Джорджетта Хейер - Предательский кинжал Страница 10

Мысль о приближающемся чтении не давала Матильде покоя. Она вообще не любила, когда ей читают, но сейчас и время, и обстановка, выбранные для этого, были настолько неподходящими, что ничто, кроме чуда, не могло предотвратить катастрофы. Наблюдая, как Ройдон нервно ковыряет ложкой пирожное, она ощутила прилив жалости к нему. Он относился ко всему так серьезно. Он разрывался между верой в себя и естественным нежеланием читать свою пьесу перед теми, кто не был ему симпатичен. Матильда пересекла комнату, села рядом с Ройдоном и, пользуясь тем, что ее не было слышно за шумными заигрываниями Джозефа с Валерией, сказала:

— Мне хочется, чтобы вы рассказали мне о пьесе.

— Не думаю, что она кому-нибудь из вас понравится, — сказал он с упрямством, вызванным его нервозным состоянием.

— Может быть, некоторым и не понравится, — спокойно ответила Матильда. — Ваши пьесы уже ставили?

— Нет. Правда, один раз было воскресное представление. Не этой пьесы. Ею заинтересовалась Линда Барри, но так ничего и не вышло. Конечно, пьеса была еще очень незрелой. Теперь я это понимаю. Вся беда в том, что у меня нет финансовой поддержки. — Он отбросил со лба непослушную прядь и добавил с вызовом: — Я работаю в банке!

— Неплохой способ коротать время, — ответила она, отказываясь видеть в этом отчаянном признании что-либо выдающееся и трогательное.

— Если бы кто-нибудь помог мне, я… ноги моей бы там не было!

— Да, тогда вам, наверное, и не понадобилось бы туда ходить. Ваша пьеса может стать популярной?

— Это серьезная пьеса, для меня популярность не имеет значения. Я… я знаю, что должен писать пьесы — хорошие пьесы! — но я лучше всю жизнь проработаю в банке, чем… чем…

— Будете проституировать на искусстве, — подсказала Матильда, не в состоянии удержать непослушный язык.

Он покраснел и ответил:

— Да, именно это я и хотел сказать, хотя вижу, что вы надо мной смеетесь. Как вы думаете… как вы считаете, есть ли хоть какая-то надежда заинтересовать мистера Хериарда?

Матильда думала, что нет, но, хотя она и предпочитала честность во всем, все же не могла заставить себя так его огорчить. Ройдон смотрел на нее с таким озабоченным выражением лица, что Матильда непроизвольно начала обдумывать туманный план, как умаслить Натаниеля.

— Ее постановка обойдется недорого, — с жаром сказал он. — Даже если он не интересуется искусством, ему, может быть, захочется дать шанс Пауле. Знаете, она просто великолепна в этой роли. Он это поймет. Она хочет сама сыграть свою сцену, просто чтобы показать ему.

— А какая у нее роль? — спросила Матильда, не в состоянии объяснить ему, что Натаниелю совершенно не нравится увлечение племянницы сценой.

— Она играет проститутку, — просто ответил автор.

Матильда расплескала чай. Пока она вытирала пятно на юбке, безумная мысль убедить Ройдона не делать глупостей и не читать пьесу уступила место несколько фатальному чувству, что никакие слова не уберегут этого молодого человека от его судьбы.

Стивен, который направлялся к тарелке с пирожными, увидел, как она разлила чай, и протянул ей носовой платок.

— Неуклюжая девица! Держи!

— Чайные пятна ничем не выводятся, — сказала Валерия.

— Выводятся, если хорошенько потереть, — откликнулась Матильда, энергично работая платком Стивена.

— Я говорю о платке.

— А я нет. Спасибо, Стивен. Тебе вернуть его?

— Необязательно. Пойдем к камину, ты просохнешь!

Она послушалась, отказавшись от множества ценных советов, которыми забросали ее Мод и Паула. Стивен протянул ей тарелку с небольшими пирожными.

— Возьми. Стоит подкрепить себя перед предстоящим испытанием.

Она оглянулась и, убедившись, что Ройдон, сидящий в другом конце длинной комнаты, не услышит, сказала сердитым шепотом:

— Стивен, это о проститутке!

— Что именно? — заинтересованно спросил Стивен. — Эта треклятая пьеса?

Она кивнула, трясясь от внутреннего смеха. В первый раз за день Стивен казался довольным.

— Не может быть! Ну и повеселится же дядя! Я хотел улизнуть к себе, написать письмо. Теперь я останусь. Этого нельзя пропускать ни за что на свете!

— Бога ради, веди себя прилично! — взмолилась она. — Это будет просто ужасно!

— Глупости, девочка! Наконец-то мы хорошо проведем время.

— Стивен, если ты будешь издеваться над этим несчастным молодым идиотом, я убью тебя!

Он сделал ей большие глаза.

— Ах вот куда ветер дует. Никогда бы не подумал этого о тебе.

— Да нет же, глупый. Просто он слишком ранимый. Это все равно что жестокость по отношению к ребенку. И потом, он ужасно серьезен.

— Перегрузил свои мозги, — сказал Стивен. — Я мог бы вывести его из этого состояния.

— И попадешь в неприятное положение. Я всегда опасаюсь таких неуравновешенных неврастеников.

— А я никого не опасаюсь.

— Нечего распускать передо мной хвост! — насмешливо сказала Матильда. — На меня это не действует!

Стивен рассмеялся и пошел к своему месту на диване рядом с Натаниелем. Паула уже рассказывала о пьесе Ройдона, ее гневный взгляд не давал никому выйти из комнаты. Натаниелю было скучно, но он сказал:

— Если мы должны ее выслушать, то, значит, должны. Прекрати болтать! Я способен оценить пьесу и без твоей помощи. В своей жизни я повидал столько хороших и плохих пьес, что тебе и не снилось. — Он внезапно повернулся к Ройдону. — К какой из этих категорий относится ваша?

По опыту Матильды единственным оружием против этих Хериардов была прямота, такая же грубая, как их собственная. Если бы Ройдон смело ответил: "Хорошая!", — Натаниель был бы доволен. Но с тех пор, как дворецкий Натаниеля в первый раз обратил на него пренебрежительный взгляд, Ройдон чувствовал себя не в своей тарелке. Он колебался между враждебностью, порожденной его болезненным комплексом неполноценности, усиливающейся грубостью хозяина и желанием угодить, в основе которого лежала только его крайняя нужда. Заикаясь и краснея, он пробормотал:

— Ну, едва ли мне полагается об этом судить!

— Должен же я знать, хорошо это или плохо, — отворачиваясь, сказал Натаниель.

— Уверен, мы все очень повеселимся, — с солнечной улыбкой вмешался Джозеф.

— Я тоже, — протянул Стивен. — Я только что говорил Матильде, что ни за что на свете не пропущу такое событие.

— Вы говорите так, будто Виллогби собирается читать вам веселенький фарс! — сказала Паула. — В ней описана жизнь, как она есть!

— Проблемная пьеса? — со своим обычным бессмысленным смешком спросил Мотисфонт. — Одно время они были очень в моде. Нат, ты должен помнить!

Это было сказано с интонацией, в которой слышалась мольба о прощении, но Натаниель все еще вынашивал мстительные планы в отношении своего компаньона и притворился, что ничего не слышал.

— Я не пишу проблемных пьес, — сказал Ройдон фальцетом. — И меньше всего хочу, чтобы на моей пьесе веселились. Если пьеса заставит вас задуматься, значит, я достиг цели.

— Благородное намерение, — прокомментировал Ставен. — Но не стоит говорить так, будто вы считаете это недостижимым. Просто невежливо.

Ройдон смутился. Сильно покраснев, он разразился потоком восклицаний и объяснений. Стивен откинулся на диване, наблюдая за ним с интересом натуралиста.

Ройдона спас приход Старри и лакея, которые унесли приборы. Было очевидно, что замечание Стивена окончательно пошатнуло его и без того неустойчивое равновесие. Несколько минут Паула поносила Стивена. Валерия, чувствуя, что ее не замечают, сказала, что не видит повода для такого пыла. А Джозеф, с помощью какого-то шестого чувства догадавшись, что пьеса имеет сомнительный характер, заявил, что все присутствующие отличаются широтой взглядов, терпимостью и нет причин волноваться.

Натаниель немедленно возразил, что у него не очень широкие взгляды, если этим неопределенным выражением Джозеф хочет сказать, будто он готов проглотить все те похотливые глупости, из которых, кажется, только и состоят все современные пьесы. Несколько минут Матильда тешила себя мыслью, что Ройдон почувствует себя достаточно оскорбленным и вообще откажется читать. Но, несмотря на явные признаки гнева, он позволил сломить себя Пауле и Валерии, которые, не слишком придерживаясь истины, обе заверили его, будто все мечтают услышать его шедевр.

К этому времени дворецкий с лакеем удалились, сцена была свободна. Джозеф засуетился, пытаясь сдвинуть стулья и кресла. Паула, которая держала под мышкой листы с пьесой, отдала их Ройдону со словами, что она готова вступить, когда он захочет.

Для автора приготовили стол и стул. Он уселся, бледный от страха, но с надменно поднятым подбородком, откашлялся. Все замерли в ожидании, которое нарушил Натаниель, обратившийся за спичкой к Стивену.