Сергей Зверев - Принцип мести Страница 9

Удивительно, но обо всем этом я успел подумать, посмотрев на часы. Теперь пора было вернуться наконец к той отправной точке, с которой я собирался начать новую жизнь.

В десять часов утра я уже находился в подземном гараже и осматривал повреждения, полученные в результате столкновения «Крайслера» с углом арки. Автомобиль заметно окривел на одну фару. Мне это ничего хорошего не сулило, но я все-таки надеялся на снисхождение, поскольку сел за руль в пьяном виде по настоянию Светланы.

Спустя некоторе время, узнав у вахтера о моем прибытии, она спустилась в гараж сама.

– Неплохо ты устроился, – сказала Светлана, придирчиво разглядывая «Крайслер». – На пару тысяч баксов, не меньше...

– Я не совсем вас понял. Что значит «устроился»?

– Нанес ущерб – плати, – с усмешкой произнесла Светлана и победоносно взглянула на меня.

Ее чуть припухшее лицо, лицо похотливой стареющей сучки, без туши и макияжа, вызывало во мне неистребимое желание подкорректировать его с помощью «чуань»-терапии. «Чуань» в переводе с китайского означает «кулак». Она недвусмысленно давала мне понять, какую большую ошибку я совершил накануне и как я могу исправить ее; несколько несложных физических упражнений в паре с партнером – и долг будет аннулирован. Иначе – кабала и, быть может, даже тюрьма. По ее глазам было видно – она способна и на это.

– Должен вам сказать, вы умеете стимулировать работу охраны. Я почти уверен: все ваши телохранители были готовы, не задумываясь, броситься ради вас под пули.

Светлана нахмурилась.

– Не забывайся. И не хами. Ты всего лишь сторожевой пес.

В душе я был удивлен совпадением наших собачьих ассоциаций, но решил не обострять ситуацию. Мне никак не улыбалось в течение суток лишиться не только семьи и квартиры, но и работы.

– Отгонишь машину в автосервис и займешься ее ремонтом, – отчеканила Светлана со свойственным ей высокомерием.

Увы, если женщина не находит счастья в личной жизни, стервозность для нее – второе счастье. Каким-то чудом мне удалось сдержаться и не вспылить. Спустя минут пятнадцать после ее ухода я вполне осознал, что в противном случае был бы уволен быстрее, чем успел бы открыть рот. Оставалось только гадать, чем закончится для меня этот тур карикатур и удастся ли мне дотянуть в качестве ее телохранителя хотя бы до вечера.

Как и было сказано, я отправился в автосервис, решил проблему с восстановительным ремонтом (Светлана с поразительной точностью определила его стоимость) и заехал домой, чтобы забрать кое-какие вещи. Жена с дочуркой куда-то ушли. Это избавило меня от ненужных объяснений и, упаси боже, сцен. В почтовом ящике, куда я по привычке заглянул, лежало письмо из Санкт-Петербурга. На конверте я прочем фамилию отправителя – некто Садовская. Что бы это значило? Неужели мой лучший училищный друг, с которым я не виделся уже лет пять, наконец женился? Мое заблуждение обнаружилось очень скоро – первые же строки письма говорили о том, что пишет мне его сестра. Он никогда не рассказывал о ней и лишь один раз упомянул о своей матери, умершей лет пять назад.

Письмо произвело на меня самое удручающее впечатление: в нем сообщалось о том, что, уволившись из армии еще в июне сего года, Садовский пропал без вести, после чего его сестре позвонили неизвестные и потребовали за брата выкуп в размере пятидесяти тысяч долларов. О том, где он удерживается и что будет в случае невыполнения их условий, похитители не сказали ни слова. Единственное, о чем они обмолвились, – это сроки – до наступления Нового года. С сестрой Садовского они обещали связаться письмом или по телефону. Половину требуемой суммы она рассчитывала получить, продав свою квартиру, доставшуюся ей от родителей. Остальное просила дать взаймы. У меня, разумеется, не было таких денег. Все, чем я располагал, – это две тысячи баксов долга.

Я сел прямо на лестницу с развернутым письмом в руках и глубоко задумался. Еще один удар средней степени тяжести. В сочетании с первым он вполне был способен свалить меня с ног. Но я не мог позволить себе расслабиться ни на минуту: жизни моего друга угрожала смертельная опасность и от того, смогу ли я собраться с силами и мобилизоваться, зависело, как сложится его дальнейшая судьба. Мне ничего не было известно об обстоятельствах пленения Садовского; возможно, это было каким-то образом связано со второй чеченской войной, возможно, с криминальными разборками в курортном городке, в котором проходил службу мой друг, командуя разведбатом. В последнее время он часто оказывался внутри конфликтов различных группировок, занятых переделом сфер влияния, и поэтому руку к его похищению могла приложить и вайнахская диаспора, и даже колумбийская наркомафия. В любом случае, мне следовало основательно напрячь всех своих друзей и состоятельных знакомых и как можно быстрее выйти на сестру Садовского.

О ней самой я ровным счетом ничего не знал. Михаил вообще редко упоминал о своих родственниках, словно их не было и в помине, и на вопрос, есть ли у него сестра, обычно отвечал уклончиво: «Где-то есть...» Отец Садовского погиб: кажется, он был летчиком-испытателем и в конце своей непродолжительной карьеры работал в группе особого риска. Это был один из немногих случаев, когда на детский вопрос, кто твой папа и где он, маленький Миша мог ответить традиционно, не погрешив при этом против истины. Мать Садовского была учительницей. Казалось бы, тихая, благородная, не связанная с деньгами профессия, но одна нелепая история, случившаяся в школе, в которой она преподавала русский язык и литературу, сломала ей жизнь. Садовский не рассказывал об этом никому, исключая самых близких своих друзей. Один ученик взял у родителей деньги, чтобы сделать подарок любимой учительнице, и истратил их, просто истратил, а в качестве подарка вручил ей вазу, украденную дома. Пропажу, разумеется, сразу обнаружили. Следователь, ведущий дело, квалифицировал вазу как взятку. Учительницу посадили на восемь лет – якобы за то, что она вымогала у детей подарки, обещая им взамен хорошие оценки. Вот такой казус Фемиды. Таким образом, выкуп, кроме как с сестры Садовского, похитителям требовать было больше не с кого. К ней они и обратились.

Я был совершенно выбит из колеи свалившимися на меня напастями и долго сидел на лестнице, тупо глядя на ящики с грубо намалеванными белой краской номерами. Мое тело готово было мчаться навстречу опасностям, но поступательное движение не имело никакого смысла, как не имеет смысла бег обезглавленного в бою солдата – по инерции он еще бежит в атаку и машет руками, но голову его уже снесло вражеским снарядом. Воля моя была парализована, в голове царила полная неразбериха.

Наконец, я сказал себе: «Все! Сейчас ты встанешь и пойдешь. Сначала к Игнатию, чтобы оставить вещи – с ними ты, как навьюченный ишак, потом разыщешь Леву Баянова и раздобудешь у него денег». Это было уже кое-что, какой-то план, которого я мог придерживаться, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. На большее рассчитывать пока не приходилось.

Спустя полчаса я уже подъезжал на трамвае к храму. Возле него толклась непротолченная труба народу: толпы зевак, очевидно, прихожан, милиция, бригада «Скорой помощи». Из дверей санитары вынесли носилки с каким-то бедолагой; одна рука его была наскоро перебинтована, другой он истово крестился, бормоча при этом что-то обескровленными губами. Вслед за ним молоденький милиционер вывел женщину: платье ее было запачкано кровью, в лице ни кровинки. Я сразу подумал об Игнатии: где он? Мне не хотелось думать о худшем, но вполне могло случиться, что здесь произошел теракт.

Возле главного входа в церковь уже стояло оцепление; никого, кроме медработников и сотрудников милиции, не впускали, никого, кроме означенных лиц и пострадавших, не выпускали. Я не стал ломиться в храм божий через заслон стражей порядка: гораздо проще было зайти в пристрой и проникнуть в него через галерею. Так я и сделал, предварительно забросив свои вещи – «тревожный чемодан», оставшийся у меня с лейтенантских лет, и переносную магнитолу – в монашескую келью.

Игнатий, беседовавший с каким-то мужчиной в штатском, очевидно, с товарищем из угрозыска, заметил меня. Сделав знак рукой, он попросил немного подождать. Возле алтаря и царских ворот вовсю трудились криминалисты: они исследовали буквально каждый миллиметр поверхности, внимательно изучали стены и иконостас. Было как-то странно наблюдать за их работой здесь, в храме, – уж очень далека криминалистика от путей Господних и деяний святых. Но их ничуть не смущало это обстоятельство: свой долг они видели в том, чтобы искать и находить улики повсюду, где только можно обнаружить следы каиновой печати.

Освободившись, Игнатий подошел ко мне.

– Что тут стряслось? – спросил я.

– Святотатство и светопреставление, – коротко ответил он. – Какой-то отморозок ворвался в божий дом и расстрелял из автомата целую обойму. По счастливой случайности никто серьезно не пострадал. Ранило одного певчего на клиросе и рикошетом задело женщину.