Сергей Зверев - Взорванный океан Страница 8

– Майор с Тритоном – это хорошо, – задумчиво почесал подбородок Катков, – но вот то, что мы для тех, кто в кабинетах бумажки перебирает, будем каштаны из огня тягать…

– Их не учили с огнем работать, а нас – учили. И, насколько ты знаешь, неплохо, – Вашуков жесткой ладонью постучал по доскам стола, на что посуда отозвалась нежным звоном. – У каждого своя работа. Не о том толкуешь, Вячеслав, ох, не о том. Я с тобой разговоры веду как раз для того, чтобы ты не просто мой приказ выполнил и гада того тепленьким домой доставил, а для того, чтобы четко осознавал, что делаешь и зачем. Как тот же Суворов говаривал: «Каждый солдат должен знать и понимать свой маневр!» Помню, как-то читал дочке книжку… Сказку про Урфина Джюса и его деревянных солдат. Так вот, мне тупые дуболомы не нужны! Спецназ – это не бутылки и кирпичи с дурацким визгом о голову крошить; в спецназе головой прежде всего думать надо…

Гость на минуту прервался – этого времени как раз хватило на то, чтобы подполковник молча и как-то очень сердито хлопнул очередную стопку и засмолил новую сигарету, на которую, держа руку на отлете, посмотрел тоже довольно недружелюбно, сокрушенно качнул головой и неожиданно пожаловался, вызывая у Ската легкую улыбку:

– Как же надоела, зараза, а бросить не получается… Ладно, это я не в ту степь. Так, о деле… Ты с ребятами вора вернешь домой, его засунут в камеру. Потом с его помощью в казну вернут большие деньги, которые пойдут на нужды той же армии да на те же квартиры для молодых офицеров. И хотя бы часть грязных пятен, которые всех нас марают, мы сотрем и докажем, что в этой стране пока еще есть на кого положиться и кому довериться… Ладно, политзанятия заканчиваем, а то что-то меня все не туда заносит. Вас, понятное дело, еще не раз проинструктируют, но все же… Когда вы того деятеля за жабры возьмете, особое внимание надо обратить на то, что у него должен быть пакет документов, в которых, как утверждают знающие господа, содержится масса информации о всех махинациях: кто, что, куда и за сколько, номера счетов, коррупционные схемы и прочая лабуда. Не думаю, что тот мужик повсюду с кейсом таскается – скорее всего, бумаги хранятся в каком-нибудь надежном месте вроде банковской ячейки… Так что запомни, Скат: у вашей группы будут две цели – свидетель и его бумаги. Я журналистов терпеть не могу, но в данном случае вполне можно сказать и их словами: «Эти бумаги – бомба!» Хороший такой фугас, который взорвет к чертовой бабушке все воровское гнездо. У меня все, старлей. Вопросы?

– Да какие еще вопросы, товарищ подполковник… – Катков ожесточенно потер ладонью шею и налил еще по стопке. – Давайте за тех, кто… хм, не тушенку со складов таскает, а просто честно делает свою работу… Вообще-то один вопрос у меня все же есть: когда едем?

Глава 6

Для того чтобы хорошо бегать, надо бегать много. Ни за год, ни за два стоящего марафонца из новичка, впервые надевшего беговые кроссовки, не получится. Можно за пару лет выучиться неплохо водить машину, но настоящим гонщиком или профессиональным водителем большегруза можно стать лишь после нескольких лет серьезной работы. За два года из молодого солдата может получиться неплохой рядовой боец, но настоящего спецназовца за такой срок из него не сможет сделать никто, даже самый толковый и гениальный в своем деле инструктор.

Настоящий спецназ – это не совсем те, кто каждый год второго августа размахивает флагом ВДВ, купается в фонтанах и, приняв на грудь граммов пятьсот, кричит на весь свет о своей крутизне и бьет в морду всякого, кто посмеет в этой крутизне усомниться. В большинстве случаев громче всех кричат, пожалуй, именно те, для кого служба в ВДВ стала самой большой и единственной удачей в их никчемной, скучной, серой и пьяной жизни. Голоса тех, кто по-настоящему хлебнул Афгана и всего того, что было потом, звучат не так громко и пафосно. Они не стучат себя в грудь, бренча медалями и размазывая пьяные слезы по щекам, не упрекают Родину в том, что она их «отправила на бойню», а потом о выживших просто забыла. Они молчат, потому что твердо знают главное: они, как умели, честно выполнили свой долг. Так о чем кричать и махать кулаками после драки, о которой хочется просто забыть?

Юные пацаны, искренне презирающие очкариков и ботаников, с восхищением говорят о службе в ВДВ, в морской пехоте, в спецназе. И невдомек им, что пехота крылатая и морская пехота – это по сути всего лишь просто пехота. Спецназ – это все же несколько иное…

В армию приходит тысяча молодых парней. Есть откровенные слабаки, есть те же ботаники и просто малопригодные к серьезной службе ребята. Из этой тысячи для службы в ВДВ или в морской пехоте можно отобрать около сотни. Около десяти из них со временем могут стать хорошими солдатами. И, возможно, лишь один из этой десятки имеет шанс стать настоящим спецназовцем. И дело здесь, конечно же, не в идеальном здоровье. Для спецназа годен лишь тот, кто рожден воином. Это целый комплекс качеств – и физических, и психологических, и даже генетических, – который становится базовым для желающего стать не просто стрелком в камуфляже и берцах, а Солдатом, чья жизнь посвящена одной из самых страшных вещей в жизни человека – войне…

Романтика, если она и завихрялась розовым туманцем в восемнадцатилетней голове, исчезает, как тот же утренний туман в стихах классика, уже на курсе молодого бойца. Человек начинает понимать, что воинская служба – это, прежде всего, просто работа, пахота, и надо научиться делать ее на совесть, а если возможно, то и лучше всех. Ты должен научиться прыгать с парашютом днем и ночью, на горы, на лес, на воду. За десять прыжков ты не успеешь стать мастером – прыжков нужны сотни. Ты должен уметь стрелять из всего, что стреляет, и из любого положения попадать в цель – хотя бы одной пулей, но в каждую мишень. Если ты за службу отстрелял лишь первое упражнение «три одиночных – шесть очередью» – какой же из тебя стрелок…

Ты должен научиться бесшумно снимать часового и выживать в рукопашной схватке, в которой надо уметь пользоваться как ножом, так и всем, что попадется под руку. Тебе придется научиться подолгу обходиться без еды, воды и огня, выживать в таких условиях, в каких выжить невозможно, казалось бы, в принципе. Тебе придется драться одному против пятерых – и ты начнешь со временем понимать, что за одного битого дают не двух, а десяток небитых. Тебе придется набегать сотни и тысячи километров, потому что в спецназе крепкие ноги – это твой шанс выжить тогда, когда по твоим следам будет идти погоня из прекрасно обученных охотников за диверсантами. Тебе придется…

Список почти бесконечен, и учиться и пахать тебе придется не год и не два, а всю жизнь в спецназе. И если ты станешь настоящим матерым волком, у тебя есть шанс уцелеть в страшной игре по имени «Война», в которой есть всего лишь один главный приз – жизнь. Ведь если отбросить в сторону красивые и глупые слова о том, что на войне в первую очередь гибнут лучшие, то сразу становится понятно, что гибнут в первую очередь как раз плохо подготовленные или совсем необученные. Именно те, кого какая-то сволочь когда-то цинично назвала «пушечным мясом».

Спецназ тоже иногда несет потери, но, ввиду особой подготовки, как правило, меньше других. Стая матерых волков не боится в лесах никого – они порвут любого, кто встретится на их пути. Волкам страшна лишь охота с вертолета, когда «серых хищников, матерых и щенков» убивают не в честной схватке, а просто расстреливают, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Спецназ умеет делать свою работу и не боится никого и ничего. Кроме предательства, когда – как это было с армией в конце восьмидесятых и в девяностых – свои же начинают расстреливать своих с вертолетов. К счастью, расстреляли не всех, и армия у нас еще есть. Есть и настоящие мужики, которые без особой шумихи и дешевой похвальбы умеют решать любые боевые задачи. Правда, война есть война, и порой на базы живыми возвращаются далеко не все. Война – дама жестокая, и ей плевать на самую серьезную подготовку – она иногда с завязанными глазами палит наугад, а иногда с усмешечкой сталкивает одну стаю с другой – такой же серьезной и подготовленной…

Длинная очередь из крупнокалиберного пулемета БТРа вновь разорвала настороженную тишину, на пару минут воцарившуюся над окраиной небольшого поселка, приткнувшегося у подножия невысокого горного хребта, где-то чуть севернее примыкавшего к массивам Северного Кавказа. Дробный грохот подхватило глуховатое в этот серенький сырой день эхо и немного погоняло его меж длинных каменистых склонов, покрытых серо-желтой мертвой травой и редкими зарослями голых кустарников. Вслед басовитому голосу пулемета сухо ударили хлесткие автоматные очереди, несколько раз грохнули тугие разрывы ручных гранат. Пули с хрустом яростно вгрызались в сложенные из добротного красного кирпича стены, высекая облачка красной пыли и кирпичной крошки, с противным визгом рикошетили и улетали неведомо куда. Из узких окон второго этажа дома ответными очередями огрызались не то два, не то три автомата. Патронов боевики, засевшие в доме, больше напоминавшем некое подобие старинного крепостного форта, явно жалеть не собирались. Штурм длился уже больше двух часов, но реальный результат, который должен был представлять собой группу понурых, мрачных пленников или хотя бы трупы боевиков, сложенные в рядок вместе с их оружием, пока был равен нулю.