Александр Бушков - Пиранья. Флибустьерские волны Страница 8

– Ведь сочиняешь?

– Как знать, как знать, – сказал Мазур, поглаживая ее привычно и умело. – Главное, мы подружились...

Надолго воцарилось молчание, они лежали, иногда касаясь друг друга. Мазур напряженно ждал продолжения, когда она начнет что-то говорить, наталкивать на какие-то откровения, чего-то как бы небрежно просить. Главное произошло – подстелилась. Теперь непременно должна перекинуть мостик к своей главной задаче...

Но время шло, а Наталья так и не заговорила о деле. «Ни черта не понимаю, – подумал Мазур. – Самое время ей обозначить, чем интересуется. Не настолько же она глупенькая и наивная, чтобы и в самом деле путаться с рядовым авантюристом вполне бескорыстно? Не похожа ни на глупенькую, ни на наивную...»

Потом на пирсе раздались громкие шаги, судя по звукам, несколько неуверенные, и насквозь знакомый голос завопил по-английски – с большим знанием языка, но все же так, что любой знающий человек с ходу определил бы: английский этому человеку не родной...

– Джонни! Джонни! Ты куда забился, старый бродяга? Выходи поздороваться со старым другом! Мы идем, Джонни, я и виски!

Поймав вопросительный взгляд Натальи, Мазур, нимало не растерявшись, сказал:

– Прилетел, наконец, старый приятель...

Человек шумно перепрыгнул на палубу «Ла Тортуги», и Наталья, целомудренно пискнув, подхватила платье, в две секунды его набросила, несколькими движениями пригладила волосы – и вот уже выглядела вполне добропорядочно.

– Ну, чего ты орешь? – спросил Мазур с ноткой досады в голосе, выпрямляясь на палубе. – Не мог дома подождать?

– Джонни, бродяга клятый, я так по тебе соскучился! – помахивая откупоренной бутылкой неплохого виски, жизнерадостно возопил капитан второго ранга Самарин по кличке Лаврик. – Давай обнимемся, что ли?

Мимолетно приобняв гостя и похлопав его по спине, Мазур мгновенно расстался с последними остатками беззаботности. Что-то должно было измениться или произойти, раз уж нагрянул особист.

– Мисс! – рявкнул Лаврик, только сейчас якобы узрев Наталью. – Простите, если невольно помешал, но я так спешил к старому другу, что о приличиях забыл... Могу ли я иметь честь быть вам представленным?

– Знакомьтесь, – сказал Мазур. – Мисс Наталья, звезда здешней журналистики. Мой беспутный друг...

Он сделал паузу – черт его знает, как на сей раз именовался Лаврик и кем был по последнему паспорту...

– Бен, – сказал Лаврик. – Друзья моих друзей – мои друзья, а для друзей я просто Бен... Я, правда, не помешал? Если что, вы мне открытым текстом выложите, и я поплетусь домой...

– Да нет, не особенно, – сказала Наталья совершенно безмятежно. – Мы как раз собирались уходить... Пойдемте?

Она грациозно направилась к сходням со столь добропорядочным и невинным видом, словно вовсе и не она черт-те что вытворяла с четверть часа назад на свернутом парусе. Мазур двинулся следом. Ни тени разочарования в голосе, отметил он, девчонка абсолютно спокойна. Столь неожиданно нагрянувший Лаврик никаких ее планов не нарушил. Мать твою, в чем же тут подвох?

Глава третья

Левша и блоха

Вопреки опасениям Мазура, справедливо ожидавшего от Лаврика очередных подначек и шуточек, Наталья обставила прощание весьма целомудренно – не стала бросаться Мазуру на шею с пылкими поцелуями, даже в щечку чмокать не стала, просто подала руку, пожелала доброй ночи совершенно спокойным голосом. И упорхнула в калитку. Старый двухэтажный домик испанской постройки был погружен в темноту, светилось только одно окно, слева, на втором этаже.

– Не обращай на меня внимания, – сказал Лаврик. – Если хочешь постоять, пожирая взглядом ее окна, только намекни, я за углом подожду, срочных дел нет...

– Поди ты... – сказал Мазур без особых эмоций, потому что давненько знал товарища Самарина по совместным окаянствам в разных уголках света.

Энергично повернулся и зашагал в сторону своего дома. Лаврик его моментально догнал, помахивая бутылкой. Уже не изображая пьяного, мечтательно протянул:

– Приятная девчонка. Попробую с трех раз угадать, чем ты с ней занимался на «Черепахе». Объяснял теорию относительности? Нет, не похоже... Приятные девочки в таких вот платьицах не интересуются теорией относительности. Знаешь, у меня вдруг возникли нешуточные подозрения, что ты вопреки обязательным для всякого советского человека за рубежом правилам вступил с ней в интимные отношения...

– Я не советский человек, – сказал Мазур. – Я – бродяга и кладоискатель непонятного происхождения...

– Тоже верно. Умеешь ты выкрутиться... Ну и как? Делала она к тебе вербовочные подходы?

– Ни малейших, – сказал Мазур. – Самому удивительно. Ни словечком не обозначила, что же ее интересует. Болтает, правда, что хочет написать книгу о всевозможной экзотике, тайнах, кладоискателях, выбрала меня в качестве одного из героев. Словом, обставлено все так, будто она под меня умостилась, чтобы в будущем денежку зашибить на повествовании о моих поисках...

– Логично, – сказал Лаврик задумчиво. – Неразборчивая в средствах щучка, которая ради того, чтобы вскарабкаться повыше, готова расплачиваться тем, чем ее столь щедро одарила природа... В общем, такое встречается сплошь и рядом... Но знаешь, где тут логическая неувязочка, старый бродяга Джонни? Уж если девочке так хочется пробиться наверх, не стесняясь в средствах, гораздо выгоднее и рациональнее было бы раздвигать ножки не перед парнями вроде тебя, а под каким-нибудь денежным мешком из делового центра или, там, хозяином респектабельной газетки... А?

– Вот именно, – сказал Мазур. – Я и сам что-то такое думал, но не мог точно сформулировать... Фамилия ее меня смущает. Пушкина, изволите ли видеть. Наталья Пушкина. Перебор получается... Или все это придумано кем-то, кто плохо знает русские реалии и выбрал звонкую фамилию, которая на слуху... Хорошо еще, что этот ее дедушка, которого я пока что не видел, – не Александр Сергеевич. Иван Иванович.

– Черт его знает, – сказал Лаврик. – Знал я в Союзе одного майора, которого звали Тарас Бульба. По паспорту. Тарас Остапович Бульба. Так что все возможно. Хотя... Если никакая она не внучка русского эмигранта, если ей эту легенду присобачили вместе с фамилией, это может и означать, что автор легенды вовсе не намеревался использовать ее против русских. Тоже версия, позволяющая делать предварительные наметки... А в общем – не будем гнать лошадей. Вдруг да она – взаправдашняя внучка эмигранта Пушкина, в меру блудливая и в меру пронырливая. И ничего ей не нужно, кроме как сделать из тебя репортаж с прицелом на звонкую сенсацию... Во всяком случае, у кубинцев ничего на нее нет. Они тоже не всеведущи, знаешь ли. Достоверно известно, что живет здесь твоя Наталья не менее года, как и дедуля, а вот больше ничего не известно. Ну, будут копать... Что до интима – продолжай, не стесняйся, глядишь, что-нибудь и прояснится... Чего косишься?

– Ты к нам какими судьбами?

– То есть, как это? – хмыкнул Лаврик. – Как можно вас оставить без отеческого надзора парнишкам вроде меня? Ведь болвану ясно, что вы все, оказавшись в горниле буржуазных соблазнов, моментально разложились морально и идеологически, быть может, уже и запродались мировому империализму в обмен на бочку варенья, корзину печенья и доступных девочек-плохишек... Реагировать пора. Вот меня и послали измену искоренять... Чистосердечное признание – оно, знаешь, смягчает. Так что выкладывай по-доброму: кто тебя вербанул – янкесы или «интеллидженсы»? В сотрудничестве с парагвайцами я тебя не подозреваю, успокойся. Ну что такое парагвайцы? Мелочь пузатая, которой человек с понятием запродаваться не станет – неприлично...

– Самарин, тебе самому эти шуточки не надоели?

– Нет, – серьезно сказал Лаврик. – Профессия у меня такая – выявлять и противостоять. Вам легче, вы без всяких церемоний глотки режете, а мне за вами еще и бдеть... Вот и шуточки, соответственно... Кстати, не такие уж это и шуточки. На тебя, родной, уже доносец поступил. Только я прибыл, не успел еще лапти снять, как поступил на тебя сигнал... В измене тебя, правда, никто вплотную не обвиняет, но вот что касаемо твоего морального облика, недостойных советского офицера поступков, общего образа мыслей и действий... Тут, извини, такой компромат поступил, что впору партком собирать и ставить вопрос о пребывании в рядах...

– Мозговитый, сука, – сказал Мазур сквозь зубы. – Кому ж еще?

– Ты дьявольски проницателен, – ухмыльнулся Лаврик и после короткого раздумья глотнул из бутылки. – Я ведь присутствовал на его инструктаже, он прекрасно знает, что я и где я. Обрадовался мне, как отцу родному, чуть ли не на шею кинулся. И столько о тебе порассказал дрожащим от праведного возмущения голосом... Категорически неправильно ты себя ведешь, с его точки зрения. Шляешься по злачным местам, где тебя в два счета могут спровоцировать, скомпрометировать и завербовать. Бдительность утратил напрочь. С подозрительными лордами в карты дуешься, с подозрительными французами виски тянешь, с подозрительными девицами лясы точишь. Мало того, с кабацкими проститутками водишься и деньги казенные на них спускаешь. Да вдобавок еще и его пытался заставить с означенными девками хороводиться – без сомнения, для того, чтобы вовлечь в свои махинации, избежав тем самым контроля с его стороны. Одним словом, по его глубокому убеждению, ведешь ты себя кругом неправильно и подозрительно, пора тебя останавливать, пока не сбежал ты, скажем, к янкесам, чтобы и далее без помех предаваться буржуазным порокам... Ты башкой не верти, я не сам все это придумал, я его полчаса слушал... Хорошо еще, что из-за специфики командировки у него нет возможности писать в инстанции, а то бы такую телегу на тебя накатал в сорок восемь адресов...