Илья Рясной - Цеховики Страница 9

Выслушав нас, заместитель директора усмехнулся:

— Да у нас ползавода пьянь непросыпная. Водка подорожала, они на политуру и одеколон переключились. Недавно девчушка одна приходит, скромная, симпатичная, глаза от слез красные, Говорит — сделайте что-нибудь с папашей, сил нет терпеть. Оказывается, ей на семнадцатилетие подарили французские духи за сто пятьдесят рублей, папаня-хроник утром встал и весь флакон залпом махнул. Я его вызвал, спрашиваю, чего ж ты дочкины духи выпил, они сто пятьдесят рублей стоят. Он как про сто пятьдесят рублей услышал, только и успел прошипеть: «Это же пятнадцать бутылок водки». Такой стресс был, что в обморок упал. В больницу с сердечным приступом доставили.

Я улыбнулся.

— Во, вам смешно. А нам, как указ приняли, одна морока. Стоит пьяни какой-то в вытрезвитель попасть, сразу бумага к нам — принимайте меры. По положению всю бригаду надо премии лишать. Да еще по итогам месяца в райкоме и горкоме на орехи достается. А самогонщики — это вообще… Выносят детали с завода, сооружают аппараты — хоть на международную выставку. Завод электронный, что угодно стянуть можно. Вы представляете, что такое самогонный аппарат с электронным программированием?

— Туго, — признался я.

— А я теперь представляю. У одного «кулибина» изъяли. Начальник нашего райотдела признался мне, что такого еще в жизни не видел. Спилась Россия-матушка! И ни один сухой закон здесь не поможет.

— Так как нам все-таки этого человека отыскать?

— Я-то каждого из двадцати тысяч работающих не помню. Выделю вам инспектора из отдела кадров — ищите в картотеке.

Перво-наперво мы принялись за больничные листы. И вскоре Пашка сказал:

— Вот, пожалуйста, Роман Викторович Парамонов, рабочий бойлерной. Со второго по шестнадцатое августа на больничном. Непроизводственная травма. Трещина в ребре и гематома мягких частей лица. Он?

— Сейчас узнаем. Как нам его найти, Светлана Петровна?

Инспектриса ОК, дородная собранная женщина, кивнула.

— Сейчас вызовем.

Человек, которого привели к нам в кабинет, несомненно, принадлежал к племени чистопородных «синяков».

— Здравствуйте, — согнувшись, теребя засаленную кепку, произнес он.

— Добрый день.

— Мне велели зайти к вам. Но я, право, не знаю, в чем причина вашего интереса.

— Извините, какое у вас образование? — спросил я.

— Филолог. Преподавал в институте.

— Понятно. Прошу, — я указал Парамонову «а стул.

— Спасибо, — он присел.

Это был интеллигентный «синяк». Рюмка за рюмкой, и бывшие учителя, кандидаты наук, преподаватели, научные сотрудники постепенно скатываются все ниже, пока не оказываются на самом дне, работают в бойлерных и распивают спиртное в сквериках с бродягами. Ему было лет пятьдесят, его алую физиономию можно было бы использовать вместо светофора. В манере держаться, в произношении еще чувствовались остатки былой образованности.

— Как вы очутились на больничном?

— А какое это имеет значение?

— Имеет.

— Упал. С лестницы.

— Шел, упал, очнулся — гипс, — кивнул Пашка.

— Ей-богу, я не понимаю вашей иронии.

— Вот что, Роман Викторович. Нас совершенно не интересует, в каких подворотнях вы падаете. Мы не собес. Я — старший следователь областной прокуратуры. Занимаюсь расследованием тяжких преступлений.

— Ничего не понимаю.

— И не надо. Отвечайте, пожалуйста, на вопросы. И помните, что следователю врать нельзя. От этого есть хорошее лекарство — пара лет тюрьмы за дачу ложных показаний. Вы меня хорошо поняли?

— Бог мой, о чем вы? Какие тяжкие преступления? Какая тюрьма?

— Мы вас очень внимательно слушаем.

— Где-то с неделю назад я пошел прогуляться. Очень хотелось выпить, — скромно потупился Парамонов, будто говорил не о всепоглощающей страсти, поломавшей всю его жизнь, а о мелкой привычке вроде ковыряния спичкой в зубах.

— Короче, вы хотели найти, с кем выпить. И за чей счет.

— За чужой счет не пью, — обиделся интеллигент. — Около винного магазина я познакомился с молодым человеком, и мы решили отметить наше знакомство бутылкой вина. У него оказались некоторые связи среди продавцов, и в парке мы выпили… К сожалению, в пьяном состоянии он оказался человеком грубым и беспокойным. Налил себе больше, чем мне, а когда я сделал ему замечание, пришел в бешенство. Обзываться начал.

— Как?

— Козлом назвал.

— Он утверждает, что это вы его обозвали козлом.

— Я его назвал козлом или он меня — разве упомнишь, — пожал плечами Парамонов. — Какая разница?

— Никакой, — сказал я и отметил про себя, что они оба козлы.

— Сильно бил? — сочувственно спросил Пашка.

— Прилично. Вон ребро болит. Трещина.

— Небось и по носу перепало?

— Перепало. Всю рубашку кровью залил.

— Какая у вас группа крови?

— Четвертая.

Мы с Пашкой переглянулись. Я вытащил бланк протокола допроса…

— Все, основное наше доказательство лопнуло, — сказал Пашка, когда мы в отвратительном настроении покидали территорию завода.

— Лопнуло.

— Ничего. Есть билет на электричку, краденые вещи.

— А сам-то как думаешь, Бородуля убийца или нет?

— У тебя есть сомнения?

— Есть.

— Теперь и у меня тоже.

— Надо с ним переговорить…

Мы отправились в изолятор временного содержания, где продолжал мотать пятнадцать суток Бородуля. Как подозреваемого мы его пока не задерживали, чтобы не начал течь срок содержания под стражей. Бородулю привели в комнату для допросов. Выглядел он совсем плохо. Весь издергался без выпивки. Да и сто вторая статья вряд ли поднимает настроение.

— Привет, Кузьма.

— Здравствуйте.

— Ничего не хочешь сказать?

— А что, вам мало, что я на себя мокруху взял?

— Взял? — усмехнулся я. — Можно подумать, не ты ее совершил, а мы ее на тебя повесили…

— Совершил или повесили — какое это теперь имеет значение? Моя эта статья — и все. Я — убийца.

— Кузьма, ты слишком много недоговариваешь, — вздохнул я.

— Договариваю, недоговариваю — ну и что?

— Ну, ты прямо философ — все в мире тщетно, все суета сует.

— Вы чего, на эксперимент меня повезете? Тогда сразу скажите, что я должен показывать. Я уже забыл напрочь, как все было. Ну, кто где стоял, какие удары нанес. Хоть убейте — не помню.

— Не помнишь? Или не наносил? — спросил Пашка.

— А, — махнул рукой Бородуля.

— Вот что, расскажи-ка все не для протокола. И мы подумаем, может, чем поможем…

— Честно рассказать?

— Честно.

— Если честно, то не убивал я никого.

— Твой подельник убил? — спросил я. — Говори. Если вы сразу не договаривались на убийство, то имеет место эксцесс исполнителя, тебе сто вторая отпадает.

— Какой эксцесс?! — взорвался Бородуля. — Слышь, следователь, я вообще не видел, как его убивали. Я когда пришел, он уже трупом лежал. И двери на даче не заперты. Мне, дураку, сразу в ментовку надо было бечь. «Караул» орать. А я неопохмелившийся был. Ну, знаешь, тогда ведь ничего не волнует, кроме того, где достать. Я взял большую сумку, она в углу валялась, понапихал туда всего. Кой-какие вещички в тот же день спустил.

— Ты серьезно?

— Куда серьезнее.

— Свежо предание, да верится с трудом. Если ты такой хороший, чего ж ты на убийство раскололся?

— А куда деваться? Вещи с мокрухи при мне. Телогрей кровью заляпан. Да еще эта, как ее, группа крови совпадает. Суд без разговоров стенку даст, если не начать пощады молить…

— Во дурило! — покачал головой я.

— Я честно говорю. Мне терять нечего. Все равно это статья моя. Я вас знаю — вам лишь бы дело закрыть. Поехали на эксперимент…

— Подождем с экспериментом… Мы условились говорить откровенно. Кто еще был с тобой?

— Никого. А что старуха та показывает… Она говорит, один в светлой куртке, а другой в чем-то темном… Значит, смотри. Я на станцию вышел. Решил сразу к Новоселову не идти. Недалеко поселок, там пившие есть, его указом еще не пришибли. У меня денег немного осталось. Я решил туда доехать, перехватить кружку. Пока автобуса ждал, увидел, как к станции подошли двое. Прям как бабка описывает. Они электричку ждали. У одного сумка была, он бутылку то ли пива, то ли воды вытащил и жадно так присосался. Допил. Тут тетка к нему подошла. Насколько понял — она там на станции бутылки собирает. Потом электричка прибыла. Они уехали. А я в Сосновку на автобусе добрался. Перехватил пивка, и к Новоселову.

— С кем пиво пил?

— Там местная братва. Наши ребята, работяги. Помню, Серега был, кличка Пинцет. Приглашал еще заезжать. Да только не довелось…

— Ладно, вали отсюда. Будем думать.

— Думайте… Все одно под мокруху меня подведете. Я вас, гадов, хорошо знаю…

— Иди, иди, обличитель нашелся. — Я нажал кнопку звонка, и в проеме появился выводной.

— Эта, — Кузьма обернулся, — мне те двое издаля показались знакомыми.