Эльмира Нетесова - Закон - тайга Страница 9

— Пригласили, — отступили условники, давая дорогу.

Кто-то щипнул за зад. Дарья остановилась. В глазах -

вспышка молнии. Вмиг увидела виновного. Коротко взмахнула кулаком. Всадила в зубы, не глядя. Бросила через плечо презрительное:

— Туда же, кобель вонючий, в мужики лезет, говно!

Барак надорвался хохотом.

— Иди сюда, Дарья! — позвал бугор, и условники вмиг затихли. — Скажи нам, где золотые часы Тихона? — спросил бугор, не желая ничего объяснять бабе.

— Часы? Отдал он их. За неделю до смерти. Чокеровщику нашей бригады.

— Сам отдал иль тот потребовал? — не успокоился Тесть.

— Тихон сам умел потребовать. Иначе не был бы бригадиром. В благодарность отдал, вместе со спасибо.

— Ты это точно помнишь? — спросил Вырви Глаз.

— На работе не пила. Любой скажет. А потому память не теряла. Что еще надо? — повернулась к Тестю.

— Зарплату Тихона не нашла, часом?

— Нет. Видно, он на счет положил. Хотя кто знает…

— Если найдешь, скажи.

— Искать негде. Все углы на виду. В них не спрячешь ничего.

— Ладно, извини, что потревожили. Больше к тебе ничего не имею, — едва оторвал взгляд от Дарьи Тесть.

— Кто же бригадиром у нас теперь будет? Можно мне прс£ то узнать? — спросила баба, краснея.

— Это потом. Теперь дело поважнее имеется, — отвернулся бугор.

— А что, Василий, права Дашка! Нам без бригадира никак нельзя! Кто ж выработку учитывать будет? Да и участки под вырубку надо заранее наметить! — подал голос бульдозерист.

— Кого решите, тот и будет! — отмахнулся Тесть, понимая, что отмытая Дашка увела мужиков от недавней основной заботы — сыскать мокрушника. Глядя на нее, мужики забыли о страхе, злобе. И перешли к обычному житейскому, неинтересному для фартовых. — Завтра в тайге сами обмозгуете. Вам вкалывать. Вот и думайте, — обронил бугор.

Дашка пошла к двери, не оглядываясь, не разговаривая ни с кем.

Чокеровщика после ее слов фартовые тут же отпустили. Тот, умывшись, плюнул на сходку. И завалился в постель, поклявшись отплатить фартовым за выбитые зубы.

В душе он благодарил Дашку, что спасла его от неминуемой расправы. Невольно признавался себе, что сам вряд ли бы так поступил. Дал бы потерзать, помучить. Сорвал бы кайф, а потом бы — вспомнил. Уж он бы за обиду свое со шкурой снял. А Дашка не воспользовалась случаем. Она, что, лучше его? Черта с два! — не поверил мужик…

Вся ненависть и злоба фартовых вылилась на сучкоруба. Он мало того что не мог вспомнить проигравшегося, обрыгал сверху донизу троих воров, вывернувших из него все спиртное.

Поняв, что большего на сегодня из него не выжать, иначе до греха недалеко, фартовые отступились от условника, и тот забился под стол, свернулся калачиком. И уснул в темноте и сырости. Бывало и хуже в жизни. Сегодня, слава Богу, ничего не сломали, не выбили. А значит, можно жить. Синяки и ушибы скоро заживут. Да утра лишь поноют. Завтра о них не вспомнит.

Вот только парашу надо выкинуть из барака. Хватит фартовым вонять, не в зоне им — помыкать работягами. Пусть до ветра, как все, ходят, — думал сучкоруб. И вдруг вспомнил: — Ну да, с кочегаром я в рамса играл! Тот, гад, два червонца задолжал еще».

И, высунувшись из-под стола, заорал от радости:

Эй, фартовые, с кочегаром я играл на интерес. Он продул мне!

— Чего орешь? Иль не видишь, что все спят. Озверел вовсе. Кричит, как усравшись! А ну сгинь, — долбанул его кто-то кулаком вслепую. Сучкоруб отлетел к столу. Ударился виском в угол. Затих.

Утром Дарья принялась белить камору. С вечера приготовила известь в ведрах. Погасила ее водой. А когда та остыла и превратилась в «сметану», внесла ведра в коридор до утра.

Теперь, засучив рукава и подол, заканчивала белить потолок. Не торопилась. Знала, к ночи все успеет. Да вдруг ей показалось, что на чердаке кто-то ходит. Баба затаила дыхание. Прислушалась. Так и есть. Чьи-то тяжелые шаги прошлись над самой головой. Задержались возле трубы. Баба с трудом удержалась, чтобы не крикнуть, не выдать себя.

«Кому понадобилось шарить там что-то? Хотя средь, бела дня черные дела не делаются», — решила Дарья и продолжала белить.

Печку, стены до блеска довела. Даже сама радовалась. Так понравилось ей ухоженное, словно помолодевшее жилье. Отмыв окно и полы, поставила на места стол и койку. Помыла табуретки, дверь и собралась сама влезть в корыто, как снова услышала шаги над головой. Тихие, осторожные. У Дарьи сердце заледенело от страха.

«Кто б это мог быть? На дворе уже смеркается, а им угомону нет. Сходить к бугру? Так осмеет. Скажет, стану, мол, твоих кобелей гонять. Сама с ними развязывайся. Вот и все. Сраму не оберешься. И ничего не докажешь. Ну да черт с ними! Коли кто попытается крючок сорвать, в зубы дам. А стучаться будут, не впущу», — влезла Дашка в корыто.

Пока мылась, стиралась, расчесывалась, забыла о страхах. Но едва села к столу поесть, глянула в окно и увидела прижавшееся к стеклу лицо. Едва ложку не выронила. Лицо тут же исчезло. Баба поневоле вспомнила, что и вчера кто-то подсматривал за нею.

Дарья выглянула в окно. Шел снег. Крупные снежинки ложились на глубокие следы под окном. Засыпали их, сглаживали.

Баба оделась, вышла наружу. Может, у дверей коридора кто- нибудь топчется? Но вокруг — никого. Лишь ветерок с сопок налетал на Трудовое, засыпал село белым холодом.

Дашка набрала дров с поленницы, несколько охапок заложила за печь на случай пурги. И вдруг ей вздумалось проверить чердак. Глянуть, что искали там, над ее головой, непрошеные гости?

Шаткая лестница застонала под ногами. Но Дарья упрямо лезла вверх.

Хватит в страхе, в неизвестности жить. Пора кончать с этим. Да и хозяйка она в своем доме иль нет? Почему вздумалось кому-то без ее разрешения и ведома шарить наверху, подсматривать за нею? Что надо от нее любопытным? Да и так ли безобидна эта затея: подглядывать в ее окна всякую ночь? Она не девка, но и не скотина, чтоб безропотно сносить такое.

Дашка сжала в руке свечку, спички. Потом сунула их в Kapман, полезла вверх быстрее, легче.

Вот и последняя ступень. Теперь надо взяться за ручку двери, ведущей на чердак, и обшарить, проверить все углы. Дашка протянула руку вверх, но не успела взяться за дверь, как та распахнулась, сильно ударив бабу по голове, в плечо, скинула вниз.

Баба упала в сугроб. Это сберегло ее от ушибов и боли. Она выскочила из снега. С губ сорвалось злое. И неудача вместо того, чтоб отбить желание залезть на чердак, зажгла ее с новой силой.

Дашка смотрела на черный провал чердака: дверь была открыта, и хотя в проеме никто не появился, баба была уверена, что ее сбили с лестницы. Конечно, убиться насмерть здесь она не могла. Но упади правее, покалечилась бы основательно.

«Значит, кому-то помешала в собственной каморке. Будь это обычное мужичье любопытство условников, попытались бы задрать юбку на чердаке, повалить и… Попробуй отбейся. Здесь же кто-то явно не желал быть увиденным и узнанным. Вон и дверь на чердак закрыть не решается. Чтоб не увидела. Даже не глянул, живая ли я? Может, свернула башку. Значит, есть для того причина», — думала баба, наблюдая за чердаком.

Но лезть с голыми руками нельзя. Это понятно. Надо вернуться домой. А за это время с чердака можно не раз спуститься.

Дашка, долго не раздумывая, поддела лестницу так, что она взвыла и, вырвав ее из снега, сорвав с гвоздей, отнесла неподалеку. Попробуй теперь уйти с чердака, радовалась баба собственной сообразительности.

Она спряталась за сугроб, решив понаблюдать за чердаком. Но там никто не появлялся. Лишь усилившийся ветер начал свою игру со скрипучей дверью.

«Черт меня пяткой в лоб! Неужели это ветер по голове дверью огрел? Ну уж дудки! Почему ж до меня она была закрытой?»

Дашке показалось, что по чердаку метнулась тень. Баба сделала вид, что уходит, стала за угол, ждала. Услышала стук захлопнувшейся на чердаке двери. Но ни шагов, ни голоса не раздалось.

Баба оттащила лестницу подальше, вернулась в комнату.

Легла в постель. Чего только не передумала она за эту ночь.

«Может, сходить к участковому, рассказать ему все? Пусть и кобель, но ведь обязан он порядок наводить в селе. А шаги на чердаке мне не померещились. Пусть сходит, проверит, кто там пригрелся? Может, и впрямь убийца Тихона на чердаке прячется. Вот и поймает готовенького. Искать не надо. Легко ль так жить, когда над головой ходят да в окна заглядывают каждую ночь? А если там никого не окажется? Вдруг со страха? Он же в психушку засунет меня. Скажет, что горячка началась — из-за пьянки. Галлюцинации… Привидения всякие… Как он на лекции говорил. И попробуй докажи, что сам дурак. Он хоть и мусор, да при погонах. А я — ссыльная. Захочет выместить на мне старые обиды, а я ему и козыри подкину. Нет уж, черта с два. Против ветра плевать — в жизни не отмыться. Обойдусь я и без легавого. А вот к бугру надо сходить. Пусть людей своих Дошлет. Так иль нет — проверят. А вдруг кого найдут? Конечно, Он не обязан меня защищать, но к кому еще обратишься?» — думала Дарья, слушая, как пурга ревет за окном. Дверь на чердаке хлопала, как черт в ладоши. Значит, нет там никого. Да и шагов не слышно. Лишь ветер стонал в трубе надрывно, словно на погосте.