Татьяна Рябинина - Иудино племя Страница 10

Зоин муж Илья – вот кто больше похож на ее брата-близнеца. Такой же полный, темноволосый и живой. Воспринималась эта пара как единое целое. На первый взгляд, достаточно симпатичное целое. Было в них обоих что-то такое обаятельно-притягательное. Но… вроде как с душком. Как будто все в них самую капельку слишком.

Остальные новоявленные родственники вызывали у Никиты гораздо более сложную гамму чувств: от равнодушия и недоумения до неприязни, если не сказать хуже.

Рядом со Светой не сидел, а восседал похожий на библейского патриарха дедушка Изя. Тот самый, который Израиль Аронович Зильберштейн. Длинные седые волосы желтоватого оттенка, орлиный нос и угольно сверкающие из-под неожиданно черных нависших бровей глаза. Особенно опасные молнии он метал в сторону своей единоутробной сестрицы, когда та начинала язвить. Тут же устроились и его дети: ровесник Кирилла и Зои Андрей и Анна, чуть помладше. Причем оба совершенно русской внешности – то ли материнские гены победили, то ли бабушка Елена проснулась. Да и супруги у обоих, как сказала Света, были русские. Только Андрей давно развелся, а Анна была вдовой. Из мимолетного разговора при знакомстве Никита понял, что Андрей как-то связан с книгоиздательством, а Анна – врач-венеролог.

С другой стороны стола, в опасной близости от сидящей во главе юбилярши, оказались ее дочь Евгения и внук Константин. В Евгении Никите показалось что-то жалкое, хотя он никак не мог понять, что именно. К евреям он относился вполне спокойно, никогда антисемитизмом не страдал, но на нее почему-то не хотелось смотреть – как на старую больную кошку. В Косте раздражали очки под Гарри Поттера и рассеянная ухмылка. И то, с каким страдальческим выражением он дотрагивался до своего флюса.

Справа от Никиты расположился старший брат тестя Валерий, режиссер третьеразрядного театрика, мнящий себя буревестником андеграунда. Он манерно тянул в нос гласные и теребил красный шейный платочек – это в такую-то жару! Его вторая жена, знойная двадцативосьмилетняя горянка Виктория блистала слишком большими, чтобы быть настоящими, бриллиантами в ушах, на руках и в смелом декольте алого платья. Никита в который раз удивился, почему вульгарные женщины, неважно, брюнетки или блондинки, - почему они так любят пылающе красный цвет.

Между Валерием и Викторией крутился их семилетний сынок Артур, мастью пошедший в мать. Впрочем, и повадками он тоже был настоящее дитя гор, даже говорил с легким акцентом – видимо, дома Виктория общалась с ним по-грузински.

Рядом с Викторией, на самом уголке, примостился Вадик. Маленький, щупленький, он выглядел подростком, хотя ему пошел двадцать второй год. В торце стола, напротив бабки, хмурой вороной нахохлилась Галина, дочь Анны. Длинное серое платье унылого покроя, бесцветные жидкие волосы так туго стянуты в пучок, что тянут за собой к вискам и глаза. Ни намека на косметику, тонкие, злобно поджатые губы.

И еще две пары: дочь Валерия от первого брака Марина с мужем Алексеем и сын умершей дочери Эсфири Ароновны Дмитрий с женой Вероникой. Очень странные, надо сказать, парочки.

Вот и вся семейка. Так сказать, клан.

Никита вспомнил рассказ Лешки. Его жене Ольге, помешанной на генеалогии, как-то взбрендилось собрать вместе всех живущих в Питере родственников. Ее прадед когда-то приехал из-под Тамбова, а за ним – его браться и сестры, семь или восемь человек. Сначала жили дружно, а после войны из-за чего-то рассорились и перестали общаться. Так вот Ольга из-под себя выпрыгнула, но собрала таки всех. Тоска получилась смертная. Если старшее поколение, дети тех самых тамбовских переселенцев, еще нашли какие-то общие темы для разговора, то их дети и внуки откровенно скучали. После чего Ольга пришла к выводу, что незнакомые дальние родственники интересны только в качестве генеалогических единиц родословного древа.

У самого Никиты родственников не было вообще. Бабушки-дедушки умерли задолго до его рождения, мать – в прошлом году, а отец погиб на китайской границе в 69-ом.

Наконец-то Никита нашел себе местечко. В огромном саду, похожем на изысканный французский парк, - наверняка дело рук квалифицированного ландшафтного дизайнера – было множество уголочков, уютных закоулочков, скамеечек, беседочек. Но, как назло, везде кто-то уже был. Родственники вывалились из дома, переодевшись после обеда в «цивильное», и разбрелись по саду в ожидании «суаре» - второй серии юбилейного торжества. То ли ужин, то ли чай с закуской и выпивкой – поди разбери. Никита и так был сыт всем по горло. Взял бы да уехал. Но ради Светки приходится терпеть. Даже не ради Светки, а ради Машки. Послать бабку подальше – кто тогда будет девчонке-инвалиду оплачивать лечение? Он, начинающий – это в сорок-то с хвостиком! – риэлтор? Или Светка-переводчик?

Среди розовых кустов притаилась скамеечка. Видимо, для любителей помечтать среди парфюмерных ароматов. Разогретые солнцем розы в ожидании ночной грозы пахли так одуряюще, что у Никиты закружилась голова. Он уже хотел встать и уйти, как из-за кустов послышались голоса.

- Ты разве меня не помнишь? – с игривой ноткой в голосе спросила женщина?

- Честно говоря, не очень, - ответил юношеский тенорок.

- Ну как же, еще на старой даче, в Сосново. Ровно десять лет назад. Бабушке тогда семьдесят исполнилось. Мне было десять лет, а тебе одиннадцать. Ты меня качал на качелях и спрашивал, таким светским тоном: «Скажи, тебе нравится Луис-Альберто?»

- Какой еще Луис-Альберто?

- Ну, сериал такой был. «Богатые тоже плачут».

- Не помню я никакого Луиса-Альберта. И тебя не помню. Дачу помню, собаку помню, а тебя нет.

- Печально, - вздохнула женщина. – А я о тебе вспоминала.

Никите стало неловко, но выйти из-за кустов – значит, пройти мимо них, а это еще хуже. Оставалось сидеть и слушать, морщась от назойливого запаха.

- Скажи, а почему ты больше к бабке не приезжал ни разу? – продолжала женщина все более кокетливо.

- Да потому что родители развелись, я остался с матерью. А она была против, чтобы я ездил к бабушке. Считала, что это из-за нее они с отцом развелись, что если бы она не лезла… Да она мне и не бабушка, если хорошо разобраться. Бабушка-то еще до моего рождения умерла.

- Ну, двоюродная бабушка.

Наконец-то Никита сообразил, кто этот юноша с нежным певучим голоском. Вадик, сын Андрея Израилевича. Тот самый, который за бабкин счет учится в Англии на финансового аналитика.

- Ага, полудвоюродная бабушка, - фыркнул Вадик.

- Непринципиально. Скажи, Вадик, ты знаешь, о чем твой отец с моим после обеда шептался?

- Глупый вопрос! Разумеется, о бабкином завещании.

- И что?

- Да ничего. Просто Зоя спелась с Анной. А у Анны имеются знакомые психиатры.

- Вот оно что! Значит, они…

- Тихо! Идет кто-то.

Сначала Никита подумал, что Вадик разговаривает с Галиной, но сообразил, что та старше, к тому же Андрей никак не мог разговаривать с ее отцом по той простой причине, что тот уже умер. Значит, это могла быть только… как там ее? А, Марина.

Он осторожно раздвинул густо сплетенный колючие ветки и действительно увидел Маринин желтый сарафанчик. Она шла в одну сторону, к дому, а Вадик, в зеленовато-серых шортах, майке и бейсболке, - к теннисному корту, где вяло стучал о землю мячик.

Никита зазевался и не успел выйти – по ту сторону кустов, где тоже стояла полускрытая листвой скамеечка, снова раздались голоса.

- Ты можешь выслушать меня спокойно, без истерики? – мужской голос едва сдерживал ярость.

- Какого черта?!

Ага, знойная горская женщина Виктория. Интересно, с кем? Никите почему-то уже не было неловко, скорее, любопытно. Он снова попытался осторожно раздвинуть ветки, но это мало что дало: мужчина сидел к нему спиной.

- Я не собираюсь с ней разводиться, поняла? Я тебе с самого начала это сказал. Ты что, совсем тупая?

- Но ведь я…

- Не ори! Если ты разведешься с Валеркой, а я с Зоей, - (Никита прикусил костяшку большого пальца, чтобы не ахнуть), - то мы оба останемся с носом. Так что засунь свой идиотский южный темперамент в задницу и жди. Тем более что недолго осталось ждать.

- Как? – нисколько не обидевшись, удивилась Виктория.

- Я сказал, не ори! Старая она уже, вот как.

- А-а, - разочарованно протянула она. – А я-то думала…

Илья засмеялся, словно дверь несмазанная заскрипела.

- Вико, не обо все надо говорить вслух, да? – передразнил он ее акцент. – А вот и наша будущая мамочка! – завопил он совсем другим тоном, сладким и липким, как гематоген. – Садись, посиди с нами.

Так, пришла Вероника. Она что, вместе с ними? Словно в ответ на его мысли, Виктория встала со скамейки.

- Пойдем, Илюша, пусть Ника отдохнет в тенечке. Где-то мой Артурик запропал.

Сейчас они отойдут подальше, и я выйду, подумал Никита. Но шаги по мелкому хрусткому гравию не стихали. Наоборот, приближались.