Край льда - Юмэно Кюсаку Страница 10

Наверняка она втерлась в доверие и к Ослову, и к Хосигуро, благодаря чему оба сообщали ей конфиденциальную информацию и платили немалые деньги. И конечно, эта женщина могла бы с легкостью вывести обоих из игры.

Крайне осторожная и вместе с тем крайне ловкая хозяйка пребывала в постоянном напряжении. Она изо всех сил пыталась понять, чему же верить — предсказаниям Ослова или тайным намекам Хосигуро. Станет ли японская армия наступать или, наоборот, отойдет. И несомненно, хозяйка мечтала избавиться от обоих мужчин.

Судя по всему, женщина заранее знала, что к ней направляется человек (то есть я), знакомый и с положением дел в штабе, и с работой поисковой комиссии, и с политической ситуацией в целом. Поэтому она успела подготовиться и, встретив меня, тут же проводила в приемную. Заведя непринужденный разговор, хозяйка играючи выведала информацию о казармах и аэродроме. Также она выяснила, что Ослов выбыл из игры, а японцы собираются оставить белых и выдвинуться в Маньчжурию и Сибирь.

Желая удостовериться в догадках, она использовала свое влияние и устранила Ослова. Для этого хозяйка прибегла к жестокому способу, который издавна в ходу у правительниц и ведьм. Скорее всего, женщина решила обратить против Ослова те самые военные секреты, которые он выболтал! И пока я дремал в приемной «Серебряного месяца»попросила кого-то составить письмо (или взялась за дело сама) с ложными обвинениями, а затем опустила его в почтовый ящик штаба.

Кляузное послание пришлось очень кстати: штабные давно искали виновного в утечке и охотно поверили в злодеяния Ослова. И впрямь, он был единственным подозреваемым, ведь обвинить в чем-то Нину никому не приходило в голову. Я и сам, даже несмотря на покушение, оставался слеп...

Завернувшись в пахнущее плесенью одеяло, я снова и снова возвращался мыслью к запутанной и мрачной участи Ослова, в которой была и моя вина. Казалось, еще чуть-чуть — и я раскрою самую страшную тайну Томи Томинаги, хозяйки «Серебряного месяца».

Беспокойно ворочаясь в кровати, я думал, что являюсь свидетелем ее наветов, а значит, могу как-то повлиять на ситуацию. Да и что, в конце концов, она мне сделает?! Хотя...

Обхватив голову руками, я сжался. Если моя догадка верна, эта женщина непременно постарается избавиться от свидетеля! И вряд ли я смогу ей противостоять. Теперь мне придется жить в постоянном страхе!

Однако, поразмыслив еще, я сконцентрировался на одном предмете, который никак не вписывался в общую картину. Кинжал Нины! Тайна в тайне, которая возникла на моих глазах. Изящный, странный предмет, непосредственно связанный с драматическими событиями... Кто же он, тот отважный человек, вырвавший оружие прямо из моих рук? Белый или красный? Или ни то ни другое... Что стоит за этим безрассудным поступком? И почему он, несмотря на риск, оставил меня в живых?

Но ответов, которые могли бы рассеять сомнения и внести ясность, по-прежнему не было.

Кто украл кинжал Нины? Враг или друг?.. Если бы знать. По сути, моя судьба оказалась в его руках. Думаю, и уточнять не стоит, в каком эмоциональном состоянии я находился. Испытав небывалое потрясение, я был ошарашен и отдался в плен болезненных идей, близких к галлюцинациям. Вдобавок я верил, что трагические события — следствие моей ошибки. Но понять меня мог лишь тот, кто знал все обстоятельства дела...

Свернувшись под одеялом, я из последних сил напрягал воображение, но все тщетно. Я не приблизился ни на шаг к разгадке, и мою голову наполнили вязкие, как застаревшие кагами-моти (лепешки из рисового теста — прим. пер.) усталость и раздражение.

Лицо Нины, улыбка хозяйки «Серебряного месяца», невыразительный взгляд Ослова, профиль его седовласой матери — образы закружились в безумном хороводе, и вскоре я крепко заснул.

Наутро я встал чертовски рано. Дежурный уже вернулся и дремал неподалеку. Направляясь в уборную, я прошел мимо постового. Погода стояла чудесная: небо синело как ни в чем не бывало, и башенные часы по-прежнему отмеряли ход времени. Постовой сообщил мне, что штабные и дежурные только что возвратились. За ночь ничего странного не произошло, и усиленную охрану уже сняли. Прохожие, как обычно, спешили по своим делам. Ворота дома Каботкина были открыты, и рабочие мыли там окна.

Я невольно почувствовал себя дураком. Впрочем, жаловаться было не на что, да и некому. Стараясь взбодриться, я прибрался в поисковом штабе, а затем из любопытства заглянул через запертую стеклянную дверь в комнату Ослова на четвертом этаже, но ничего не увидел, поскольку шторы на окнах оказались плотно закрыты и в помещении царил мрак. Прислушиваясь, я ощутил тот же озноб, что прошлой ночью, и поспешил вернуться вниз.

Увидев еду на столе, я удивился и только тогда вспомнил — теперь готовят другие люди. Наконец я осознал, что многое переменилось, и задумался о невеселой судьбе Ословых. Я чувствовал себя так, будто из-за собственного безволия взвалил на плечи чужую вину... В одиночестве я взялся за палочки, но армейский полуфабрикат был невкусным. Или мне так казалось?..

Когда ефрейтор отправился на перекур, я спешно последовал за ним, чтобы потихоньку обсудить события минувшей ночи. Конечно, тот был удивлен не меньше моего.

Попыхивая трубкой, он понизил голос и принялся рассказывать. Время за беседой летело незаметно. Внезапно на бетонной лестнице послышался топот — спускался жандарм-ефрейтор (уж не знаю, когда он вернулся в штаб).

— Эй! Иди-ка сюда! — заорал мужчина, едва завидев меня.

Кажется, случилось что-то важное.

Я затосковал по вчерашнему безделью. Всю ночь я проворочался, пытаясь распутать дело, и теперь неважно себя чувствовал. Эх, детектив называется...

С такими мыслями я напялил китель, взбежал на второй этаж и, зайдя в поисковый штаб, разинул рот. Тонаси вернулся! Соучастник Хосигуро, подозреваемый в похищении ста пятидесяти тысяч иен!

Положив руки и голову на стол, обмякший беглец дремал в плетеном кресле (оно находилось в углу комнаты) на глазах у множества людей. За время отсутствия его полное женоподобное тело покрылось легким загаром, а пухлое лицо осунулось. Штаны и сапоги были заляпаны грязью, к одежде пристали семена осоки, которая в изобилии произрастает на местных равнинах. Казалось, он еле спас свою жизнь и смертельно устал. Что же случилось?..

По приказу фельдфебеля я помчался на первый этаж и достал из холодильного шкафа Ословых краюху белого хлеба и несколько бутылок молока. Вернувшись, я поставил их перед Тонаси. Тот пробудился и сразу же принялся жадно есть и пить. По запыленному лицу стекали крупные капли пота. Когда он спешными глотками управился и с молоком, и с хлебом, я предложил ему добавку. Наконец насытившись, он закурил поднесенную поручиком сигарету и вяло облокотился на спинку кресла. Начался долгий допрос.

В надежде получить ключ к разгадке всех тайн, я с замиранием сердца уставился на сонного Тонаси. Быть может, его рассказ не оставит камня на камне от тех фантастических теорий, построением которых я занимался, ежась под одеялом. А что, если я узнаю, где находится кинжал Нины, и смогу воспользоваться правом на самозащиту? Тем правом, которым наделен лишь обладатель секрета...

— Как вам известно, — начал Тонаси безжизненным голосом, — я устал от рутинной работы переводчика и в субботу вечером попросил увольнительную. На следующее утро я пошел за обувью в Фуцзядань. Вы сами видели мои сапоги — они прохудились и задубели. Собственно, сразу по прибытии в Харбин я собирался купить новые... И вот, когда я шагал по обходной дороге Восьмого района, меня кто-то окликнул. Я оглянулся и увидел интенданта Хосигуро — тот ехал на китайской повозке. Одет он был как обычно, в форму, на коленях лежал рюкзак. Хосигуро спросил, куда я направляюсь, и, узнав, что нам по пути, предложил подвезти. Но, не успели мы переехать железную дорогу, как господин интендант улыбаясь спросил, не бывал ли я в нижнем течении реки Сунгари. Я замялся. В Японии я изучал географию России и знаю ее хорошо, но вот Маньчжурию я отложил на потом и понятия не имею, что находится на востоке или на западе. Я прибыл в Харбин в начале августа и занимался лишь переводами, не покидая пределов города. Неудивительно, что я слабо понимал, где располагается какая дорога, не говоря уж о деревнях хунхузов или красных. Поэтому, решив, что Хосигуро нуждается в проводнике, я сказал «нет», на что он ответил следующее: