Фридрих Незнанский - Мировая девчонка Страница 8

Женщина с пышным узлом роскошных, пепельного оттенка, волос смотрела на него удивленно, потом словно смутилась, кашлянула и отступила в прихожую.

— Здравствуйте, заходите, Александр Борисович. Что вы так смотрите?

— Как? — «Старая, — мелькнуло в голове, — из-за цвета волос, что ли? Глупости!»

— Странно. Будто видите впервые, а мы ведь когда-то были даже знакомы. Правда, очень давно. Наверное, за гранью… веков? — она улыбнулась, и ее удлиненное, суховатое и несколько аскетическое лицо словно бы расправилось, подобрело и стало как-то необычно привлекательным. — Вы не помните, я вижу. А ведь было время, вы часто встречались с моим бывшим супругом. Володя, художник с Мосфильма, забыли?

— О, Господи! — воскликнул Турецкий. — Ну, конечно! А я смотрю: такое знакомое лицо! Да, время, разумеется, жизнь еще эта… Сплошной сумасшедший дом! Все через, — он взмахнул руками, — извините… Калейдоскоп, будь он неладен! Но как же я не узнал сразу? Поразительно! Значит, не готов был…

— К чему? — она засмеялась.

— А сам не знаю… Надо подумать. Так можно войти?

— Прошу, конечно. Если не возражаете, то, пожалуйста, на кухню. А я вас кофе угощу. Сама собралась, да вы как раз позвонили. Не против?

— Наоборот, с удовольствием!

«Стоп, Турецкий, не гони коней! — остановил он себя. — Ты — по делу, а не флиртовать!..» «Хотя одно другому никогда не мешало», — возразил внутренний голос.

Нет, но как же все-таки годы меняют человека! Была ведь эта Динка тощей и совсем не привлекательной девицей — возможно, с тех лет и запомнила ее Ирка. И на том своем воспоминании зациклилась. А сейчас это была дама с восхитительным голосом, и все необходимое привлекательной женской фигуре у нее тоже находилось на своих местах, вот разве что некоторая сутулость. Но ведь это вполне исправимо. Надо только распрямиться, — и физически, и по жизни — вообще. Турецкий уже размышлял так, будто сам собирался немедленно приступить к необходимым исправлениям.

Прекрасно зная расположение комнат в такой квартире, Турецкий прошел на кухню, повернулся и увидел, как следом за ним вошла Дина Петровна. Вот теперь он сумел разглядеть всю ее фигуру, не то, что в полутемной прихожей. И вовсе она не старая, врала Ирка. Скорее всего, ее ровесница, если не моложе. Володька-художник, кажется, был на целых три года младше Александра, и брать в жены девушку старше себя вряд ли бы захотел. Впрочем, художники — народ странный.

— Садитесь, — Дина улыбнулась, и лицо ее приняло лукавое выражение, — и расскажите мне, отчего все же вы иронически хмыкнули, услышав мой вопрос, и что у вас за тайные такие переговоры с тетей Машей?

— Честно?

— Ну, не знаю, как вы привыкли у себя на службе… Хотелось бы правды. Или не надо?

— Ладно, скажу, только не обижайтесь на меня, обещаете?

Она, по-прежнему стоя у двери, одетая в туго обтягивающий ее халатик, жестом показала, что никаких обид быть не может. Вот же балда — прекрасная фигура! Ну, Ирка!

— Я, правда, после всяких неприятных событий многое позабыл. И когда вчера у меня совершенно случайно возник разговор с теть Машей, то никак поначалу не мог вас вспомнить. С Володькой-то вы у меня не ассоциировались, да и были совершенно другой — худющей и длинной.

— Да, — засмеялась она, — он вешалкой меня обзывал. Были такие — вертикальные, полированные палки на ножках и с крючками поверху — по окружности, помните?

— Ну, как же! И прибавьте еще возрастное смещение. Встречаю старых знакомых, гляжу: Боже, как они постарели! Забывая, что они — это и я тоже.

— Кажется, я поняла, — сказала она мягким и низким голосом, от которого у Александра Борисовича вмиг стало томительно где-то в области живота, и снова засмеялась. — Думали, думали и вспомнили, что вешалка — уже старая и совсем некрасивая… А если чего и осталось?… То ничего не осталось, верно? Одни крючки, — и в упор взглянула с печальной улыбкой.

— Знаете, Дина, — с задумчивым видом покачал головой Турецкий, — самым неумным в моем положении сейчас было бы немедленно пасть на колени и начать бурно протестовать, убеждая вас в том, что вы категорически не правы. Что все как раз с точностью до наоборот! А, впрочем, так оно и есть, можете мне поверить. Но я не стану ни в чем вас убеждать — исключительно из упрямства. Хотя очень хочется, — и он хитрым взглядом уставился на нее.

Она хорошо умела смеяться. И он охотно к ней присоединился.

— Ох, насмешили… — она внешней стороной ладони словно бы промокнула глаза. — Ну, сейчас будет готов кофе… Так какие у вас проблемы, Александр Борисович?

— А давайте, как когда-то? Саша, Дина… Или этого не было?

— А давайте, — легко согласилась она и, обернувшись от плиты, задорно подмигнула.

— Значит, Дина, слушайте. Свою проблему я еще год назад, или чуть больше, благополучно решил. Ну, друзья, приятели, в том числе там, — он махнул рукой в сторону окна. — И Нинка моя уже второй год учится в Кембридже, в колледже. Со всеми дальнейшими, вытекающими из этого обстоятельствами, понимаете?

Он взглянул на Дину и увидел, что та будто застыла у плиты, и лицо ее приняло строгое, даже отчужденное, неприятное выражение. «Вот оно, в чем дело-то! — мелькнуло в голове. — Да, а вот такая женщина уже вряд ли заговорит голосом, волнующим душу. Скорее рубанет топором, причем с размаху и не глядя. Надо и это иметь в виду…»

Но Турецкий сделал вид, что ничего не заметил.

— То, о чем мне вчера рассказала теть Маша, имеет свое название, свою твердую оценку и соответствующую реакцию, но, к сожалению, только в приличном обществе. А в данной ситуации, как говорится, и рад бы, но не могу молчать. Подождите, я не закончил, — жестом остановил он женщину, которая уже готова была что-то вставить в его монолог, и, вероятно, не самое приятное. — А поскольку мы с вами, госпожа Дина, не имеем приличного общества, то нам поневоле приходится приноравливаться к законам того, которое существует. А как вы хотели? С волками жить, мадам… И только поэтому я пришел, точнее, напросился, чтобы посоветоваться с вами. Вот и давайте подумаем сейчас вместе, как нам устроить небольшой взрыв, но направленного действия, чтобы волна выброшенного дерьма не обрушилась на вашу Люську. Людмилу Владимировну, надо понимать. Если она — Володькина дочь.

— А чья же еще?… — печально отозвалась Дина. — Только это не я, как тут некоторые… считают, довела его. Мы расстались задолго… Фактически из-за Люси. Он становился страшным деспотом. При постоянном пьянстве… Это было страшно, Саша, поверьте.

— Я и не собираюсь вам возражать… Ну, ладно, а теперь, надеюсь, вы мне сами подробно расскажете, что там за «мохнатый» всплыл на горизонте, а также посвятите в предысторию вопроса. Честно скажу, я не могу вот тут, прямо сейчас, пообещать, что мы сумеем решить вопрос в свою пользу, есть некоторые… — Турецкий поморщился. — Ну, скажем, обстоятельства, которые не будут помогать, главное, чтоб не мешали. Однако могу обещать лишь одно: что смогу, то сделаю. Мы с Иркой вчера заговорили на эту тему, она со мной полностью согласна, хотя и смотрит скептически. А еще произнесла одну фразу, которую надо обязательно иметь в виду. Париж — действительно слишком жирный кусок, чтобы его отдали без боя. Особенно, когда он еще и халявный, как нынче выражаются. Слышали, небось, такое слово?

— А то!

— Вот поэтому давайте-ка мы с вами некоторое время, пока будем заниматься этим вопросом, помолчим, никому не станем ничего говорить, чтобы не сглазить, к примеру, так? И девочке пока тоже знать необязательно. Не дай, Бог, еще одно разочарование! Зачем, верно? Ну, а… как только, так — сразу. Согласны?

— Вам-то это зачем? — после долгой паузы спросила Дина. — Из спортивного интереса? Вряд ли… Скажите правду, Саша.

— Мне? Ишь, как вы! А вот вчера теть Маша спросила: «А где она, твоя, Сашенька, социальная справедливость?» Знаете, как задело вдруг? Сам от себя не ожидал…

— Да будет вам…

— Нет, серьезно! — он заметил блеснувшие в глазах Дины слезинки и хмыкнул насмешливо. — А я ей отвечаю: «Старых газет, поди, начиталась?» А сам думаю: действительно, а где? Вот и решил. Восстановить! — он расхохотался. — А что еще остается? И потом голос этот грудной, томный такой, из другой эпохи: «Здравствуйте, я вас слушаю, кто звонит?» С ума сойти… Вот и решился. Вы-то возражать не будете?

Дина посмотрела на него, потом мизинцем провела по нижним векам и вздохнула:

— Давайте лучше пить кофе… Саша.

«Господи, а она совсем слабая женщина, хочет казаться сильной, но не получается», — подумал он.

— А можно, я вам еще немного горчички добавлю?

— Если очень хочется… Только зачем? За какие мои грехи?

— Хочется хочется, можете быть уверены. Это иногда просто необходимо. Вот когда мы начали разговор, у вас лицо вдруг стало отчужденным, ужасно неприятным. А потом улыбнулись и — чудо! Просто влюбиться хочется. Вы имейте это в виду, — уже деловым тоном закончил Турецкий. — Женская неприступность, между прочим, может быть и ласковой. И доброй. И даже очень нежной. Обманчиво нежной, заметьте.