Андрей Зарин - В поисках убийцы Страница 10

Калмыков ожил и, выйдя от помощника, сказал Чухареву:

— Иди и отказывайся. Все рукой махнули.

А в этот день, как нарочно, в столичных газетах было напечатано, что в настоящее время полиция напала на верный след и не сегодня-завтра общество узнает и настоящего злодея, и все кровавые подробности зверского преступления.

Начальник сыскного отделения прочел это сообщение и с досадой смял в руках газету.

— Словно издеваются, — пробормотал он и энергично позвонил. — Помощника! — сказал он курьеру, а когда Август Семенович явился, сказал: — Вот что, милейший. Мне в настоящее время очень некогда. Так вы возьмите на себя это дело о руке и ноге, и чтобы преступник был найден, я так и его превосходительству доложу. А репортеров гоните. Никаких сообщений! Они только путают без толка. Идите! — и он кивнул головой, а затем вздохнул с облегчением, когда помощник вышел из кабинета.

Август Семенович вошел в свой кабинет с таким выражением на лице, словно он проглотил тухлую устрицу. В это время к нему вошел Чухарев.

— Я пришел, Август Семенович, отказаться от этого дела, — сказал он.

— Ни под каким видом-с! Напротив, вы должны найти преступника во что бы то ни стало или выходите со службы. Вот что! Идите!

Чухарев выскочил как ошпаренный и схватился за голову, а помощник начальника вздохнул с видимым облегчением.

VIII

САМ ПО СЕБЕ

Семечкин, решив обратиться к Прохорову за советом, не хотел откладывать и направился к Авдахову, на Калашниковский проспект.

Авдахова он застал в лабазе за приемом муки. Целой вереницей стояли сани, нагруженные мешками. Крючники, засыпанные мукой, друг за другом входили в лабаз с мешками на спине, два приказчика вели счет мешкам, а Авдахов, завернувшись в лисью шубу, указывал, куда класть, покрикивал на приказчиков и томился от скуки.

— А! — радостно приветствовал он приятеля. — Егору Егоровичу нижайшее! Каким ветром занесло?

— Здравствуй, Савелий Кузьмич, — сказал Семечкин, осторожно проходя среди крючников с мешками и без мешков. — По дельцу к тебе.

— Очень превосходно! — обрадовался Авдахов. — Вы, мальцы, уже без меня примите, — сказал он своим приказчикам и обратился к Семечкину: — А мы с тобой в биржу пройдем, за парой чая и побалакаем.

Они перешли улицу и вошли в трактир "Биржа".

— Накось тебе, Ефремушка, — сказал Авдахов, сбрасывая швейцару шубу, — стряхни муку-то!

— Обязательно, Савелий Кузьмич, — приятельским, тоном ответил швейцар, подхватывая шубу.

— Эй, услужающий, — крикнул Авдахов, входя в общий зал. — Водочки закусить и пару чая.

— Я позавтракал, — заметил на это Семечкин.

— А тут закусишь. Вот в уголочке и сядем.

Они заняли столик в углу зала.

Посетителей не было. В этом трактире общий зал обращается в хлебную биржу в двенадцать часов дня, потом пустеет и снова наполняется уже вечером. В трактире было тихо, только по коридору из кабинетов доносились яростная игра на расстроенном пианино, смех, отдельные возгласы и звон посуды.

— Кто шумит? — спросил Авдахов у хлопотавшего подле их столика лакея.

— Селиванов, Никита Саввич. Сейчас после биржи, — ответил лакей улыбаясь.

— А! — Авдахов кивнул головой и объяснил Семечкину: — Хороший подряд устроил, заливает теперь. Ну, какое же твое дело? Сказывай!

Он налил водки, чокнулся, выпил и отправил в рот целый ломоть семги. Семечкин объяснил.

— Правильно! — кивнул Авдахов. — Сергей Филиппович — золотой человек! Я тогда какой дебош сочинил, он поехал, кого уговорил, кого смазал, а на суде вчистую: был невменяем. Всего три катеньки заплатил, а ему полсотни. Золотой человек! Теперь загордился, по мировым не ходит. Так тебе что?

— Когда принимает?

— С шести до восьми, каждый день. Теперь, — Авдахов посмотрел на часы, — четыре. До шести посидим, и валяй. Что вечером делаешь?

— А ничего. Тоска у меня, Савелий Кузьмич, лютая тоска, — ответил Семечкин с порывом.

— Оно точно! Так вот мы с тобой тоску эту душить и станем. От Сергея Филипповича кати сюда. Я подберу еще парочку, и махнем. Идет, что ли, а?

— Что ж, можно, — вяло ответил Семечкин.

Он едва дождался шести часов и торопливо поднялся.

— Так сюда и ворочайся, — сказал Авдахов. — Я не прощаюсь.

Егор Егорович вышел и поехал к Прохорову.

У Прохорова была практика, и в приемной сидели два клиента. Семечкин переждал всех и вошел последним.

— А, почтенный собутыльник! — приветствовал его Прохоров. — Какими ветрами?

— За советом, Сергей Филиппович. Душевное дело.

В голосе Семечкина послышалась сердечная боль, и Прохоров сразу проявил к нему внимание.

— Ну, садитесь, и будем разговаривать, — сказал он, указывая на кресло и садясь сам. — Рассказывайте!

Семечкин откашлялся.

— Помните наш дебош? Я тогда тоску заливал. Жил я себе, Сергей Филиппович, до сорока трех лет тихо, покойно и вдруг полюбил, да так полюбил, что ума лишился, покой потерял. А она нет. И вот ее-то, любовь мою, в куски изрезали, ограбили и надруганию предали.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Прохоров.

— Да то, что сказал: в куски изрезали.

И Семечкин рассказал все, что уже сообщил начальнику сыскной полиции, и затем передал о безуспешных розысках последней.

— Что же вы от меня хотите? — спросил Прохоров.

— Совета, Сергей Филиппович. Теперь я в эту полицию ни в грош не верю и сам решил за дело взяться. Жив не буду, если этого изверга не изобличу. Так вот, присоветуйте, как за это дело взяться, с чего начать, кому деньги платить.

Прохоров задумался. Потом вдруг он хлопнул себя по лбу.

— Нашел! Хорошо, что вы ко мне обратились. Понятно, сам я вам посоветовать что-нибудь, а тем более руководить розысками не могу, но знаю одного человека, который найдет вам этого убийцу.

— Кто же это? — быстро спросил Семечкин.

— Это, — и Прохоров торжественно произнес, — Борис Романович Патмосов. Запишите! Живет по Усачеву переулку, в доме номер двенадцать. Увидать его можете утром, до одиннадцати часов.

— Кто же он? — спросил Семечкин, записав адрес и имя.

— Он — знаменитейший сыщик. Сыщик по призванию. Покойный Путилин пред ним — мальчик, Лекок — ничтожество, а все эти Холмсы и Пинкертоны — выдуманные писателями фантастические сказки, тогда как мой Патмосов жив, и вы завтра увидите его.

— Вот спасибо! Я к нему завтра же утром.

— Непременно! — И увлеченный Прохоров продолжал расхваливать Патмосова: — Он, видите ли, окончил семинарию в провинции и приехал сюда, в Петербург, чтобы поступить в университет, но, будучи совершенным бедняком, вместо университета попал конторщиком к Бурцеву. Вероятно, знаете?

Семечкин утвердительно кивнул головой.

— У Бурцева вдруг оказалась большая растрата. И вот этот Патмосов стал искать, да каким-то уж очень хитрым способом раскрыл воровство, которое тянулось из года в год. Бурцев наградил его, а Патмосов почувствовал сразу влечение к сыску и прямо пошел к Путилину. Слыхали, верно?

— Начальник сыскной полиции был? — сказал Семечкин.

— Вот Путилин сразу понял его и взял на службу. Тут он скоро показал себя, особенно по делу об убийстве ростовщика Дергачева. Тогда трое невинных в подозрении были, а Патмосов настоящего четвертого нашел. Интересное дело! Ну-с, а потом, как Путилин помер, Патмосов вышел из состава полиции и стал заниматься сыскным делом лично, самостоятельно. Это, Егор Егорович, — знаменитость. Сколько он дел раскрыл, от которых все отказались, сколько тайн разоблачил! Он вам поможет.

— Благодарю вас, — с чувством сказал Семечкин. — Мне теперь уже наверное чуется, что он найдет.

— Он найдет. Завтра и идите к нему! — и, проводив своего гостя до передней, Прохоров вернулся в кабинет.

Семечкин ожил. Он приехал в трактир к Авдахову и весело сказал:

— Ну, брат, дело, кажется, на мази. Твой Сергей Филиппович мне такого человека указал, что просто любо-дорого!

— И превосходно. А теперь едем.

— Кати!

Семечкин вернулся к себе в номера, когда наступило уже утро, напился крепкого чая, переоделся и направился в Усачев переулок, к знаменитому Патмосову. Впрочем, последний был знаменит только среди людей своей профессии и тех, кому был нужен, обыкновенный же петербургский обыватель вряд ли слыхал его имя.

Семечкин поднялся по узкой, без швейцара, парадной лестнице, чисто выкрашенной масляной розовой краской. Ему отворила миловидная горничная и, взяв от него визитную карточку, провела его в кабинет к хозяину.

Семечкин вошел в просторную комнату и сразу заинтересовался ее убранством. Прямо против двери стояло бюро с опущенной крышкой; налево и направо по углам находились два узких, высоких шкафа. У стены направо были расставлены диван, круглый стол и два кресла, а налево — большой стол; недалеко виднелись шахматный столик и телефон.