Стивен Хантер - Мастер-снайпер Страница 8

— Именно так. Тревожные слухи, которые вызвали беспокойство во всех кругах этого города. Поэтому-то мы и не собираемся выставлять охрану на основании всего лишь какого-то клочка бумаги. Нет, в данном случае все очень просто: ты не прав.

— Сэр, — попытался Литс привлечь внимание к своим словам, — могу ли я с полным уважением…

— Нет, не можешь. Когда мы поручили тебе эту небольшую работу, то хотели воспользоваться твоими глубокими знаниями в области технологии немецкого стрелкового оружия. Мы считали, что ты поможешь нам определить, в каком направлении сосредоточены усилия их промышленности. А вместо этого ты начал нам рассказывать истории в духе Джеймса Хедли Чейза. Очень печально.

На этом он удалился.

Но Литс уже дал волю своему энтузиазму. Однажды днем он набросал список всех подразделений, которые могли бы поддержать его идею: штаб верховного командования объединенными экспедиционными войсками, контрразведка, армейская разведка, отдел контрразведки Х-2, относящийся к ОСС, германский отдел ОСС, расположенный на Гросвенор-сквер, и так далее. Результат оказался удручающим.

— Все потому, что я никого не знаю. Они все дружки-приятели, с Востока. У ник свой междусобойчик. Гарвард-Оксфорд-Йель, — посетовал он.

Роджер, девятнадцатилетний старожил Гарварда, попытался опровергнуть эту точку зрения:

— Гарвард здесь ни при чем, капитан. Это просто компания ребят, которые, как это случается повсюду, вместе проводят время в свое удовольствие. У вас ничего не получается лишь по той причине, что те клоуны, которые руководят спектаклем, не знают, что делают, и это независимо от того, где их учили. Эта война для них — самое лучшее время, определенно единственная стоящая работа, которую они выполнят за всю свою жизнь. Как только война кончится, они опять начнут разливать по стаканам содовую.

Роджер говорил это с блестящей уверенностью человека, который никогда в жизни не разливал по стаканам содовую. Его образование позволяло ему сидеть в кабинете, водрузив сапоги на стол, и читать социологические проповеди Литсу.

— Неужели ты так ничего никогда и не начнешь делать? — спросил его Литс.

Роджер беззаботно продолжил свой анализ.

— Я знаю, что вас так гложет, Джим. Вам хочется вернуться к прошлому — Его самого по-настоящему забавляли собственные рассуждения. — Приятель, между нами говоря, мы уже определили исход этой войны. Так почему вы не хотите…

Литс знал, что во многих отношениях он ставит молодого теннисиста в тупик. Но последнее время он и сам себя не понимал. С чего это он сейчас, совершенно неожиданно, решил начать борьбу? Начальство сказало «нет» — значит, нет.

Но Литс был твердо уверен в обратном.

Несколько дней спустя Литс появился в кабинете у Тони.

— Снова за старое? — спросил Тони.

— Да, — без улыбки ответил Литс.

— И так скоро?

— Я пытался продать эту идею кому-нибудь в городе. Покупателей не нашлось.

— Не нашлось. Думаю, и не найдется. Просто потому, что никто не хочет потом отмываться. Да ты, конечно, и сам это видишь. Слишком неубедительно.

Литс приложил все силы, чтобы оставаться милым.

— Причина того, что нет убедительной информации, — вежливо пояснил он, — заключается в том, что я не могу ее раздобыть. Я ничего не могу сделать из-за той славы, которая обо мне ходит.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Кто-то окрестил меня «чокнутым», «психом», — терпеливо, как школьнику, начал объяснять Литс — Я заходил в некоторые другие отделы, надеясь там найти себе поддержку, но внезапно оказался выдворенным на улицу. Все понятно хотя бы уже по тому, как они глядят на меня и перешептываются. Ты за бортом, ты мертвый.

— Уверен, что ты преувеличиваешь, — возразил Тони. Тони не отвел взгляда. Ничто в его облике не указывало на смущение. Он спокойно посмотрел на Литса смешливыми глазами и сказал:

— Не исключаю, что это возможно. И даже вероятно.

— Именно так я и подумал, — кивнул Литс.

— Лично к тебе у меня нет никаких претензий. Я тебя просто обожаю. Ты — мой любимый американец. В отличие от всех остальных, в тебе нет той самовлюбленности. Ты никогда не рассказывал мне истории о своем детстве на ферме в Канзасе и не называл имен своей жены и детей. И все же есть определенные пределы.

— Майор Аутвейт…

— Послушай, вполне подойдет и Тони.

— Майор Аутвейт, я прошу вас дать мне свободу действий.

— Об этом не может быть и речи, — спокойно сказал Тони. В его глазах промелькнуло что-то вроде сочувствия; он был готов открыть Великую Истину, некое элементарное правило, которое толстый янки так и не смог усвоить. — Потому что у тебя есть настоящая работа, которую надо выполнять. Я понимаю, что эту работу даю тебе я И я отвечаю за это. Я исполнительный офицер этой маленькой клоунады под названием ОААКТР, в прямом подчинении которому работает твоя маленькая клоунада, ГОМО. Не каждому на войне выпадает главная работа, капитан Литс. Некоторые — я, ты — должны делать и не слишком важную работу, нудную работу в безопасном кабинете, который находится в пятистах милях от линии фронта.

— Сэр, — вздохнул Литс, — вопрос не в том…

— Я сам скажу тебе, в чем заключается вопрос. Вопрос заключается в зрелости. У тебя было время играть в индейцев, у меня — тоже. Но оно прошло. Мы с тобой клерки, и ты, и я. Навести эту свою симпатичную девушку. Наслаждайся мгновениями. Делай свою работу. Благодари Бога, ступающему триумфу нашего образа жизни. Война почти уже закончилась. Осталось несколько недель, может быть, месяцев. Если только ракета не приземлится тебе на черепушку, ты прошел ее. Навести свою девушку. Ее имя…

— Сьюзен. Но я не буду. Я хочу сказать, не буду с ней встречаться. Никогда.

— Жаль. Но в городе полным-полно девушек. Найди другую.

— Сэр, несколько ваших слов, и…

— Ты сумасшедший глупец. Возвращайся к своим ружьям и чертежам. Забудь про заговоры с убийствами и про наемных убийц. Это Лондон февраля сорок пятого года, а не Чикаго двадцать шестого.

Литс не позволил бы себе проявлять гнев, да и не был уверен, что у него это получится; к тому же он прекрасно знал, что англичане ненавидят сцены. Именно это они больше всего не любили в американцах. А то, что ему было необходимо, он мог получить только от Тони Аутвейта, рано или поздно, тем или иным путем, потому что в этом городе Тони знал, кому надо пошептать на ухо. Если Тони заблокировал его действия, то только Тони и мог выпустить его на свободу.

— Майор Аутвейт, — снова начал Литс весьма убедительным, по его мнению, голосом. — Я просто хочу получить возможность провести дополнительные разведывательные исследования. Мне нужно больше доказательств, чем обычная транспортная накладная вермахта, пусть даже и чертовски странная. Мне нужен доступ к другим источникам, к другим данным. К архивам, к донесениям. К вашим техническим специалистам. К…

— Литс, старина, я очень занят. Мы все, кроме тебя, очень заняты. Вы становитесь невыносимыми, ты и этот твой призрачный маньяк. Ты превращаешься в еврея с собственной сценой, предназначенной для тебя, и только для тебя. Кто тебя для этого выбрал, старик? А? Кто тебя выбрал?

На это у Литса ответа не было. Британский майор свирепо уставился на него, ощетинившись рыжеватыми усами. Глаза у него были холодными, как мертвые стекляшки.

— Иди!

Он высокомерно махнул рукой, Ноэл Коуард[8] в военной форме, и отогнал от себя эту надоедливую мошку — Литса.

Расстроенный Литс обнаружил, что его снова вышвырнули за дверь. Он немного постоял на тротуаре перед штаб-квартирой на Бейкер-стрит, невыразительным местечком под названием Дом Святого Михаила, № 82. Он был просто американцем среди бессмысленной толпы, снующей по тротуарам старого города, жизнерадостной, толкающейся, пустословной, полной флиртующих девушек. День был холодным и серым, типичным для разгара лондонской зимы, но свежая американская плоть, казалось, согревала улицы старого города и наполняла их цветом и движением. Рядом с румяными американцами англичане обычно казались бледными и тощими, но таких что-то вокруг не наблюдалось. Так чей же это город, в конце концов? Литс ощущал себя так, словно затерялся в толпе футбольных болельщиков, уже возвращающихся домой и совершающих нечто вроде своеобразного ритуала. Все казались счастливыми, розовыми, слегка несдержанными. Если ты американец, у которого есть шанс выжить, а в кармане лежат фунты, то Лондон для тебя праздник.

В воздухе чувствовался триумф и предвкушение радости. Близящаяся победа будет не только боевой, но и моральной. Их образ жизни, их цивилизация прошла испытание и доказала свою жизнеспособность. Оглядевшись вокруг, Литс увидел на лицах парней, как они довольны тем, что они американцы, и как довольны, в свою очередь, эти бледные девушки, что ухватили их. Война почти прошла. Теперь она казалась ничтожной и далекой. О ней заставляли вспомнить только экипажи бомбардировщиков, при всей их парадоксальной молодости. Сейчас эти юнцы из Восьмой воздушной армии рассыпались по всему городу, стремясь провести в свое удовольствие один или два дня между полетами. Они легко узнавались в толпе по трем стрелковым шевронам на рукавах летной формы, еще не нуждающиеся в бритье, таскающие с собой путеводители и фотокамеры и громко задающие глупые вопросы. Они слишком молоды, чтобы бояться, подумал Литс.