Паренек из Уайтчепела - Евгения Бергер Страница 10

– Эй, – подозвал Джек мальчишку, – еще одно ограбление? Знаешь, где?

Пострел прищурил глаза, прошепелявив сквозь щербатые зубы:

– Умный нашелся: купи газету и прочитай! – и он выставил перед Джеком ладонь, требуя плату за номер.

Читать у Джека выходило не очень, да и полпенса было по-своему жаль...

– Нашел дурака! – хмыкнул он, сбивая кепчонку с вихрастой макушки.

Разозлившись, мальчишка погрозил ему кулаком и для верности показал язык.

– Балда! – крикнул Джек и вместо газеты купил себе булочку с маслом.

Всякому ясно, что толку от булки больше, чем от газеты – и Джек продолжил свой путь в приподнятом настроении.

В главные двери полицейского управления Джек протиснулся боком, стреляя глазами по сторонам, как будто опасаясь подвоха со стороны пронырливых «бобби». В первый раз он оказался здесь с Мейбери, и ничуть не боялся… Сейчас было иначе.

– Эй, малец, потерял что? – окликнул Джека дежурный за стойкой. – Говори, чего надо.

Джек потоптался на месте, страстно желая дать дёру и больше не возвращаться, но до безобразного жизнерадостный голос констебля Дрискоула окликнул его:

– Вот и ты, Кукольный Мальчик. Идём провожу тебя к шефу!

Джек скривился, услышав подобное прозвище, и, с трудом оторвав ноги от пола, поплелся за широкоплечей фигурой констебля.

– Инспектор, сэр, тут Кукольный Мальчик явился, как вы и просили, – отрапортовал полицейский, заглянув в кабинет шефа.

Тот сидел за широким столом, заваленным грудой бумаг, и что-то быстро писал.

– Пусть входит, – отозвался несколько раздраженно. – Он опоздал на десять минут. – Дрискоул молча кивнул и вышел, оставив Джека с инспектором наедине.

Беседа, начатая с попрека, вряд ли могла закончиться хорошо, рассудил Джек, и покрылся испариной, как в жару. Он уверился вдруг, что его непременно накажут… За что именно, он не знал, но предчувствие захолонуло нутро. Накажут, как пить дать, накажут…

– Надевай вот. – Инспектор указал на сверток с одеждой рядом с собой.

Джек с опаской на него покосился.

– Зачем это? – буркнул он. – Не стану я ничего надевать... Не мое это.

Инспектор Ридли поднял взгляд от бумаг и сурово на него посмотрел.

– А на аудиенцию к Риверстоунам вот в этом пойдешь? – спросил, указав на его залатанную рубашку, посеревшую после многочисленных стирок.

– К Риверстоунам, сэр? – поразился Джек. – Так я вроде как... А зачем? – растерялся он.

– Затем, глупый мальчишка, что мисс Блэкни выразила желание самолично отблагодарить тебя за спасение своей жизни... – Тон инспектора красноречиво подразумевал, что сам он отнюдь не считал Джека героем, о чем уже и сказал еще в прошлую встречу

Джек, растерявший все навыки связной речи, замявшись, кое-как выдал:

– Так я как бы и не... это же вы... прямо в сердце... из окна...

– А то я не знаю! – хмыкнул Ридли с насмешкой. – Только мисс Блэкни считает иначе, а ей, видишь ли, видней. Так что брысь переодеваться, да поживее! Высокие господа ждать не любят. – С такими словами он снова углубился в бумаги, давая Джеку возможность переодеться в относительном уединении.

Испытывая мучительную неловкость, тот стянул свои вещи и облачился в обновку. Воротничок новой рубашки, нещадно впивавшийся в шею, пришлось оттянуть двумя пальцами… Ботинки давили. Его как будто зажало в тисках, как несчастный грецкий орех.

– Что ж, вполне сносно, – констатировал Ридли, проведя беглый осмотр. – Только палец-то убери, чай не божий одуванчик – перетерпится.

Джек, всем своим видом изображая мученическую покорность судьбе, послушно опустил руки вдоль тела.

– Вот и славно, малец, – подбодрил инспектор, направляясь к дверям. – Теперь хоть в Сент-Джеймс на прием к королеве.

Так королева его и ждала! Вздохнув, Джек поплелся следом за ним…

У знакомого дома на Гросвенор-сквер всё осталось, как было, только с дверей исчез черный венок, и Джек, отметив эту деталь, ощутил, как безумно заухало сердце. И дышать стало трудно… Даже в глазах потемнело.

Думал ли он, отираясь у этого дома, что однажды войдет в его двери как гость?

Воротник новой рубашки враз стал в три раза уже, ладони вспотели, в ушах зашумело, как при сильном отливе... Вот бы дать дёру до самого Бентал Грин – и поминай, как звали.

Инспектор Ридли, как будто прочитав его мысли, упреждающе шикнул:

– Даже не вздумай. Тебе оказана высокая честь, прими ее, как полагается.

Как именно полагалось ее принимать, Джек знал так же мало, как знает воспитанная девица о нравах трущоб Ист-Энда, но он всё-таки выпрямил спину и перестал шаркать ногами. Казалось, на каждой кандалы весом в стоун…

– Добро пожаловать, сэр. Леди Риверстоун и ее дочь ожидают вас в Малой гостиной, – поприветствовал их представительный дворецкий в ливрее с золочеными галунами. – Прошу следовать за мной. – И он повел Ридли и Джека через холл, выложенный черно-белыми плитками к мраморной лестнице с позолоченными перилами.

Джек вертел головой, ошалев от обилия картин и зеркал на стенах в красивых, внушительных рамах, от серебряных канделябров, мягких персидских ковров и вазонов с живыми цветами, наполнявших внутренность дома приятным благоуханием, непривычным для обоняния паренька.

Он даже рот приоткрыл, не в силах перестать пялиться и придать лицу толику официоза, полагающегося при знакомстве с настоящей графской семьей. К счастью, инспектор Ридли, казалось, ничуть окружающим не впечатленный (должно быть, ему не впервой бывать в доме в Мейфере), у двери гостиной ущипнул Джека за руку, и тем самым вернул его на землю с небес.

Джек охнул, скривившись, и потер занывшее место. И едва успел одарить мучителя колким взглядом, как дверь распахнулась, и дворецкий пафосно провозгласил:

– Инспектор Ридли и… – он запнулся, сообразив вдруг, что не знает имени Джека.

– Джек Огден, – услужливо подсказал мистер Ридли.

– … и Джек Огден, миледи, – заключил тот, пропуская обоих в гостиную.

Миледи Риверстоун и ее дочь сидели у чайного столика в окружении мягких подушек, тонкого мейсенского фарфора и вороха собственных юбок, разложенных аккуратно, как на картине. Джек отметил, что девушка мало походила на мать, вот хотя бы дружелюбной улыбкой, с которой глядела на посетителей. Леди Риверстоун, в отличие от нее, поджала губы так сильно, словно невольно их проглотила… И в глазах ее не было света. И, конечно, она не была даже в половину настолько красива, как ее дочь: при взгляде