Дмитрий Щербаков - Нимфоманка Страница 91

— И у нее не было шансов переломить себя?

— Шанс был. Когда вы встретились, она опознала тебя — телом опознала, а не сознанием, ведь память к ней так и не вернулась, — и когда ты как бы отпустил ей грехи, она могла выкарабкаться. Ее природную страсть утоляла твоя мужская сила, а ее любовь к тебе и верность как бы искупали прежнюю вину. И то, что ты простил ее, снял с нее грех, было очень важно. Ее организм, видимо, начал перестраиваться, борьба со злом из формы отвлечения его на себя переходила в форму активного утверждения добра — любовью к тебе, верностью к тебе. Однако тут — новый страшный шок. Ей сообщают о твоей смерти, причем сообщают в такой форме, сопровождая это такими действиями, которые убеждают ее полностью. То есть она уверена, что ты погиб. И абсолютное торжество зла в мире кажется ей неотвратимым. Она решает последний раз отвлечь зло на себя, после чего умереть. Но вдруг оказывается — ты жив. И ее новая вина перед тобой, ее страх за твою жизнь возвращают ей прежнюю подсознательную установку: отвлекать зло на себя, но уже не просто от абстрактного человечества, а в первую очередь от тебя. Она своим поведением как бы защищает тебя, понимаешь?

— Понимаю. Другого не понимаю. Почему ее нельзя вылечить? Мне кажется, достаточно объяснить ей все это…

— Нет, Север, все не так просто. Видишь ли, организм у Милы стал своего рода барометром, реагирующим на духовную атмосферу общества. Если зла вокруг слишком много, она стремится снизить его количество… единственным доступным ей способом. И тут никакие убеждения, никакие лекарства не помогут, поскольку этот механизм у нее — физиологический, ставший почти безусловным рефлексом. Ведь Мила пыталась противостоять болезни сознательно. Результат ты знаешь. Хорошо еще, ты не позволял ей заходить слишком далеко в подобных экспериментах. Иначе уже был бы вдовцом.

— Но где же выход?! Как помочь ей?! — воскликнул Север отчаянно.

— Попробуй переделать мир, — невесело пошутил Павел. — Сделай его добрее…

— Я уже пытался… говорят. Пустой номер. Может, нам с ней уехать из России? Куда-нибудь в спокойные страны?

— Выбрось из головы. Помнишь, что Мила физически не выносит Запад? А знаешь, почему? Россия — страна искренности, и зло здесь тоже искреннее, откровенное, не прикрывающееся лживой моралью. На Западе не так. Запад лицемерен до мозга костей, там зло разлито везде, но оно рядится в одежды благопристойности. И его невозможно отвлечь на себя, поскольку это никого не спасет. Запад бездушен как в добре, так и во зле. Он живет только понятием выгоды, которое размывает, замещает собой любые нравственные ценности. А Мила — прибор слишком чувствительный. Попав в Париж, она задыхалась от разлитого вокруг зла, но подсознательно понимала, что разрядить атмосферу не может, что бы она ни делала, как бы ни распинала себя. Поэтому она умирала. И умерла бы, не вернись вовремя в Россию.

— Может, попробовать страны Востока? Там строгая общественная мораль… — обронил Север безнадежно.

— Если ты имеешь в виду мусульманский Восток, то это просто Запад, вывернутый наизнанку. Официальная мораль там действительно строга, но люди от этого только хуже. Они формально соблюдают установленные правила из страха наказания, но если страх убрать, они по собственной воле впадают в такое зверство… Поэтому атмосфера там буквально кипит злом, сконцентрированным в каждом отдельном человеке и во всех вместе, А разрядить эту атмосферу в принципе невозможно, поскольку любой азиат чем больше творит мерзостей, тем больше хочет их творить, тем больше распоясывается. Таковы уж они. Так что исламский Восток убьет Милу еще быстрее, чем Запад. А Восток китайский… я хочу сказать, китайская цивилизация и ее дочерние культуры: японская, корейская, вьетнамская… Так вот: там понятия добра и зла совершенно иные, если они вообще есть, в чем я лично сомневаюсь. Уехать туда — это все равно что попасть на другую планету. Для Милы страны Индокитая — поле абсолютного зла, безвоздушное пространство. Она там не выживет ни при каких обстоятельствах, даже если будет круглосуточно заниматься самым диким групповым сексом.

— Что же нам делать?

— А это я тебя хочу спросить, Север. Что ты собираешься делать дальше? Как жить?

— Неужели нет никакой надежды?

— Надежда умирает последней… Возможно, спустя годы Мила перегорит, инстинктивно почувствует бессмысленность своих действий и в ее подсознании сменится установка. Тогда она станет нормальной женщиной. Правда, очень страстной. Но нимфомания как таковая пройдет. Мила научится жить среди зла… Однако произойдет это, только если сработает инстинкт. Никакие беседы, убеждения, внушения, вообще никакие воздействия сознательного уровня не помогут. Кстати, твоя жена действительно не воспринимает гипноз. Она не подвержена влиянию чужой воли, даже доброй воли. К сожалению, что касается ее болезни, то Мила не подвержена и влиянию своей собственной сознательной воли… Так что надеяться остается лишь на случайное стечение благоприятных обстоятельств. Как по-твоему — это надежда?

Север стиснул руками голову.

— Бросить я ее все равно не могу… — через силу произнес он. — Значит, нужно продолжать работать на Столетника. Другого выхода нет.

— Останешься профессиональным убийцей?

— Да, придется. Одно утешение — убиваю я все же подонков…

…Дальше Мила не слушала. Она тихо выскользнула за внешнюю дверь кабинета. «Хорошо, что никто не видел, как я сюда входила», — подумала девушка. Она опрометью бросилась из приемной главврача, но в коридоре умерила свой шаг, спокойно спустилась по лестнице, вышла во двор и направилась к машине Ивана.

— Привет, Ваня! — сказала Мила, открывая дверцу и садясь рядом с бандитом. — Не узнал поди?

— Вот теперь, кажется, узнаю… Мила? — произнес Иван неуверенно.

— Ничего, лишь бы Север узнал! — заявила Мила беспечно. — Кстати, нравлюсь?

— Ты еще спрашиваешь! — выдохнул Иван восхищенно.

— Тогда едем. Мы едем, едем, едем…

109

— Пойдем, я заберу ее, — сказал Север Павлу. — Соскучился…

— Пошли, — Кузовлев поднялся. — Учти, она ничего не знает. Я ей сказал, что болезнь скоро пройдет сама. Надо только подождать. Так что не сболтни…

— Бог с тобой! Я Милку всегда берег… старался беречь, как мог. Постараюсь и дальше.

В палате, где лежала Мила, ее забинтованная соседка удивленно посмотрела на двух мужчин.

— Вы ж ее выписали, Павел Михайлович! — сказала женщина. — Она и ушла. На машине уехала, я в окно видела.

— Значит, ее забрал Иван, — заключил Север, покидая палату. — Наверно, Милка торопилась. Видно, хочет «подлечиться» перед моим приездом. Она же не знает, что я уже здесь… А две недели воздержания для нее тяжки… Пойду я.

— Ты без машины?

— Без. Своим ходом. Так безопасней, я же в розыске. И к Столетнику буду добираться своим ходом. Потихоньку. Пусть Милка успеет утолить свою жажду… — Он горько усмехнулся.

— Удачи тебе, Север, — пожелал Павел грустно. — В ближайшие дни жду на операцию. Пора и тебе лицо менять.

— Пора. Ну, до встречи, брат! — Мужчины крепко пожали друг другу руки.

110

— Останови машину у киоска, — попросила Мила Ивана. — Там, кажется, есть советские сигареты. Курить хочу.

— Возьми! — протянул Иван пачку «Мальборо».

— Убери ты свое дерьмо американское! — оттолкнула его руку Мила. — Знаешь же, я только наши курю.

— Как угодно… — обиделся парень.

Он остановил автомобиль возле табачного киоска. Мила вышла, Иван следом.

— У меня нет денег, — сказала девушка. — Купи мне пачку «Явы».

Иван достал купюры, отсчитал, протянул продавцу. Получив товар, обернулся к Миле. Той рядом не было. Иван беспокойно огляделся.

— Мила! — позвал он. — Мила!

Никто не отозвался. Иван взглянул на свою машину, потом подошел поближе, внимательно, все еще не веря случившемуся, осмотрел салон. Автомобиль был пуст.

— Мила! — заорал бандит на всю улицу. — Да где же ты, черт тебя дери! Вылазь!

— Вы не меня ищете? — хорошенькая, ярко накрашенная девка состроила ему глазки. — Я как раз Мила и с удовольствием прокачусь на «мерседесе»!

— Отвали, шалава! — грубо рявкнул Иван и снова позвал во весь голос: — Мила!!!

— Во надрывается, идиот! — сморщила нос пристававшая к бандиту девка. — Бывают же… — Она покрутила пальцем у виска и отошла, встав неподалеку с независимым видом. Иван смерил ее взглядом. Может, это Милка представляется, способности свои демонстрирует, сучка? Нет, девка одета по-другому, не спутаешь… У Ивана обмякли ноги. Значит, Милка сбежала. Но почему?!

Иван сел за руль. Если Милка сбежала, ее не поймать, ведьму чертову. И почему она сбежала, Столетник разбираться не будет. Скажет, ты не уследил. Тебе доверили, а ты не оправдал. И тогда…