Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось Страница 10

– Что же сейчас?

– Думаю, она что–то от нас скрывала.

– Почему вы так решили? Есть основания?

– Да нет. Я просто так упомянула. Опыт, интуиция…

Инспектор взглянул на белый телефон на столе, снял трубку, но тут же положил обратно.

– Это единственный телефон в магазине?

Директорша удивленно подняла брови.

– Нет, есть еще один. У самых дверей. Не заметили?

– А по какому телефону обычно разговаривала Зиедкалнс?

– Как и все, по второму, – пояснила она сдержанно, но так, что ясно было: директорский телефон – для директора, и ни для кого другого.

Улдис не стал скрывать улыбки.

– Покажите мне тот, второй.

– Сделайте одолжение!

Они спустились по лестнице. В углу склада на мешке неподвижно сидел и курил тот самый человек, что выносил ящики. Он недружелюбно покосился на вошедших и отвернулся.

Телефон был прикреплен к наличнику двери между складом и бакалейным отделом. Тут же за дверью в уголке стоял столик, на котором продавщицы писали свои отчеты. Говорящий по телефону не мог видеть, сидит ли кто–нибудь за столиком. Но сидящему наверняка было слышно все, что говорилось.

– Номер телефона другой? – спросил Стабиньш.

– Откуда же? Кто даст два номера на один магазин!

– Переключается?

– Нет, параллельный.

«Конечно, – подумал Улдис. – Значит, разговор можно слышать и из кабинета. Народный контроль – под строгим контролем администрации. Двусторонние контакты. Интересно, кто тут информатор директора?»

– Можно посмотреть графики смен? – спросил он.

– Сделайте одолжение! – охотно согласилась Зале.

– И график отпусков, – добавил Стабиньш, поднимаясь по лестнице.

Директорша перебрала в столе несколько папок, нашла наконец требуемое и положила перед инспектором. Стабиньш начал небрежно листать документы.

– Значит, Ирена Канцане будет после обеда, – заметил он через минуту. – А где она сейчас?

Зале насторожилась.

– Дома, наверное. – Она пытливо взглянула на Стабиньша.

– Позвоните, пусть придет сейчас. Мне надо с ней поговорить.

Директорша встала и шагнула к двери.

– Можете звонить и отсюда, – сказал Стабиньш. – Не стесняйтесь!

Зале сняла трубку.

X

– Где вы храните третьи экземпляры транспортных накладных? – спустя некоторое время, спросил Стабиньш.

– Здесь в сейфе. – Зале заметно помрачнела.

– Все – за целый год?

– За несколько лет. Если угодно.

– Очень хорошо. – Лицо инспектора выразило удовлетворение. – Надеюсь, номера машин поставщиков записаны, как положено по инструкции.

– Безусловно, – подтвердила Зале. – Только, к вашему сведению, молодой человек, машины чаще всего принадлежат не поставщикам или предприятиям, производящим продукты, а транспортным конторам, которые их обслуживают, – чувствовалось, что Зале рада возможности уколоть собеседника.

– Будьте любезны, покажите накладные, – спокойно попросил Стабиньш.

Директорша протянула руку, извлекла из сейфа несколько связок накладных и величественным жестом положила на стол.

Стабиньш внимательно оглядел связки, снял с них резинки и принялся перелистывать накладные.

– Позволите? – он вынул сигарету и закурил, не отрываясь от документов.

– Черный бальзам и бразильский кофе продавали в магазине?

– А вам случалось покупать такое в магазинах?

– Может быть, это был спецзаказ?

– Да. Начальству – к праздникам.

– Интересно было бы прикинуть, сколько бальзама за год выпило начальство, и сколько попало ну, допустим, в соседнее кафе. А как к вам попали яблоки третьего сорта?

– Дополнительная нагрузка для плана. – Зале по–прежнему была невозмутима.

Улдис улыбнулся уголками губ.

– А если постараться – сколько можно было бы из них отобрать яблок первого сорта?

– Для вас я пару килограммов выбрала бы, – усмехнулась директорша, глядя невинным взглядом.

В наступившей тишине слышалось лишь тиканье часов на столе и учащенное дыхание директорши. Затем Стабиньш спросил:

– Почему Зиедкалнс вдруг ушла в отпуск? По графику ей надо было идти в декабре, и на путевку был запрос.

Директорша не спешила с ответом.

– Это было известно ей самой. Я не хотела отпускать, но она настаивала. Сказала – требовали семейные обстоятельства.

– Какие именно?

– Этого она не сказала. Вот ее заявление. – Зале снова порылась в сейфе и вынула листок бумаги.

«По семейным обстоятельствам», – прочитал инспектор. «Так всегда пишут. Только что за этим крылось?»

– Эти бумаги я возьму с собой, – спокойно сказал он – Вам оставлю протокол. Такие документы – как увлекательная литература, почитаю вечерком перед сном. – Сразу чувствуется холостяк, – усмехнулась Зале. – и…

В дверь осторожно постучали. На пороге стояла быстроглазая, энергичная девушка. Стабиньшу она показалась похожей на охотничью собаку, ожидающую лишь команды, чтобы устремиться за дичью.

– Вы Ирена Канцане? – Стабиньш внимательно оглядел ее. – Так я и подумал.

Девушка кокетливо взглянула на него сквозь опущенные ресницы и, грациозно двигаясь, уверенно вошла в комнату.

– Что, это у меня на лбу написано?

– Почти, – принял вызов Стабиньш.

«Эта красотка не так просто раскроется, – подумал он. – Ну ничто. Достаточно послужила своей начальнице».

– Подходите поближе, не стесняйтесь, – поощрил он. – Хотя я из милиции, но не кусаюсь.

– Кто знает! – подделывалась девушка под его тон. – С милиционерами нужно внимание, глаза и уши держать нараспашку.

– В торговле слепыми и глухими бывают только ревизоры, у всех прочих зрение и слух – со сверхнормативными остатками, разве не так? Ну пойдем, поговорим немного, не станем мешать начальству работать.

Девушка снова прищурилась.

– Где же мы станем говорить? На складе, среди мешков и ящиков?

– Сойдет и так.

Стабиньш собрал документы и шагнул к двери. Девушка вопросительно посмотрела на директоршу, пожала плечами и вышла за ним.

Обождав немного, Зале закрыла дверь кабинета, повернула ключ в замке, затем подошла к небольшому шкафчику, выдвинула ящик и нажала кнопку. В кабинете послышался шуршащий звук магнитофона. Затем зазвучал баритон Стабиньша и веселый смех Ирены.

– Тут для вас есть легкая работенка. Выпишите, пожалуйста, из накладных номера машин. Только не перепутайте. Накладные останутся у меня, я проверю.

– И для этого меня так срочно вызвали? – снова засмеялась Канцане.

– Вот именно, – подтвердил Стабиньш. – А вы чего ждали?

– Что придется отвечать на нескромные вопросы и подписывать каждую страницу протокола.

– Каждую страницу… – задумчиво повторил Стабиньш. – Вы и это знаете… Нет, протокол пока не понадобится. Пишите, пожалуйста, а я тем временем позвоню.

– Телефон тут, за дверью.

– Знаю.

Разговор прервался, только кассета продолжала вращаться, с тихим шипением, словно отзвучавшая пластинка.

– Валдис! – Бодрый голос Стабиньша снова зазвучал в кабинете. – Чем занят? Ах, самосвалами. Полезный труд. Когда тебя погонят из прокуратуры, устроишься диспетчером. Слушай! Разыщи ревизора Курмита и свяжись с управлением торговли, чтобы создали комиссию. И быстро сюда. Будем опечатывать магазин. Да, жду.

На лице Зале появились красные пятна. От волнения она опрокинула вазу с цветами, затхлая вода полилась на пол, распространяя неприятный запах гнили.

А голос Стабиньша уже звучал снова:

– Вы, Ирена, хорошо слышали мой разговор?

– Точнее, подслушивала, – вызывающе рассмеялась Ирена. В ее голосе появилась хрипотца, и в смехе звучали страх и волнение. – Вы же не велели мне заткнуть уши.

– Вы целый год изо дня в день работали в одной смене с Ольгой Зиедкалнс, – продолжал Стабиньш, – и подслушивали также и ее разговоры…

Зале рывком выдвинула ящик стола и стала нервно перебирать бумаги. Затем махнула рукой, бросила бумаги обратно, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

– Этот приемник давно здесь стоит? – спросил Стабиньш.

– Давно. С самого рождения.

– Вашего?

– Нет. С тех пор, как Зале стала директором магазина.

– А когда к нему подвели лишний провод?

– Какой?

– Да вот этот, что идет под обоями и плинтусом.

Я же говорил, что протокола не понадобится: директор и так уже записала наш разговор на ленте…

Зале застонала, словно от рези в животе, вскочила на ноги и сорвала ленты с магнитофона. Настойчивый стук заставил ее отпереть дверь.

XI

Ромуальду казалось, что вечный холод каменных стен кладбищенской часовни проникает в него до костей, сковывает руки и ноги, охватывает все тело. Воздух тоже был тверд, как жидкость, замороженная в каменном сосуде; такими же замороженными казались и алые розы и белоснежные каллы у гроба. Звуки и слова траурной музыки метались под сводами, как попавшие в беду птицы в поисках выхода, и, отморозив крылья, падали вниз, на головы провожавших.