Михаил Серегин - Киллер рядом – к покойнику (Сборник) Страница 8

Видимо, он тоже бурно провел вечер прошедшего дня, да и ночь была нескучной.

Фокин упорно не помнил, каким образом он мог оказаться в канализации, тем более что он твердо знал: в ближайших окрестностях не было того ресторана, в котором они накануне нажрались.

Судя по всему, отдых не обошелся без драки, хотя подробности, да и сама батальная сцена начисто стерлись из головы Афанасия, синяки и кровоподтеки давали веские основания считать именно так.

В голове было совершенно пусто. Ни единой мысли. Только лишь сплошное желание похмелиться.

Фокин выворотил карманы и обнаружил в одном из них жалкую горстку мелочи и зверски скрученный, смятый полтинник. И облегченно вздохнул: на первичную опохмелку хватит.

А дальше… дальше можно действовать по принципу величайшего из полководцев всех времен и народов – Наполеона Бонапарта: нам бы лишь ввязаться в бой, а там как бог пошлет…

Хорошо бы бог послал Владимира на машине и с деньгами – тогда он смог бы добраться до московской квартиры братьев Свиридовых.

И только тут Афанасий понял, что добираться, по сути, некуда: он не знал адреса.

В голове мелькали обрывки мыслей, смутно прорисовывались какие-то взятые с потолка цифры, но упорно не желали складываться во что-то жизненно необходимое. Например, номер свиридовского мобильника. …Номер всплыл позже, когда Афанасий выпил три бутылки пива и с облегчением констатировал, что жить еще можно и нужно.

Впрочем, номер не помог: когда Афанасий добрел до какого-то телефонного аппарата и с помощью в общем-то нехитрого фокуса позвонил с него без телефонной карточки, он услышал сакраментальное: о том, что номер абонента отключен или абонент находится вне зоны досягаемости.

– Роуминг по всей территории страны, общенациональный роуминг… по всей территории страны… – проворчал Фокин. – Фуфло, бля… Говорил… купи себе какой-нибудь этак спутниковый «Иридиум», – добавил он – очевидно, в адрес Володи Свиридова – тоном, каким кот Матроскин выговаривал Шарику: «Говорил я этому охотничку: купи валенки. А он что?» – «Что он?» – «Взял… и кеды купил! Они, грит, красивше…»

Но положение Фокина было не самым веселым. Без денег, без понятия о том, что же ему, собственно, делать, с пожирающим его желанием напороться (хорошо, не уколоться, как в песне Высоцкого) и забыться – все это едва ли сулило ему радужные перспективы.

– А, найду… – пробормотал Афанасий и медленно побрел по тротуару. …Нет. Не нашел. Ни московской квартиры Свиридова, ни самого Свиридова.

Вместо этого судьба свела его со старым знакомым, Александром Никитиным, который знавал Фокина еще по Афганистану, а теперь работал не кем-нибудь, а главным прокурором одного из районов Москвы.

Никитин, как мог, помог Фокину – устроил его в свое ведомство рядовым следователем. Впрочем, Афанасий не сумел работать в предложенной ему должности: нервы были уже не те, да и желания работать не было ни малейшего, что неудивительно для человека, который, по сути, всю жизнь ничего не делал. …Работа в «Капелле» не в счет.

Так что после того, как Фокин разделал под орех какого-то особенно наглого клиента, Никитину ничего не оставалось, как снять его с должности и дать место – по просьбе самого Фокина – дворника при прокуратуре с окладом в пятьсот рублей.

Плюс премии и так далее – набегало ну максимум тысяча с небольшим.

Так сбылось предсказание Владимира Свиридова.

На должности дворника Фокин работал уже шестой месяц…

Афанасий посмотрел на старика Егорыча, который, «не вынеся позора мелочных обид», уронил плешивую голову на грязный стол и уснул, и, медленно поднявшись, пошел в свою комнату.

Хотя комнатой это назвать было сложно, скорее занюханная тараканья каморка с видом на помойку и покосившийся от времени кривой домишко напротив – такой же коммунальный бедлам, как тот, в котором вот уже несколько месяцев жил Афанасий.

Фокин тяжело упал на пахнущую прокисшими щами и нафталином кровать и забылся коротким, тревожным, неверным сном без сновидений. …Проснулся он оттого, что словно кто-то толкнул его в бок – организм еще не забыл многолетних привычек, сигнал к побудке в определенное, четко установленное время еще не был вытравлен беспутной жизнью и злоупотреблениями алкоголем.

Была половина шестого утра. Пора.

Афанасий наскоро перекусил какими-то не очень свежими консервами, заел это все двумя луковицами и запил чаем, а потом, наскоро сварганив пару бутербродов, напялил поверх свитера старенькую телогрейку и объеденную молью, зато натуральную шапку, которую Афоня купил за бутыль сивухи у соседа-алкоголика из дома напротив.

Тот где-то стянул ее, а потом держал в кладовке, очевидно, в запое запамятовав о ценном, хоть и незаконном приобретении.

Там шапку и настигла моль.

Одевшись и натянув стоптанные сапоги на искусственном тараканьем меху, Фокин глянул на себя в треснутое зеркало, криво висевшее в прихожей. Было оно и мутным, и грязным, но всякий раз, как Афанасий смотрел на него, ему на ум приходила известная поговорка: неча на зеркало пенять, коли рожа крива. …А рожа была крива.

Из зеркала на Фокина смотрело неаккуратно выбритое лицо с повисшими щеками, лбом в вертикальных и горизонтальных морщинах и глубоко запавшими глазами. Полгода назад лучащийся самодовольной ленью и сытостью лик, круглый, отъеденный, красный, теперь спал и отощал просто разительно.

От постоянного недоедания Афанасий похудел на двадцать с лишним килограммов, и это, между прочим, изменило его фигуру к лучшему. Ведь еще не так давно он был поперек себя шире, весил едва ли не полтора центнера и как-то в Сан-Тропе едва не убил своим животом девицу, которая добросовестно делала ему минет.

Теперь же фигура его приобрела даже некоторую стройность. О талии речь пока что не шла, но дворницкая диета неумолимо выедала из организма Фокина все новые и новые килограммы, так что в плане талии можно было смотреть в будущее с оптимизмом.

Фокин выругался и, плюнув на пол, который не знал иной влаги, кроме как содержащейся в слюне, уже несколько месяцев, вышел на улицу.

Было морозно и темно. Звезды глядели остро и холодно, где-то там, высоко в небе, глухо выл ветер и словно рвались струны, а здесь, внизу, было тихо. Лишь скрипел снег под ботинками идущего на работу дворника Афанасия Фокина.

Через несколько минут он уже был у знакомого серого здания прокуратуры.

– Здорово, Афанасий!

– Здорово, Тимофеич, – буркнул Фокин в ответ мрачно поздоровавшемуся с ним представительному мужчине в синем форменном мундире прокурора. Это и был прокурор Александр Тимофеевич Никитин. – Что-то ты сегодня рано.

– Дела, – неопределенно отозвался тот. – А что у тебя с лицом? Опять бухал?

– Да не без того…

– Сколько раз я тебе говорил: давай я тебя закодирую! А ты – нет да нет, дескать, сам выплыву.

– Да сам я… – мрачно фыркнул Афанасий. – Не надо мне кодироваться. Сам не хочу больше с этими уродами… в говне копаться. Они никогда не жили… не понимают, что такое жить по-человечески.

– А ты знаешь? – угрюмо-насмешливо осведомился прокурор.

– Знаю, – твердо сказал Фокин.

– Ладно, мне пора. Зайди ко мне после обеда. Даже можешь после одиннадцати. Я смотрю, тебе надо немножко поправиться.

– А может, сейчас?

– Нет, – отрезал прокурор. – Не сейчас.

Фокин не стал спорить. …Было уже около десяти часов утра. К тому времени Афанасий уже почистил снег во дворе, и только закончил, как в ворота въехал великолепный темно-зеленый «Кадиллак», сопровождаемый серебристым «мерседесовским» джипом.

Фокин еле-еле успел посторониться, и «Кадиллак», описав по двору полукруг, остановился у самого входа в здание прокуратуры.

Джип встал рядом.

Дверь «Кадиллака» распахнулась, из него выбежал здоровенный парень лет около двадцати пяти в стильной кожаной куртке, подскочил к задней двери и открыл ее.

Фокин прищурил глаза.

Из авто неспешно выбрался высокий мужчина в черном пальто, потоптался у двери, а потом зашагал по ступенькам к серой двери здания районной прокуратуры. Парень в кожаной куртке хотел было последовать за ним, но тот, не оборачиваясь, сделал какой-то неопределенный жест рукой, и телохранитель остановился. Вернулся к машине и, вытащив сигарету, закурил.

Фокин подошел к парню и произнес:

– Слушай, земляк, сигаретки не найдется?

Тот окатил дворника ледяным взглядом, потом покопался в кармане и, вытащив одну, молча протянул Афанасию.

Это была не сигарета, а сигарилла «Кэптэн блэк». Фокину, который в последнее время курил только «Приму», «Астру» и иногда – по большим праздникам – какой-нибудь «LD» или «Монте-Карло», давно не приходилось перехватывать такой щедрой подачки.

Но взгляд угрюмого рослого атлета-охранника был таким выразительным и таким оскорбительным, что Афанасий даже не поблагодарил и молча отошел в сторону – перекурить и потом догребать выпавший за ночь снег.