Александр Жиров - Амулет смерти Страница 9

Капитана буквально ослепила ненависть в глазах и чертах лица. Широкие губы растянулись в изуверском оскале. Огромные ноздри приплюснутого носа раздувались так, что грозили лопнуть. Толстые грубые мазки белой краски на щеках зловеще светились в темноте.

— Ты чего? — по-русски сказал капитан. — Что с тобой, чувак?

Мгновение спустя колдун дико завизжал, подпрыгнул и повел свою змею дальше. Куда-то в улочку. Сквозь скопище лачуг. Десантники как бы принимали парад.

Мимо них в полном составе тянулось племя фон, орущее лозунги на языке группы эве, части суданской группы языков.

От земли поднимался пар. Целые столбы пара. В тропиках после ливня сразу становится очень душно. Температура высокая, влаги много.

Ни Зуби, ни ее отца Кондратьев так и не увидел. Может, оттого, что чернокожие в массе неотличимы. Точно так с точки зрения чернокожих неотличимы белые люди.

6

На берегу Сиамского залива в соседних шезлонгах развалились советский и американский резиденты. Среди кишащей вокруг массовки сновали с поручениями офицеры в плавках и званиях не ниже майора.

Резиденты болтали себе то по-русски, то по-английски. Офицеры подтаскивали сообщения шифровальщикам. Те, делая вид, что читают «Интернэшнл геральд трибюн» или «Републику», превращали слова в колонки цифр. Майоры и полковники галопом уносили их радистам.

Из кустов, окаймлявших пляж, торчали антенны. С их концов слетали радиоволны и неслись по домам: в Москву, в Вашингтон.

Из домов тоже поступала важная информация. Она садилась nat кончики антенн и просачивалась в резонансные контуры приемников.

Майоры с полковниками выхватывали колонки цифр из рук радистов и опрометью неслись к шифровальщикам.

Наконец резиденты получали ответы центров на свои предложения. Беседа переходила на новый уровень. Праздным отдыхающим казалось, что разговор ведут братья — моложавые, светловолосые, голубоглазые. Непринужденные и дружелюбные.

За всем происходящим на пляже неподалеку от Бангкока внимательно следили таиландские полицейские. Они — в форме и штатском — окружили пляж незаметным кольцом.

Не дай Бог подвыпившая компания или обыкновенный хулиган помешает плодотворному сотрудничеству великих держав.

Мало возмутителям спокойствия в любом случае не покажется. У таиландских полицейских — и в форме, и в штатском, — самые свирепые лица на свете.

И сотрудничество продолжалось. Африканских тропиков генералы пока не касались. Рота капитана Кондратьева оставалась на месте.

7

Наутро после праздника Большого дождя прикатили два армейских «Урала». Рота вздохнула с облегчением. Продолжение похода состоится на колесах.

В кузовах под брезентом был надежно закреплен запас бензина. Эти полные двухсотлитровые бочки радовали глаз. Напоминали родные города, колхозы и совхозы.

«Родина слышит, родина знает», — пели души десантников.

Наверху что-то происходило. То ли договаривались о чем-то главы государств, то ли тайно контактировали представители враждебных военных блоков. Даже ротный командир не представлял себе, как и где принимаются решения.

Большой дождь ознаменовал начало посевной кампании. Утром после ночного бесовства труп слепого самоубийцы сняли с копья. Завернули в старую циновку.

И спалили на огромном костре из десятков пальмовых стволов.

Жители деревни Губигу дружными воплями проводили соплеменника в последний путь. В Африке с покойниками не церемонятся. В жарком влажном климате любая зараза распространяется с бешеной скоростью.

После скоропалительных похорон колдун Каплу вместе с вождем Нбаби возглавил шествие на ямсовое поле. Колдун успел переодеться: размотал грязную ночную галабию и завернулся в свежую.

Ямсовое поле начиналось сразу за деревней и тянулось к реке параллельно хлопковому. Здесь запрягли в сохи несколько волов и проложили первые, ритуальные, борозды.

Свободные от службы солдаты наблюдали с огромным интересом. Ямс — африканская картошка. Тоже много крахмала.

Тоже варят, пекут и жарят.

Капитан Кондратьев и прапорщик Иванов начало посевной провели в спальных мешках. Оба ворочались в мучительном утреннем сне.

Сибирскому парню Сереже Иванову все виделся полуметровый зазубренный железный наконечник копья, нацеленный ему в живот.

Какая-то неведомая сила все толкала и толкала Сережу на копье, а он отчаянно упирался, крича: "Мне еще рано, рано!

Я еще молодой! Я не хочу-у-у-у!" Кричать кричал, а проснуться не мог.

Капитану снился главный колдун. Мелкие кучеряшки волос, которые выглядели словно искусственный газон. Словно от газона отрезали кусочки, выкрасили в черный цвет и наклеили негру на голову и подбородок.

В тревожном своем сне видел ленинградский парень Вася Кондратьев и раздутые от ненависти крылья огромного носа, и разводы белой краски на щеках, и яростные глаза, в которых ясно читалось желание убить.

Во сне колдун вполне способен был это желание реализовать. Его рука сжимала огромный нож и все тянулась, тянулась к капитану. Кондратьев пробовал отскочить, провести захват, выбить нож ногой — безуспешно.

Выручили его эти самые грузовики из Порто-Ново. Часовой разбудил командира, чтобы доложить о прибытии техники.

Капитан выбрался из спального мешка потный. Подавленный воспоминаниями о ночных кошмарах. Наяву и во сне.

Грузовики очень кстати. Это весть с родины. Из страны, где старцы доживают свои дни на всем готовеньком в домах престарелых. А не вынуждены бросаться на копья под бурное одобрение родных и близких.

Поговорив с водителями, капитан приободрился и пошел искать Зуби. Он не рискнул в одиночку идти через деревню, а решил обойти — часовой уже доложил, что черный народ в поле.

Здесь днем не поработаешь. И не отдохнешь. Днем такое пекло, что остается только лежать в тени. Желательно в это время ни о чем не думать.

Жители жарких стран владеют этим искусством в совершенстве. Они готовы не думать и в оставшееся время суток: утром, вечером и ночью. Они согласны на вечную сиесту. Поэтому жаркие страны такие бедные и отсталые.

Даже дочери вождей трудятся в жарких странах наравне с простолюдинами. Это, конечно, безобразие. Кондратьев увидел свою восхитительную Зуби с огромной плетеной корзиной в руках.

Девушка доставала оттуда клубни мелкого ямса и сажала их в борозду. Тем же занимались на поле другие женщины. Колдуна видно не было. Он свое дело сделал.

Если колдун станет за сохой ходить, кто будет дождь вызывать?

Зуби радостно подбежала, едва заметив Кондратьева. Они условились встретиться там же, где были накануне: в цветном хлопчатнике.

Капитан так и не добился толку, пытаясь узнать у девушки, участвовала ли она в ночной оргии. Ей явно недоставало французских слов.

Колдун повстречался Кондратьеву на обратном пути. Он стоял лицом к палаточному лагерю с закрытыми глазами, раскачивался и рассыпал колокольчики слов своей родной речи.

Грязь, в которую ливень превратил землю, еще не высохла как следует. Ботинки Кондратьева громко чавкали. Колдун обернулся.

Кашгу затрясся, будто схватился за двести двадцать вольт. Вот человек, который украл у него любовь! Он должен умереть.

Неотрывно глядя в глаза капитану, Каплу принялся выкрикивать заклинания.

Сперва главные, затем средние и, наконец, малые. Руки колдуна выписывали при этом в воздухе непонятные фигуры.

Кондратьев ждал, чем кончится словоизвержение. Было любопытно: отчего местный колдун так его невзлюбил? В других африканских странах колдуны не проявляли к нему особой неприязни. Во всяком случае, не больше, чем ко всем белым.

«Колдуны у негритосов самые расисты, — снисходительно подумал капитан. — Это оттого, что белые несут цивилизацию, а в ней колдунам попросту нет места».

Заклинания передавались устно из поколения в поколение с доисторической эпохи. В народе фон считали, что этим заклинаниям научил некогда первого колдуна сам Солнечный бог.

Во времена, когда люди лично встречались с богами, никаких русских и вообще славян еще не было. Тогдашнее уголовное право не знало полутонов. Человек мог быть либо невиновен, либо виновен. Никакой частичной ответственности. Если невиновен — можешь жить дальше. Если виновен — смерть. В первобытных условиях инвалид почти сразу погибал. Поэтому, кроме жизни и смерти, других вердиктов суды не выносили.

Промежуточные наказания появились позднее, когда общество научилось содержать инвалидов. Недостаточно виновному человеку сохраняли жизнь, но отрубали какой-нибудь орган — ухо, язык, палец, ногу, руку… Или выкалывали глаз. Порой выкалывали оба глаза. Отрубали обе руки или обе ноги.

Эти мягкие, гуманные наказания существуют по сей день в Ираке, Ливии и некоторых других исламских государствах. К сожалению, с ними совершенно незнакомы отсталые черные жители африканских деревень.