Сергей Зверев - Подводная агентура Страница 9

Идея поставить в школьном дворе бюст Александра Ветрова, героя-моряка, погибшего вдали от Родины при выполнении важного правительственного задания, принадлежала одному из выпускников. Он был скульптором, знал Сашку и Андрея, был свидетелем их дружбы. Поддержала его и администрация школы, в целях патриотического воспитания.

Родители Сашки не возражали. Не возражал и Андрей. Ему хотелось, чтобы у Сашки была пусть не могила, но хотя бы место, к которому можно прийти и почтить его память. Пусть вот этот небольшой памятник в их школьном дворе, где в теплое время года проходят линейки, «последние звонки» и другие общешкольные мероприятия.

Открытие памятника бывшему ученику школы приурочили как раз к «последнему звонку». Новая группа учеников выходит в большую жизнь. Так пусть они знают, какой она иногда бывает и как в ней себя вели самые достойные.

Отец в форме стоял рядом с Андреем и смотрел не на памятник, а на школьников. Правильно, он с высоты своего жизненного опыта видел в них будущее, а памятники…

Памятники – это прошлое, пройденное, то, что скоро или забудется, или просто потеряет остроту переживаний. Андрей смотрел на каменное лицо Сашки, и перед ним уже не так ярко виделась картина погружающейся в бездну разбитой яхты, мертвого тела, которое ворочают с бока на бок и захлестывают волны. И тот миг, когда очередная волна накрыла его и больше не отпустила, когда Андрей осознал, что это навеки. Сашка, друг, человек, который всю жизнь был рядом даже в такие минуты, когда рядом не было и не могло быть родителей, который знал и судил о таких вещах, о которых не рассказывают родителям, да и вообще никому… Сашка, который спас ему жизнь тогда в холодных водах Южной Атлантики, приняв в грудь автоматную очередь, дав возможность укрыться, занять позицию, вытащить раненую Машу…

– А сейчас, ребята, – дошел до слуха Андрея голос директора школы математички Анны Ивановны, – я хочу предоставить слово однокласснику Саши Ветрова, его школьному и боевому другу, военному моряку Андрею Истомину. Пожалуйста, Андрей!

Глаза у директрисы были, конечно же, «на мокром месте». Да и многие хлюпали носами. И училки, и девчонки-старшеклассницы, и родители тоже. Андрей не подумав согласился, что скажет несколько слов. Теперь же он понял, как это будет трудно сделать. Пафосных фраз он не хотел, а что иного он мог сказать? Правду – нельзя, врать – тоже нельзя!

Он вышел к микрофону и посмотрел на ряды школьников, на учителей, которые, как теперь он заметил, постарели за эти годы. И строгая ворчунья директриса, которая, как они узнали уже после окончания школы, билась за каждого *censored*гана в милиции, в комиссии по делам несовершеннолетних, отстаивала перед родителями их детей, родителей перед их детьми.

Вон «англичанка» Вероника Андреевна. Все такая же красивая, только уже с несколько поблекшей внешностью. А как в нее во времена Андрея были влюблены все старшеклассники. И как морду били тем, кто додумывался говорить о ней пошлости. А вот Ольга Сергеевна из начальной школы. По молодости и глупости пацаны смеялись и исподтишка показывали на нее пальцем. Невысокая, страшненькая, она была замужем, когда пришла к ним в школу, у нее было двое детей и прекрасная во всех отношениях семья. А потом девчонки, строго хмуря брови, рассказывали недоумкам-мальчишкам, какой Ольга Сергеевна чудесный человек, как за ней хвостом ходят малыши, чуть ли не за подол держатся.

Что им сказать? Спасибо за то, что вырастили нас такими, дали путевку в жизнь? Глупо все это и даже пошло. Дело-то совсем в другом. Андрей снял фуражку, провел несколько раз по коротко стриженным волосам и заговорил с высоты своего гренадерского роста суровым баском воина:

– Ребята, я долго думал, что и как вам сказать сегодня. Я и сейчас не очень знаю, что именно, какие слова. Сашка был моим закадычным, как это принято говорить, другом, нас много что связывало. Вы окончили школу, у вас скоро выпускные экзамены, но самый главный экзамен у вас впереди. И не только у тех, кто наденет военную форму. Да, у военных есть такой долг, даже не долг, а просто работа. Эта работа заключается в том, чтобы всегда быть готовым умереть. И это нужно понимать и осознавать. А когда придет эта минута, когда родине потребуется твоя жизнь, ты должен сражаться до конца, чтобы боевая задача была выполнена, чтобы остались живы твои товарищи. Не хвататься за голову и со стенаниями восклицать:

«А как же так, я не хочу умирать, я еще так молод». Нет, ты просто знаешь, что такое может быть, потому что это твоя профессия. Вот в чем суть армии и военного человека.

В толпе родителей зашмыгали носами и в ход пошли платочки и салфетки. Андрей нахмурился, поняв, что его понесло совсем не туда. Не оратор он!

– Мне хочется добавить, – продолжил он, – внутренняя готовность отдать себя всего для родины должна быть у каждого и на каждой работе. Хоть у водителя, хоть у строителя, хоть у учителя. Понимаете, все мы граждане своей страны и огромного мира, который нас окружает. Мы все в ответе за него, за то, каким он останется после нас. Если каждый спрячется в кусты, отвернется от зла, от чужой беды, то этот прекрасный мир рухнет. Мы сами его делаем, каждый день, каждым своим поступком. Помните это, когда начнете жить самостоятельно.

Он первым положил цветы к подножию памятника и первым ушел со школьного двора. Андрею было неприятно, как его хвалили за то, что нашел правильные слова, как его хотели оставить в каком-то там совете по каким-то делам, заставить принимать участие в работе какой-то общественной комиссии или общественного совета. Ушел потому, что чувствовал, глаза его увлажняются, когда он смотрит на этих постаревших учительниц, которые, судя по их взглядам, жалеют его.

Он понял, почему жалеют. Потом понял. Потому что он выбрал военную карьеру, потому что они учили его любить прекрасное, учили человеколюбию. А он выбрал профессию убивать себе подобных. Уметь убивать они его не учили, уметь не переживать, убив, тоже. Учили они его обратному. Правда, там были слова о любви к родине, о самопожертвовании, патриотизме. Но это были, как теперь казалось Андрею, слова и понятия, лишенные смысла, абстрактные. Смысл всего этого он понял только теперь: «похоронив» во второй раз друга и посмотрев в глаза своим учителям.

– Не пойду я туда больше, – тихо сказал Андрей, когда они шли с отцом по улице.

Отец промолчал, как будто все понял.

Глава 3

Очнулась Луиза от холода. Ее не просто знобило, а колотило, как при лихорадке. И тошнило. Как только она подумала о тошноте, к горлу сразу подкатил ком. Все попытки отвлечься ни к чему не привели. Луизу выворачивало буквально наизнанку, скручивало в судорогах, но пустому желудку нечего было извергнуть из себя, и все позывы проходили впустую.

В полузабытьи обессиленная девушка откинулась на какие-то тряпки или мешки, брошенные на грубые доски. В голове все плыло. Она слышала, как кто-то вошел, потому что звук прибоя стал слышнее. Потом ее укрыли чем-то вонючим, и тошнота снова подошла к горлу. Луиза стала думать о приятном, о том, как они плыли на яхте, какой веселой была Глория, как деликатен и воспитан Джон. Затем вспомнила, что Карсонов нет в живых. А после она согрелась и уснула.

Проснулась Луиза от голода и от того, что рука у нее болела. Она откинула старые драные одеяла и посмотрела на плечо. Там виднелись следы уколов. Понятно, почему она чувствует себя немного лучше. Осмотревшись по сторонам, девушка поняла, что находится в какой-то большой хижине, построенной из жердей, обтянутых шкурами. Мысли сразу вернулись к тому, о чем она думала до того, как впала в беспамятство. Вчера? Или прошло больше времени? Она снова взглянула на плечо и увидела четыре следа от уколов.

Значит, она на сомалийском берегу. Значит, ее почему-то не убили, а взяли в плен. Зачем? Точнее, почему это сомалийцы так жестоко обошлись с людьми на яхте? Не типично для них, потому что они жадные, но отнюдь не кровожадные. А она ведь в нескольких попала из пистолета, могла кого-то и убить. Может, хотят пытать, мстить? Бр-р! Луиза передернула плечами и попыталась встать. Ее пошатывало, в животе урчало и подсасывало.

За стенами послышался разговор, а потом шкура, заменявшая дверь, откинулась, в глаза ударил яркий свет. В шатер вошел мужчина в сандалиях на грязных ногах и набедренной повязке, и полог, пропустив в хижину еще и женщину, снова упал. Из-за темного цвета кожи Луиза не смогла определить возраст сомалийца. А вот вошедшая следом женщина была старухой. Из-под куска ткани, которым было окутано ее тело вокруг бедер и торса, выглядывали сморщенные старческие руки. Луиза хорошо их видела в пробивающихся сквозь щели лучиках света.

На край лежанки старуха поставила огромное старое обшарпанное деревянное блюдо. Там стояла миска с кислым молоком, кажется верблюжьим, козий или овечий мягкий сыр и деревянная же тарелка с рисовой кашей-размазней. Тут же валялось несколько лепешек. Обильная еда по меркам простых скотоводов. Значит, ее велели хорошо кормить.