Загадка золотого кинжала (сборник) - Лондон Джек Страница 10

Пробило шесть склянок – три часа утра, когда рассвет едва-едва брезжит на горизонте. В это время двое мулатов, Бланко и Дюранно, тихо зашли Карсвеллу за спину и сбили его с ног ударами ганшпугов.

Юнга-англичанин Эрли, ничего не знавший о заговоре, находился тогда на полубаке. Сквозь хлопанье парусов фок-мачты и шум волн он внезапно услышал звуки борьбы и голос первого помощника, который кричал: «Убивают!» Юнга бросился на звук и увидал Дюранно. Тот с ужасающим упрямством продолжал бить Карсвелла по голове. Эрли попытался было остановить манильца, но тот свирепо рявкнул:

– Убирайся в кубрик!

Пришлось подчиниться. В кубрике спали французский матрос Кандьеро и плотник, норвежец по национальности. Оба они слыли людьми честными. Эрли рассказал им, что видел, и рассказ его подтверждался воплями Карсвелла, доносившимися с палубы. Плотник выбежал на палубу и обнаружил первого помощника, валявшегося со сломанной рукой и страшно изувеченным лицом. Услыхав приближающиеся шаги, Карсвелл крикнул:

– Кто здесь?

– Это я, плотник.

– Во имя Господа всемилостивого, помоги мне добраться до каюты!

Плотник послушался и наклонился к помощнику капитана, но в этот миг один из заговорщиков, Марсолино, ударил его сзади по шее и свалил на палубу. Удар не был опасным, однако плотник осознал, что ему стоит побеспокоиться о сохранности собственной жизни, и со слезами бессилия на глазах вернулся в кубрик. Тем временем Бланко, выделяющийся среди манильцев размерами и силой, с помощью другого бунтовщика поднял Карсвелла, все еще умолявшего о помощи, и перебросил через фальшборт в море. Он был первым, на кого напали, но отнюдь не первым, кого убили. А первым умершим оказался брат капитана, тот самый Джордж Смит, который намеревался совершить приятный вояж. Будучи на нижней палубе, он услыхал душераздирающие крики и бросился по трапу наверх. Как только его голова показалась над ступеньками, удар ганшпугом разнес ее вдребезги. Единственным достоинством приятного вояжера, который сохранила история, являлся тот неоспоримый факт, что Джордж Смит весил очень мало. Поэтому даже один человек смог выбросить его мертвое тело за борт.

К тому времени проснулся и капитан, тотчас же направившийся из своих апартаментов в кубрик. Но на пути туда его перехватили Леон, Ватто и Лопес. Они сообща били капитана ножами, пока тот не умер.

В живых оставался лишь второй помощник Тэффир, и его злоключениям следует уделить больше внимания, ведь в конечном итоге для него все завершилось куда благополучнее.

Он проснулся с первыми лучами солнца от возни и звуков ударов со стороны трапа. Эти звуки в такую рань опытный моряк мог истолковать лишь одним, единственно верным образом. Они означали самое худшее для офицера, находящегося в далеком плавании. С бешено колотящимся сердцем он спрыгнул с койки и побежал к трапу, однако путь ему преградило валяющееся на ступенях тело Джорджа Смита, на голову которого все еще продолжал сыпаться град ударов. Пытаясь выбраться наверх, Тэффир и сам получил удар по голове, сбросивший его вниз. Слегка оглушенный, Тэффир бросился обратно в каюту, по пути убавив свет в лампе. Она немилосердно чадила – маленький, но выразительный пример, позволяющий понять, как волновался тот, чьи руки зажгли ее. Затем взгляд Тэффира выхватил в полумраке тело капитана – со множеством ножевых ранений, валяющееся посреди ковра, в пропитанной кровью пижаме. Ужаснувшись увиденному, Тэффир вбежал в свою каюту и заперся там, ожидая следующего шага бунтовщиков и беспомощно трясясь от страха.

Может, ему и недоставало стойкости, но в сложившейся ситуации мог бы дрогнуть и самый отважный мужчина. Этот холодный рассветный час не способствовал раскрытию всего самого лучшего в человеке. Кроме того, зрелище двух тел, лежащих в лужах собственной крови, похоже, совершенно лишило Тэффира присутствия духа – ведь еще вчера вечером он ужинал с этими людьми! То и дело вздрагивая и сглатывая слезы, он напряженно ожидал звука шагов, которые могли бы оказаться для него предвестниками смерти.

В конце концов он дождался. По окованным бронзой ступеням трапа тяжело ступали по меньшей мере полдюжины мужчин. Крепкие кулаки грубо застучали в дверь каюты, и Тэффиру приказали выйти. Он знал, что слабый замок – не преграда для этих людей, а потому повернул ключ и вышел из каюты.

Все убийцы собрались здесь, и устрашиться их мог бы даже человек куда более смелый, нежели Тэффир. Кроме того, Леон, Карлос, Сантос, Бланко, Дюранно и Ватто даже в куда более спокойные времена выглядели зловеще. Теперь же в тусклом предрассветном освещении, вооруженные ножами и окровавленными дубинами, они казались явившимися прямиком из воображения какого-нибудь автора приключенческих романов. Манильцы стояли полукругом, в полной тишине. Дикие плоские лица были обращены к Тэффиру. Тот закричал:

– Что вы хотите со мной сделать? Собираетесь меня убить?

Произнося это все, он старался встретиться взглядом с Леоном. Тот единственный из всех хорошо говорил по-английски, что и сделало его вожаком.

– Нет, – ответил Леон, – мы не собираемся тебя убивать. Но мы убили капитана с первым помощником. На борту никто ничего не знает о навигации. Доведи корабль до безопасного места, чтобы мы могли сойти на берег.

Трясущийся второй помощник вряд ли мог получить более серьезные гарантии своей безопасности. Поэтому он облегченно выдохнул и тут же согласился на предложение Леона.

– И куда же мне направить корабль? – спросил он.

Смуглые манильцы зашептались по-испански, и наконец Карлос ответил на ломаном английском:

– Давай к реке Плата[12]. Хорошая страна. Полно испанский!

На том и порешили.

И тут словно холодный ветер омерзения пронесся по кают-компании, овеяв бездушных головорезов. Иначе как объяснить, что они взяли швабры и тщательно вымыли пол? Тело капитана при этом обвязали веревкой и вытащили на палубу. К чести Тэффира надо сказать, что он всячески пытался сделать похороны капитана хоть сколько-нибудь благопристойными. Однако Ватто, молодой красавчик левантиец, закричал, услыхав, как тело ударилось о воду:

– Вот и капитана нет! Не будет больше оскорблять нас!

Затем всем матросам велено было прийти в кают-компанию. Исключение сделали лишь для француза Кандьеро – он нес вахту у штурвала. Неповинным в бунте пришлось для спасения жизни притвориться, будто они полностью одобряют свершившееся злодеяние. Пожитки капитана разложили на столе и поделили на семнадцать частей. Ватто настаивал, что долей должно быть восемь – по числу участвовавших в бунте. Леон, однако, проявил смекалку и убедил подельников, что если каждый на корабле получит прибыль от содеянного, то замешанными в преступлении окажутся все, а следовательно, остальным будет некуда деваться. Делили деньги и одежду, а также большую коробку с обувью – небольшой личный бизнес капитана. Каждому досталась новая пара башмаков. Часы решили пока спрятать и продать позже, с тем чтобы разделить выручку от их продажи; что же до денег, то каждому досталось около десяти фунтов. После этого заговорщики плотно обосновались в кают-компании, и курс на Южную Америку был проложен. Так началась вторая часть постыдного путешествия этого злосчастного корабля.

Ящики с шампанским были вытащены на палубу и взломаны, каждый мог угощаться сколько влезет. Весь день слышалась канонада вылетающих бутылочных пробок, а воздух насквозь пропитался сладким, приторным и пьянящим запахом вина. Второй помощник номинально командовал кораблем, но не обладал ни каплей реальной власти. Ему угрожали и осыпали ругательствами каждый день. Если бы не вмешательство Леона, четко осознававшего, что без навигатора корабль никогда не достигнет большой земли, Тэффиру не удалось бы спастись от опасностей, ежедневно подстерегавших его. Ежедневно упиваясь шампанским до невменяемости, бунтовщики тыкали ножами ему в лицо. С другими ни в чем не повинными членами экипажа обращались не лучше. Сантос и Ватто пришли точить ножи на точильном камне плотника-норвежца и похвалялись, что делают это, чтобы вскорости перерезать плотнику горло. Молоденький красавчик Ватто вообще заявил, будто бы уже убил шестнадцать человек. Он беспричинно ударил ножом в плечо безобидного стюарда-китайца. Сантос же сказал французу Кандьеро: