Александр Чернобук - По ком воют сирены Страница 8

— Да уж.

— Эх, прошли славные ГБешные времена, — мечтательно поднял глаза к потолку капитан. — Раскололи б этого Захара за полчаса. Песни пел бы не хуже этого кастрата… Паваротти. Сейчас бы нам сюда тисочки, да пару хороших…

— А я о чем четвертые сутки говорю? Что нам мешает? — оживился лейтенант. — Я сейчас сгоняю. Все оформлю — пуля не успеет пролететь. Расколем козла в шесть секунд.

— Эх, Никита. Сиди. — Серегин сделал властный жест рукой в сторону стула. — Как все поменялось…

— Да что ж изменилось? — Сорвавшийся было к выходу Карпов снова занял свое место. — Всю жизнь бандюков прессовали по полной. Все: и мы, и ментовские. И совершенно оправданно. Действие равно противодействию. Диалектика. Физика, в конце концов, о том же говорит. А я этому скоту даже в морду дать хорошенько не могу. Только начинаю, так вы меня останавливаете, — обиженно перешел на «вы» лейтенант.

— Рассказываю вам, лейтенант, байку про капитана Серегина, — ухмыльнулся в ответ напарник. — Может, это тебе что‑то объяснит. Но сначала напоминаю, что в нашем отделе все всех, независимо от звания и должности, называют на «ты» и по имени. Все здесь у нас не так, как у обычных людей, а наоборот: слово «вы» показывает крайнюю степень неуважения к собеседнику.

— Понял тебя. Молодой. Исправлюсь. Весь внимание, Виктор.

— Молодец. Так гораздо лучше. А история такая. Был я в командировке. Года полтора назад. Ликвидировали мы серьезную группировку в одном из шахтерских городов. Разрабатывали долго. Я подключился на завершающем этапе, и то просидел в окружении шахтных стволов и терриконов почти месяц. Захват был тяжелый. С нашей стороны ранили двоих. Местного розыскника убили.

— Слышал, — кивнул Никита. — Хоть здесь еще и не работал, но дело громкое было. Дошло и до нас. Не знал, что ты там участвовал лично. Кажется, их там всех и покрошили…

— Из восьми человек до суда дожили двое. Пятерых положили сразу, один склеил ласты в реанимации.

— Да–да, точно.

— Но я не об этом. Еду я на своем «фольце» после этого дела домой. Уставший, голова ватная, выжатый лимон, короче. Карбюратор еще, зараза, барахлит, нервы портит. Не доезжая километров пятидесяти до города, в какой‑то деревне, тормозит меня наш родной гаишник. Лет двадцать с копейками. Старший сержант. Молодой, конопатый, на молоке с творогом воспитанный. Селюк селюком. Гордым тренированным жестом ладонь к козырьку: «Та, та, та, та». Представился. Я ему корку под нос, свои, мол. Собираюсь уже трогаться… А он мне задает вопрос, — капитан сделал паузу, — что за контора такая? Не знаю такой организации…

— Не может быть! — подпрыгнул на месте Никита.

— Отвечаю.

— Ну, а ты что ему?

— Сначала послал спросить у первого попавшегося прохожего. Он не пошел…

— Ну, ты его дальше, — засмеялся Карпов.

— Нет. Туда его я не послал. Честь мундира не позволила. А не пошел он искать случайного пешехода просто за неимением таковых в обозримом пространстве.

— И чем закончилось? — Никита уже давился хохотом.

— Я его спросил, знает ли он что‑либо об организации, называемой повсеместно аббревиатурой КГБ. Оказалось, что наслышан прекрасно и даже друзья у него есть среди сотрудников этого ведомства. К коим относится с глубоким почтением и безграничным уважением.

— А про нас, их приемников, ничего не слышал? — вытирая слезы, выдавил Карпов.

— Абсолютно. А ты говоришь…

— Они там, наверно, еще удостоверения не поменяли.

— За десять с лишним лет? Вряд ли. Вопрос здесь совсем в другом. Это именно то, о чем я тебе хотел сказать. Все изменилось и изменилось очень сильно. Такая тебе вот произвольная зарисовка о нашей теперешней жизни. Вот так, господин лейтенант. Это маленький этюд о сегодняшней мощи организации, в которой ты имеешь честь состоять. Работать приходится очень бережно и аккуратно. Почти шепотом. Возвращаемся к нашим баранам…

— Тем, которые в погонах? — отсмеявшись, Никита, всхлипывая, переводил дыхание.

— Этих тоже достаточное количество. Но я о бригаде Захара. — Взгляд Серегина опять стал сосредоточенным и хмурым.

Никита тоже посерьезнел:

— Есть мысли?

— Ты думаешь, я тебя здесь просто так байками развлекаю? Мне надо было на пару минут отвлечься. Поразмышлять. Я так всегда делаю.

— Помогает?

— А то. Если все будет нормально, к обеду Захар нам всех сдаст.

— ???

— И напишет по всем эпизодам явку с повинной.

— До обеда?

— Да, я думаю, до пятнадцати ноль–ноль.

Никита недоверчиво улыбнулся уголками губ:

— Разрешите полюбопытствовать, это все будет без… тисков и прочих… м–м-м… средств доверительного общения?

— Абсолютно.

— Десять минут назад ты сказал, что мы не в состоянии расколоть этого ганса в принципе. Что изменилось? Поделись своими замыслами. Умираю от любопытства.

— Угадывать будешь?

— Нет. Не томи, Витя. Как мы его колонем, еще и до обеда, до пятнадцати? Да без вспомогательного инвентаря?

Серегин усмехнулся:

— А мы его и не будем трогать. — Выдержав длинную паузу и отметив, что Никита заинтригован до предела, капитан добавил: — Ты забыл одну простую вещь. Если мы не можем его колонуть, то это совсем не значит, что его не сможет расколоть никто. Это за нас сделает Тихон.

— Ха! — фыркнул лейтенант. — Тоже мне новаторское решение. Во–первых, Тихон на Черноморском побережье, в командировке. Во–вторых, он за такое дело собьет с нас никак не меньше ящика коньяка, а это, между прочим, моя месячная зарплата. А в–третьих, когда он вернется, будет уже поздно. Хотя, конечно, если б он взялся за этого Захара со своими психологическими трюками, то, вполне вероятно…

— «Во–первых» и «в–третьих» твои я отбиваю сразу. Олег вернулся вчера утром. Цел, слава Богу. Иммортель везучий. Он сейчас в городе и вполне доступен.

— Да ты что? — Никита опять закружил по комнате, потирая руки. — Это же в корне меняет дело. Хрен с ней, с зарплатой. К тому же, если в пополаме, то какие‑то бабульки мне останутся. Питаться не обязательно, а на сигареты хватит. Проживу. Надо с ним встречаться.

— Не боись. От твоих бабок сильно не убудет. Я берусь его уболтать за пару пузырей.

— Это как? По старой дружбе?

— Старая дружба у него была с Саней Змеем, — вздохнул капитан. — Они такое вместе прошли…

— У нас в управлении?

— Не только. Они вместе срочную в Витебской десантной дивизии погранвойск КГБ трубили. Такая служба была… Не позавидуешь… Три вида формы только носили…

— Это во время «перестрелки» было?

— Да, в «славные» времена перестройки, — правильно понял его Серегин. — Сколько тогда крови при развале Союза пролито было. А Тихон на острие… Ну, это он тебе как‑нибудь сам расскажет. Молодость у него очень лихая была. Голливудские боевики блекнут перед этими приключениями… А как он опером конторы стал… Про это вообще легенды ходят…

— Он и сейчас…

— Да, пожалуй, толковей его в управе опера нет.

— Это да, — в глазах Карпова загорелся огонек восхищения. — Я о нем как о былинном богатыре рассказываю…

— Что‑то в этом есть. Хотя он реальный, тут, рядом с нами, ежедневно жизнью рискует. Разве что лицо свое гримировать постоянно вынужден, да в управлении по тем же причинам редко появляется. И не, как Илья Муромец, с булавой абстрактные границы государства на коне бдит, а в самой гуще событий вертится. Ну ладно, давай вернемся к нашей теме. — Серегин постучал ногтем указательного пальца по папке с делом, над которым они работали.

— Жаль, что с пятой графой у Захарова такой прокольчик.

— Какой? — Помедлив, Никита добавил: — Не понял. Что ты имеешь в виду?

— В анкете, в графе «родители», у Захарова Сергея Алексеевича мать украинка, а отец…

— Молдаванин. — Карпов передернул плечами. — И что из этого? Мне эта информация никуда не влазит.

— А то, что если бы там было написано «чеченец», это было бы совсем другое дело. Тихон к этой нации о–о-очень трепетно неравнодушен. Очень. — Серегин многозначительно поднял левую бровь.

— Я об этом что‑то слышал. Но так, краем уха. Суть мне неизвестна. Откуда такая нелюбовь? Так просто, или есть определенная причина?

— Есть. Отца у него в Грозном убили.

— Во, блин. Отец из наших?

— Нет, отец у него был учителем. Простым школьным учителем. То ли истории, то ли русского языка и литературы. Не помню точно.

— А за что тогда его убили? Не понял.

— Как за что? За то, что русский. — Серегин выразительно посмотрел лейтенанту в глаза. — Вот так вот. Давно, правда, это случилось. В самом конце восьмидесятых. Но для Олега срока давности не существует.

— Да, — неопределенно протянул Никита, — теперь понятно.

— Это еще не все. Дальше, больше. Он перевез чуть позже мать в Буденовск…