Александр Трапезников - Мышеловка Страница 10

— Так и сказал?

— Слово в слово.

Я задумался. Это уже было что-то серьезное, горяченькое. Мог ли Ермольник убить моего деда за какую-то вещь, которую тот ему дал? Выходит, сегодня днем он водил меня за нос? Или… или их ссора не стоит и выеденного яйца? Друзья порой частенько бранятся. Надо было выяснить: что требовал дед от кузнеца? То, что было дорого для них обоих, или просто какие-нибудь портняжьи ножницы? И в зависимости от этого — плясать дальше. А вообще-то у меня выходила какая-то странная «пляска»: то гопак с массовкой, то в одиночестве вприсядку, то смертельное и завораживающее танго с невидимым убийцей.

Неожиданно еще одна мысль мелькнула в моей голове. А ведь на сцене есть еще один персонаж, о котором я позабыл: сын Зинаиды, убийца, приговоренный к расстрелу. Скрывающийся предположительно где-то здесь, в районе Полыньи. По срокам совпадало, что он мог появиться в поселке в момент или чуть раньше исчезновения деда. А что, если… он прятался в его доме? Что, если… именно он убил хозяина? Очень удобно: убей деда и живи сколько влезет, никто тебя не найдет. Но тогда выходит… Тут я, признаться, похолодел. Выходит, что он и до сих пор прячется там, теперь уже в моем доме. И может быть, именно он прошлой ночью бродил по комнатам?

— Чего это ты так побледнел, Вадим? — заботливо спросила тетушка Краб. — Не плеснуть ли тебе наливочки?

— Плесните, — упавшим голосом отозвался я. Мысль, что под боком, где-то на чердаке или в подвале, затаился настоящий убийца и точит кухонный нож, меня, мягко сказано, весьма огорчила. Значит, я буду его следующей жертвой? Что ж, с его точки зрения, это было бы логично.

— Тетушка, а за что посадили сына Зинаиды? — на всякий случай поинтересовался я.

— Ой, Вадим, слухи-то разные ходят, а никто ничего толком не знает. Зинаида молчит, как мы ее ни трясли. Говорят, то ли насильником он был, то ли семью целую вырезал… Страсть!

— Страсть, — уныло согласился я. — Маньяк, значит? — Час от часу не легче. — Все-таки постарайтесь еще раз порасспросить Зинаиду. Это очень важно.

— Хорошо, миленький, попробую.

— А теперь вернемся к доктору Мендлеву. Честно говоря, он показался мне довольно необычным человеком. Интеллигентным. Вдумчивым. Вежливым. Меня интересует: почему он живет один, почему у него нет семьи?

— А была у него жена, была! — обрадованно заговорила тетушка. — Когда он приехал к нам, то привез с собой и супругу. Да интересную такую, красавицу! И моложе она его была лет на тридцать. Где он ее только такую ухватил, старый прыщ? Но, видно, не по сердцу ей тут пришлось. Покрутилась она с месяц, да и убежала.

— Бросила его?

— Бросила. Только ее и видели. Вот так-то — не женись на молоденькой, счастья не будет!

— Не повезло, значит… А Жанна, медсестра его?

— Ну-у… Эта-то на все горазда. Глядишь, скоро она докторишку-то и подцепит.

— Ладно, тетушка, на сегодня довольно. Выражаю вам благодарность за отличную работу. И за окуня с папоротниками.

— Служу Советскому Союзу! — горделиво ответила тетушка Краб. Все-таки у нее было чувство юмора.

Я поцеловал ее в лоб и пошел к себе домой. Было еще светло, и, приближаясь к дому, я насвистывал какую-то веселую мелодию. Наверное, чтобы поддержать себя, потому что мне было как-то неприятно смотреть на зловеще чернеющие проемы окон. Казалось, что кто-то стоит там и смотрит на меня. Ждет. Выбирает удобный момент. Для чего? Чтобы нанести удар? Войдя в дом, я тщательно запер за собой дверь и обошел все комнаты. Мои шаги звучали глухо, как в склепе. И я подумал, что в этот склеп я вошел добровольно.

Глава 7

Волшебный камень

Эту ночь я почти не спал, прислушиваясь к скрипу половиц в доме, шелестению листвы за окном, всматриваясь из-под полуприкрытых век в причудливую игру скользящих по стенам теней. Ночные шорохи, звуки, тени — все это принадлежало другому, потустороннему миру, который должен был исчезнуть с рассветом, но пока он владел этим домом, и я был его заложником. Я находился на какой-то зыбкой границе между реальностью и иллюзией, борясь с наваливающейся на меня дремотой, интуитивно чувствуя притаившуюся где-то опасность. Рассохшееся дерево иногда издает странные звуки, похожие на треск лопающегося в огне каштана. А здесь все, начиная от мебели до стен, как бы доживало свои последние дни и подобными тяжкими «вздохами» прощалось со своим последним хозяином. Нервы мои были напряжены. А тут еще сильный порыв ветра сорвал ставню где-то на другом конце дома, и она с равномерным стуком билась теперь в окно. Всего три дня назад я был в Москве и жил спокойной, хотя и несколько разболтанной жизнью, а сейчас она казалась мне столь далекой, словно ее и не было вовсе. Вольно ли или невольно, но дед втянул меня в свою орбиту даже после своей смерти, и я уже не мог из нее вырваться. Теперь мне предстояло жить по другим законам, принять его правила. Выполнить его волю, свершить то, что было им задумано и сути чего я пока не знал. И мне уже бесполезно было бежать из Полыньи — она настигла бы меня везде. Я знал это. Я должен был выстоять и исполнить свою миссию, какими бы трагическими последствиями она в итоге ни обернулась. Это был мой путь, и я обязан был осилить его до конца. Хотя бы раз в жизни.

Так прошла ночь. А когда настал рассвет, разгоняя темные тени и страхи, неся земле пробуждение, победительно шествуя по поверженной мгле, я вздохнул с облегчением, словно он явился мне на помощь, трубя гимн жизни. Я встал, встряхнулся, сбрасывая пелену туманного уныния, вышел из дома, умылся холодной водой, раздевшись по пояс, фыркая как морж, сделал получасовую зарядку, а потом принялся за работу. Ее накопилось достаточно. Для начала, чтобы еще больше разогреться, я стал рубить дрова, а когда вспотел, вытерся насухо полотенцем и ушел на кухню, поставив на плиту кофейник. Выпил большую чашку ароматного напитка и съел огромный бутерброд с ветчиной, а также целую банку сардин. И вновь принялся за дело. Натаскал из колодца несколько ведер воды, замочил в чугунном чане постельное белье, вытащил на солнце все одеяла и пледы, развесив их на веревках, нашел дедовские инструменты и начал столярничать, чиня колченогие стулья и кресла, подбивая лежанки, приколачивая ставни, забивая досками щели в стенах. Я залез на крышу и поправил расползшийся шифер. С левой стороны от дома болото подступало совсем близко к стене — если бы я сиганул сейчас вниз, то как раз угодил бы в зеленую жижу. Но я не стал этого делать, оставив сей эксперимент до другого удобного случая. Спустился по приставленной лестнице вниз и начал перекапывать огород, выпалывать сорняки. Потом принялся подправлять покосившийся забор. Самое смешное, что я, городской житель, никогда не занимался такой работой. И кроме выращивания в детстве кактусов, ничего натуроподобного со мной не случалось. Но теперь словно бы какое-то наитие опустилось на меня сверху. Все ладилось в моих руках. Я даже загордился собой и не заметил, что солнце давно уже стояло в зените. Тут я услышал за своей спиной снисходительно-небрежное:

— Ну-ну!

Обернувшись, я увидел прислонившегося к дереву рыжего пекаря, который поддерживал свое пузатое брюхо обеими руками. Сказав это, он добавил:

— Решили навести тут порядок? — Эта фраза прозвучала так, будто он имел в виду не дом деда, а всю Полынью.

— Много хлама скопилось, — отозвался я. У меня этот булочник отчего-то не вызывал никакой симпатии. Его тараканьи усы топорщились и шевелились, словно живые, а маленькие глазки буравили меня насквозь. Что могло послужить причиной ссоры между ним и дедом? И почему Раструбов пообещал убить его? Может быть, он выполнил свою угрозу? В облике пекаря было что-то грубо-животное, несмотря на всю его шарообразную и обтекаемую внешность.

— Надолго к нам? — спросил он, продолжая изучать мое лицо.

И тут я решил сделать рискованный выпад.

— Пока не найду того, кто убил деда.

— Что-о? — Усы Раструбова зашевелились еще сильнее, просто заходили ходуном, а взгляд стал отливать сталью. — Разве его убили? Откуда вы знаете?

— А вы? Вы ведь тоже знаете об этом, так?

Пекарь смешался, посмотрел в сторону.

— Нет, нет, — поправился он. — Я хотел сказать: почему вы так думаете? Арсений утонул — это всем известно.

— Да. Но мало кто знает, что он вообще не умел плавать. И не полез бы без нужды в воду. Значит, его туда сбросили. Живого или уже мертвого.

— Чего-то вы фантазируете, — промолвил пекарь, почесывая затылок. — У нас в Полынье и убийц-то никогда не было.

— Вот и завелись. Как тараканы.

— Что это вы на меня так смотрите?

— Скажите, Ким Виленович, что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти?

— Какая ссора? Кто вам наболтал? Не было никакой ссоры. С чего это вы взяли? — Пекарь был явно смущен, лицо его пошло красными пятнами.