Евгений Сухов - Слово Варяга Страница 9

— Вас никто не подозревает… Хотя о Марии Копыловой я бы, возможно, переговорил с вами немного позже. Меня интересует другое. В городе действует маньяк, а у нас нет ни единой зацепки. Мы даже не знаем, от чего нам следует оттолкнуться. Вы не могли бы составить предполагаемый портрет убийцы?

Паркетчик посетовал:

— Странные вы, однако, люди! Как вы себе это представляете? Чтобы я по газетным вырезкам составил психологический портрет? Поверьте мне, я не медиум какой-нибудь, а серьезный ученый… точнее, бывший ученый. Меня интересуют только конкретные факты. Мне нужно как минимум познакомиться с делами…

— Мы предоставим вам материалы.

На мгновение в глазах Шатрова вспыхнул огонек, но тотчас погас.

— Но у меня нет ни желания, ни тем более возможности.

— Жаль… А может, вы могли бы тогда сказать, почему преступник отрубает у своих жертв пальцы? И кисти рук?

После некоторого раздумья Шатров ответил:

— Мое мнение такое… Вам это может показаться странным, но маньяк рубит конечности своим жертвам от большой любви. Это настолько всепоглощающая любовь к своей жертве, что она сжигает его изнутри. Он готов оставить себе какую-то часть тела жертвы. Очень часто это бывает голова, даже нога. В вашем случае — это пальцы и кисть. Как это ни покажется вам кощунственно, в моей практике был такой маньяк, который носил пальцы своих жертв в портсигаре, а другой и вовсе надевал в качестве амулета отрезанное ухо жертвы на шею.

Чертанов был поражен.

— Зачем они это делают?

— Для них куски человеческого тела являются чем-то вроде талисмана. Если хотите, своеобразным тотемом, что ли, который способен приносить им удачу и отгонять злых духов. А все потому, что у всех маньяков извращенное понятие о любви. Они просто живут в каком-то другом измерении, недоступном нашему пониманию. И убивают людей они не от ненависти, а от большой привязанности. Они скверно себя чувствуют в обществе живых людей, по-настоящему им хорошо только с покойниками.

Михаил был потрясен.

— Вы рассказываете невероятные вещи.

Шатров отрицательно покачал головой:

— Вовсе нет… Невероятные вещи я рассказывал на своих лекциях в институте, а то, что вы услышали сейчас, это всего лишь прописные истины. Вы интересовались когда-нибудь историей ацтеков? — неожиданно спросил он.

— Только в общих чертах, — обескураженно сказал Михаил, сбитый с толку неожиданным вопросом. — Знаю только, что они убивали своих пленников.

Улыбка Шатрова выглядела печальной:

— Не совсем точно. Они приносили пленников в жертву своим богам. Вырывали у них сердца и даже съедали отдельные части их тел. До нас дошли настенные рисунки этих безобразных кровавых сцен. Вы думаете, что это происходило от чрезмерной жестокости?

Пожав плечами, Чертанов предположил:

— Наверное, такова была их религия.

— Вот именно, религия! Но она замыкалась на том, чтобы любить своих пленников, как детей и братьев. Их ведь не сразу убивали. До жертвоприношения пленники жили в хижинах своих победителей. К ним относились как к самым почитаемым родственникам. Пленники жили в любви и почете, им отдавалась лучшая пища, одежда. Хозяин дома называл своих пленников не иначе как любимыми сыновьями. Но наступал день, и пленников приводили к храму смерти, где у жертвенного камня жрец вырывал им сердца, а паства лакомилась человеческим мясом… И все это проделывалось тоже от большой любви. Я вам хочу сказать, что действия серийных убийц мне очень напоминает психологию древних ацтеков. Вас не шокирует подобное откровение?

— Признаюсь, неожиданные рассуждения. Но такое полезно услышать, может что-то пригодиться в работе. А вы можете хотя бы примерно сказать, какого возраста наш маньяк. Это нам помогло бы значительно сузить поиск.

— Разве что примерно… Для более точной характеристики нужно располагать материалами дела. Но то, что он молод, это однозначно. К тому же он очень сексуально активен. Его возраст где-то от тридцати до сорока пяти лет. Больше я ничем не могу вам помочь, — развел руками Шатров. — Увы!

— Спасибо и на этом. Если все-таки надумаете помочь следствию, так мы будем только рады сотрудничеству. Я слышал, что ректор мединститута недавно предложил вам возглавить кафедру.

— Вы и об этом знаете, — невесело буркнул Дмитрий Степанович.

— У нас профессия такая — знать, — улыбнулся Чертанов. — Прежде чем встретиться с вами, я разговаривал с очень многими людьми, и все они, как один, говорят о том, что вы блестящий ученый и что вы непременно должны вернуться в науку.

— Я еще сам не решил, как мне поступить, а они уже за меня решают, — раздраженно проворчал Шатров.

— Не в моих правилах давить на совесть, но от вашего профессионализма зависит очень многое, а именно — быть ли следующим жертвам.

— Говорите, что не хотелось бы, а сами давите, — возразил Шатров.

Дверь из соседней комнаты отворилась вновь, и в проеме предстал тот же самый коренастый тип с толстой шеей. Зыркнув на Чертанова недобрыми темно-карими глазами, он заговорил, процеживая слова сквозь стиснутые зубы:

— Послушай, ты думаешь, что тебе за простой платят? С нас хозяин стружку снимет!

Посмотрев на Чертанова, Дмитрий Степанович печально констатировал:

— Вот с такими типами приходится работать. — И уже по-деловому добавил: — Если бы он попал ко мне в свое время в психлечебницу, то я бы покопался в нем и, поверьте мне, поставил бы с полдюжины диагнозов. В общем, мне пришлось бы с ним повозиться! Вот что я тебе скажу, — повернулся он к крепышу, снимая халат, — забери свою амуницию. Я уволился! Пойдемте.

— Ты еще пожалеешь, — бросил ему в спину коренастый, — будешь обратно проситься, не возьму!

— Не обольщайся, — громко хлопнул дверью Дмитрий Степанович.

Выйдя на улицу, они некоторое время шли молча. Неожиданно Шатров остановился и произнес с заметной грустью:

— А ведь я задумал прекрасный узор! Такой есть в одном из залов Лувра. Жаль, что доделывать его буду не я… Знаете, майор, о чем я сейчас мечтаю?

— О чем же?

— Когда-нибудь у меня будет свой дом, и в огромном зале (метров на сто!) я непременно выложу именно такой итальянский паркет. Итальянцы понимают в этом толк. Что у вас там еще есть, показывайте. Вы ведь рассчитывали, что я должен заинтересоваться этими преступлениями. Ведь так? — строго спросил Дмитрий Степанович.

Михаил невольно улыбнулся. Ему все больше нравился этот чудаковатый молодой доктор.

— А вы проницательны, — Чертанов вытащил из сумки пухлую папку, — взгляните, пожалуйста.

— Только давайте не на ходу, — недовольно проворчал Шатров. — Выберем где-нибудь место, там и присядем.

Чертанов улыбнулся, от него не укрылось, с каким азартом заблестели глаза Дмитрия Степановича. Все правильно, человек занялся любимым делом.

Свободная скамейка отыскалась во дворе винного магазина, недалеко от служебного входа. Двое подвыпивших рабочих, негромко матерясь, стаскивали с кузова небольшого грузовичка ящики с водкой. Посуда, заполненная спиртным, весело позвякивая, располагала на лирический лад. В глазах грузчиков не заметно ни малейшего намека на душевный трепет, очевидно, они уже давно работают в винном магазине и успели перетаскать не одну тонну водки. К подобному изобилию быстро привыкаешь и воспринимаешь его разве что на вес.

Рядом с машиной, в длинном белом халате и с листками бумаги в руках, стояла полная женщина-экспедитор и терпеливо пересчитывала ящики. Иной раз ей что-то не нравилось, и она, приостановив разгрузку, доставала из тары бутылку на выбор и принималась тщательно рассматривать пробку. Успокоившись, устанавливала ее на место, после чего разгрузка продолжалась прежним порядком.

Разложив папку на скамейке, Дмитрий Степанович неторопливо перекладывал листы дела. Не замечая происходящего вокруг, он вникал в текст, тщательно изучал фотографии с места преступления. У Чертанова возникла уверенность, что если бы сейчас из-под Шатрова выбили скамейку, то он не обратил бы на это внимания. Чертанов старался не мешать ему и, расположившись немного поодаль на сломанном ящике, наблюдал за разгрузкой товара. Женщина была недоверчивой и цепким взглядом контролировала каждый шаг грузчиков. Михаил без особого труда угадал в грузчиках знакомый контингент. Это с виду они такие ленивые и малоподвижные, а представится случай, так они проявят такую завидную расторопность, что и не уследишь.

Неожиданно женщина посмотрела в сторону Чертанова, явно занося его в список неблагонадежных. Взгляд строгий, настороженный. Наверняка она баба одинокая, лишенная ласки, и встреча с мужиком для нее маленький праздник. Приласкать бы, да служба, однако!

Женщина продолжала пристально всматриваться в Чертанова, словно признала в нем старинного любовника. А может, так оно и есть? В конце концов, он не обязан помнить всех своих женщин! Сделал свое дело да потопал себе дальше. Считать завоеванных женщин можно только по молодости, а когда они стали проходить через него косяками, так он просто забросил эту веселенькую статистику. Наскучило!