Жорж Сименон - Мари из Порт-ан-Бессена Страница 10

— Привет! — сказал он им, как и в другие дни.

Но усы его дрожали. Он переводил взгляд с одного на другого, как бы упрашивая ничего ему не говорить, не принимать понимающий вид, не смотреть на него так, как смотрели они.

Потом он внезапно повернул назад и вошел в кафе, поставил локти на стойку, за которой проходила Мари.

— Кофе… — произнес он каким-то сдавленным голосом.

Вероятно, он ожидал, поднимая на нее взгляд, увидеть в ее глазах жалость, понимание, немного симпатии, что-нибудь такое, что можно ожидать от близких.

Но именно в этот момент она повернула голову к набережной, где послышался шум останавливающейся машины, и она, обслуживая его, посмотрела на часы.

Дверца машины открылась и захлопнулась.

Это был Шателар, приехавший на два часа раньше, чем обычно; из машины он вышел тяжелой походкой невыспавшегося человека.

Все это не переросло в драму, однако стало событием хоть и незначительным, но наложившим свой отпечаток на весь день.

Никаких сборищ не происходило, и жандармы, считалось, ничего не знают.

Когда старший Вио вышел из «Морского кафе», он держался подчеркнуто прямо и направился покупать себе провизию так, как это делал всякий раз, выходя в море.

Утром старики говорили, поглядывая на почти траурное небо:

— Должно быть, скоро пойдет снег…

С десяти часов погода определилась. Парящие в воздухе капельки измороси стали еще мельче и гуще. Со стороны моря надвигалась словно дымовая завеса; первыми растаяли очертания волнорезов, затем прибрежных скал, и полчаса спустя все уже ходили той нерешительной походкой, какой обычно передвигаются в тумане.

«Сестра Тереза» все-таки вышла. Скрежет разводного моста разносился дальше, чем обычно, и группа женщин, собравшаяся для прощания, имела размытые очертания; лишь подходя к ней, можно было видеть, как из тумана проступают детали: чья-то шаль, рыжие волосы, ребенок на руках, передник из синего полотна…

Вио был на борту. Он хотел отбыть, делая вид, будто с сыном ничего не произошло. Но не смог удержаться и, когда судно выходило за пределы порта, посмотрел в сторону скал.

Для Порт-ан-Бессена все это стало не просто историей с мальчишкой, которого пьяный отец выгнал из кафе. Марселя знали мало, и именно сейчас вдруг многие принялись укорять себя за то, что никогда не обращали на него внимания.

Об этом говорили в лавках, на улице.

— Были ли хоть у него с собой деньги?

— Откуда, если и дома-то у них денег нет?..

И все поступали так же, как Вио: украдкой бросали взгляды в сторону скал.

Был ли юноша способен на безрассудные поступки? Этого никто не знал. Все видели, как он рос на улице, подобно другим, и никому не приходило в голову посмотреть на него внимательней.

Конечно, в произошедшем никто не был виноват. Они ведь не сделали ничего плохого! Правда, речь-то шла о ребенке, и взрослые ощущали смутные угрызения совести.

Приехав и еще ничего не зная, Шателар — с угрозой в голосе бросил Мари:

— Тебе придется все-таки меня выслушать!

Она не шелохнулась. Она видела, что он плохо спал, а весь его облик говорил, что он на что-то решился. Вместо того чтобы одеться по-городскому, он вырядился в нечто среднее между рыбацким и охотничьим костюмом: в сапоги, без пристежного воротничка, в довольно-таки неприглядный свитер и полинявшую фуражку.

Не означало ли все это, что с него достаточно ничего не делать на своем судне и бродить весь день вокруг девчонки из «Морского кафе»? Он собирался работать руками! Он не боялся испачкаться!

Мари не смогла удержаться от улыбки, увидев, как он сел рядом с Доршеном.

Она поняла, что Учитель говорил о Марселе, и Шателар, подобно другим, казался взволнованным.

Подтверждением стало то, что обещанный разговор с Мари за весь день так и не состоялся. Шателар сделал то, что и обещал своим видом.

«Жанну» привели к стапелям в глубине порта. Во время отлива обнажилось днище судна, стоявшего на больших, покрытых тиной плитах. Виднелись силуэты людей, работавших под килем, и кипящий на огне котел со смолой; она распространяла тяжелый запах гудрона.

Туман не был таким густым, чтобы помешать работе, даже портовую сирену не стали включать. Не было и слишком холодно. Погода стояла какая-то неопределенная, угрюмая, с неприятной и пронизывающей насквозь сыростью; такая погода делает день нескончаемым и вызывает желание впрячься в противную работу, откладываемую долгое время.

Именно этим и воспользовался Шателар, трудившийся, словно обыкновенный рабочий. Как и другие, он макал кисть на длинной палке в смолу, а затем стремительно, чтобы не дать ей застыть, мазал корпус судна.

Понемногу судно, чернеющее с каждым мазком на десяток квадратных сантиметров, принимало вид горы.

Плотники на палубе стучали молотками. Механики завершали установку двигателя.

Шателар долго упорствовал в этой работе, но поскольку на носу судна требовалось нарисовать двойной желтый треугольник, он предпочел переключиться и оставил смолу на своих компаньонов.

Ко времени завтрака он был грязен, обычное воодушевление оставило его. Он ел, поставив локти на стол и глядя на Мари так, будто она была в ответе за все, за эту историю с Марселем, за туман, за ту скучную работу, которую теперь нужно доводить до конца.

В этот день им не удалось все закончить, поскольку прилив вынудил их оставить днище, и они перешли на палубу. Другие рыбаки в гавани трудились в своих баркасах. Время от времени они бросали критические взгляды на «Жанну», посматривая, что на ней делается, и, разумеется, выбранный Шателаром желтый цвет форштевня вместо предыдущего небесно-голубого их коробил, как, впрочем, их коробило бы все, что угодно, ведь речь-то шла о чужаке.

Ссор в этот день хватало. Шателар почти ни за что устроил разнос Учителю, и тот заявил, что это уж слишком. Плотник перевернул горшок с краской, а паяльная лампа полетела в ил, где ее пришлось отыскивать.

Взгляды Мари и Шателара часто пересекались, но по-иному, чем раньше.

Сегодня Мари, казалось, спрашивала:

«Ну, что там у вас?»

А он, насупив брови, отвечал что-то вроде:

«Увидишь, еще не вечер!.. Ты, малышка, меня еще не знаешь!.. Думаешь, и дальше можешь играть со мной… Погоди только, и я тебе покажу, каков я есть…»

Шателар проявлял такое упорство, выражая свои чувства, что Мари не могла удержаться от смеха, возвращаясь на кухню, то и дело поглядывая на себя в зеркало; она была довольна собой.

Не говоря уж о том, как комично он выглядел, перепачкавшись! Другие тоже испачкались краской и илом. Но на нем пятна расположились так, что вид его вызывал смех!

После полудня Мари услышала, как на улице люди говорили о Марселе, определенно о нем, хотя и не упоминали имени. Она с безразличным видом вышла на порог, но разговор уже закончился, и она довольствовалась лишь тем, что бросила взгляд в сторону «Жанны».

Шателар тоже услышал разговор. Ему показалось, что одна женщина рассказывала другой, как она встретила мальчишку около кладбища, то бишь у въезда в город.

Чего ради забивать этим голову?

Когда наступила темнота, Шателар решил вернуться в Шербур, не заходя в «Морское кафе», точнее, он заставлял себя так думать, но сам-то знал, что в конце концов раздраженно войдет туда, гремя сапогами и заглядывая в зеркало, чтобы убедиться в том, что измазан по самые уши.

— Подай-ка мне аперитив!

Он произнес это почти с угрозой, уставился на тонкий силуэт Мари, пробиравшейся между столиками, и разозлился, увидев ее обычно спокойное лицо и услышав ее голос, спрашивающий самым естественным тоном, что уже было одним из проявлений иронии:

— С сельтерской?

Все еще сердившийся Доршен не пришел выпить с ним аперитив, а направился с рабочими в другое кафе. Это было так же глупо, как и все остальное. Так же, как и вопрос хозяина кафе:

— Вы возвращаетесь в Шербур, несмотря на туман?

Может быть, ему переночевать здесь? Он расплатился, сел в машину и тронулся в путь. Мари не вышла посмотреть, как он уезжает, не взглянула в окно. Фары давали слабый желтый свет, обозначавший два плохо различимых круга на мокрой мостовой. В этот момент начала завывать сирена, и так она будет завывать всю ночь.

Мог ли Шателар объяснить, почему он выехал из Порта со скоростью меньше тридцати километров в час? Он не отдавал себе в этом отчета. Он прислушивался к шуму мотора, который ему не нравился, задавался вопросом, хватит ли ему света до конца пути, и эти мелкие заботы, добавляющиеся к целой куче других забот, привели его в ярость, несмотря на одиночество.

Он разминулся с двухколесной повозкой, возвращающейся в город. Городская стена, вдоль которой он ехал, закончилась, и он покатил среди полей, затем внезапно, повинуясь инстинкту, остановил машину.

Что-то хлопнуло по ветровому стеклу. Несколько мгновений ему казалось, что это мелкий камешек, но затем он четко увидел в стекле круглую дырочку, окруженную звездой тонких трещин, и понял, что ее оставила пуля.