокрутку.

– Закуси, – показал на открытую банку тушенки Рекунков.

– Не хочется.

– Что, самолюбие?

– Просто не уверен, моих людей покормили или они голодные сидят. Они же вроде прикомандированными считаются.

– Не дури. Все поставлены на довольствие. А роту по частям раскидал от большой нужды. Сам видишь, сколько у нас артиллерии. Девять пушек на четыре километра обороны осталось.

Понемногу разговорились.

– Ну, как тебе бой? – после паузы спросил майор.

– Повезло, что средних танков всего два было. Пустили бы пяток, раздавили бы всех к чертовой бабушке. Я смотрел, лобовую броню фрицы миллиметров до сорока усилили по сравнению с прошлым летом. Из наших ружей ее только за сто метров пробить, а они сразу из пушки и двух пулеметов лупят. За километр башку не дают поднять.

– Твои неплохо действовали.

– Чего там, – отмахнулся старший лейтенант. – Стреляли… мазали… иногда попадали.

– Ну вот что. Оставишь при штабе тройку ружей на всякий случай. Остальные забирай и шагай сам на передний край. В пятой роте командир совсем мальчишка, будешь из его командного пункта руководить. Вырой дополнительные окопы, щели для укрытия.

– Есть, – козырнул Зайцев.

– Хотел поближе к фрицам быть, вот и будь. Получи дополнительно гранаты и бутылки с горючей смесью.

– Артиллерии мало. Если пустят тяжелые Т-4, не отобьемся.

– Из дивизии обещали вернуть гаубичный дивизион или батарею. Пополнение не сегодня завтра получим. Наверняка сопливое. Но уж какое дадут. Ладно, иди.

Весь день немцы вели минометный обстрел, мешая укреплять позиции. В этот день я впервые услышал поговорку, которую запомнил хорошо. Пожилой солдат Черников Филипп Авдеевич, лет сорока пяти, присев в недорытую траншею, соединяющую окопы, сказал:

– На войне самое паршивое – это мины, вши и бомбежка.

Вшами мы только начали обзаводиться, бомбежкой нас лишь слегка напугало, а вот минометный обстрел вытягивал все жилы.