Агата Кристи - Рождество Эркюля Пуаро Страница 11

– Значит, по-вашему, – осведомился он, – Рождество – неподходящее время для преступления?

– Вот именно.

– Почему?

– Почему? – Джонсон был слегка сбит с толку. – Ну, как я только что сказал, повсюду мир, покой, веселье и все в таком роде.

– Англичане так сентиментальны! – вздохнул Эркюль Пуаро.

– Ну и что? – с вызовом откликнулся Джонсон. – Что, если нам нравятся наши старые традиционные праздники? Какой в этом вред?

– Вреда никакого. Напротив, это очаровательно. Но давайте обратимся к фактам. Вы сказали, что Рождество – время веселья. Это подразумевает много еды и питья, не так ли? Иными словами, переедание! Но переедание влечет за собой несварение, а несварение, в свою очередь, чувство раздражения.

– Раздражение, – заметил полковник Джонсон, – не является причиной преступления.

– Я в этом не уверен! Теперь другой момент. На Рождество воцаряются мир и покой, все старые ссоры забываются, и наступает примирение – во всяком случае, временное.

– Да, топор войны зарывают в землю, – кивнул Джонсон.

– И родственники, жившие порознь весь год, – продолжал Пуаро, – вновь собираются вместе. Вы должны признать, друг мой, что в таких условиях часто возникает напряженная атмосфера. Люди, не испытывающие дружелюбия к окружающим, изо всех сил стараются выглядеть дружелюбными! Таким образом, Рождество – время лицемерия, пускай вполне достойного, к которому прибегают pour le bon motif, c’est entendu[10], но тем не менее остающегося таковым.

– Ну, я бы не ставил вопрос таким образом, – с сомнением произнес полковник Джонсон.

– Нет-нет, – улыбнулся Пуаро. – Это я его ставлю, а не вы. Я указываю вам, что при подобных обстоятельствах – душевном напряжении, физическом malaise[11] – легкая неприязнь и тривиальные разногласия могут внезапно принять более серьезный характер. Притворяясь более дружелюбным, благожелательным и великодушным, чем он есть на самом деле, человек постепенно начинает вести себя куда более неприятно и даже жестоко, чем в обычных условиях! Если вы воздвигаете преграду естественному поведению, mon ami[12], плотина рано или поздно прорывается, и наступает катастрофа!

Полковник Джонсон с подозрением посмотрел на гостя.

– Никогда не знаешь, когда вы шутите, а когда говорите серьезно, – проворчал он.

– Разумеется, я шучу, – улыбнулся Пуаро. – Но то, что искусственные условия вызывают естественную реакцию, – чистая правда.

В комнату вошел слуга полковника.

– Звонит суперинтендент Сагден, сэр.

– Сейчас подойду.

Извинившись, главный констебль вышел из комнаты.

Вернулся он минуты через три. Его лицо было серьезным и озабоченным.

– Черт возьми! Убийство, да еще в сочельник!

Пуаро поднял брови:

– А это точно убийство?

– На сей раз не может быть никаких сомнений. Это убийство, и притом зверское!

– Кто жертва?

– Старый Симеон Ли. Один из богатейших людей в этих краях! Сколотил первоначальный капитал в Южной Африке – золото… нет, кажется, алмазы, – а потом заработал огромное состояние, производя какое-то хитроумное приспособление для горнопромышленного оборудования. По-моему, его собственное изобретение. Говорят, он дважды миллионер.

– И он пользовался популярностью? – спросил Пуаро.

– Не думаю, чтобы его особенно любили, – медленно ответил Джонсон. – Симеон Ли – довольно странный тип. Последние несколько лет он был инвалидом. Я не слишком много о нем знаю. Но, конечно, он был одной из крупнейших фигур в графстве.

– Значит, из-за его убийства поднимется шум?

– Безусловно. Я должен как можно скорее быть в Лонгдейле.

Полковник с сомнением посмотрел на гостя. Пуаро откликнулся на его немой вопрос:

– Вы бы хотели, чтобы я вас сопровождал?

– Мне неловко просить вас об этом, – смущенно сказал Джонсон. – Суперинтендент Сагден – отличный полисмен: солидный, толковый, усердный, но… ему не хватает воображения. Поэтому, раз уж вы здесь, я бы хотел воспользоваться вашими советами.

В конце своего монолога он начал немного запинаться, отчего его речь приобрела несколько телеграфный стиль.

– Буду рад помочь вам, – живо отозвался Пуаро. – Можете рассчитывать на меня. Только мы не должны оскорблять чувства достойного суперинтендента. Это его дело, а не мое. Я всего лишь неофициальный консультант.

– Вы славный парень, Пуаро, – тепло сказал полковник Джонсон.

И двое мужчин отправились в путь.

6

Констебль открыл им парадную дверь, отдав честь. Следом за ним в холле появился суперинтендент Сагден.

– Рад вас видеть, сэр, – приветствовал он начальника. – Давайте пройдем в ту комнату слева – кабинет мистера Ли. Я хотел бы изложить вам основные факты. Дело очень странное.

Суперинтендент проводил их в маленькую комнату с телефоном и письменным столом, заваленным бумагами. Стены были уставлены книжными полками.

– Сагден, это мсье Эркюль Пуаро, – представил своего компаньона главный констебль. – Возможно, вы слышали о нем. Он как раз гостил у меня. Мсье Пуаро, это суперинтендент Сагден.

Пуаро поклонился и окинул взглядом стоящего перед ним человека. Он увидел высокого, широкоплечего мужчину с военной выправкой, орлиным носом, агрессивным подбородком и лихо закрученными каштановыми усами. Роскошь последних, казалось, очаровала Пуаро.

– Конечно, я слышал о вас, мистер Пуаро, – сказал суперинтендент. – Если я правильно помню, вы были в этих краях несколько лет назад в связи со смертью сэра Бартоломью Стрейнджа. Отравление никотином. Это не мой участок, но, разумеется, мне все известно об этом деле.

– Давайте перейдем к фактам, Сагден, – нетерпеливо прервал полковник Джонсон. – Вы говорите, что это, безусловно, убийство?

– Да, сэр, тут не может быть никаких сомнений. Мистеру Ли перерезали горло – яремную вену, как я понял со слов доктора. Но во всей этой истории есть нечто очень странное. Обстоятельства таковы, сэр. Сегодня около пяти вечера мистер Ли позвонил в эддлсфилдский полицейский участок и попросил меня прийти к нему ровно в восемь. Он несколько раз назвал это время и велел мне сказать дворецкому, будто я собираю пожертвования для какого-то полицейского благотворительного мероприятия.

– Ему был нужен благовидный предлог, чтобы заполучить вас к себе в дом? – уточнил главный констебль.

– Совершенно верно, сэр. Ну, мистер Ли был важной персоной, и я, естественно, согласился. Я прибыл сюда без нескольких минут восемь и сказал, что собираю деньги для приюта сирот из семей полицейских. Дворецкий отошел и, вернувшись, сообщил, что мистер Ли меня примет. Он проводил меня в комнату мистера Ли, которая находится на втором этаже, прямо над столовой.

Суперинтендент Сагден сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и продолжил свой рассказ в несколько официальной манере:

– Мистер Ли сидел в халате в кресле у камина. Когда дворецкий вышел и закрыл дверь, он попросил меня сесть рядом и довольно неуверенно сказал, что хочет сообщить о краже. Я спросил, что именно было украдено. Мистер Ли ответил, что у него есть причины полагать, будто из его сейфа похищены бриллианты (кажется, он сказал «неотшлифованные алмазы») стоимостью в несколько тысяч фунтов.

– Алмазы? – переспросил главный констебль.

– Да, сэр. Я задал несколько обычных вопросов, но мистер Ли держался очень неуверенно, а его ответы были весьма неопределенными. «Вы должны понимать, суперинтендент, – сказал он наконец, – что я могу ошибаться». – «Мне не вполне ясно, сэр, – отозвался я. – Либо алмазы исчезли, либо – нет». – «Алмазы, безусловно, исчезли, – ответил он, – но это может оказаться всего лишь грубой шуткой». Ну, мне это показалось странным, но я промолчал. «Мне трудно объяснить все подробности, – продолжал мистер Ли, – но, в общем, все сводится к следующему. Насколько я понимаю, камни могут быть только у двоих. Один из них мог взять их в шутку, но если они у другого, то это, несомненно, кража». – «Что именно вы хотите от меня, сэр?» – спросил я. «Я хочу, суперинтендент, – быстро ответил он, – чтобы вы вернулись сюда через час… нет, чуть позже – скажем, в четверть десятого. К тому времени я смогу вам точно сообщить, обокрали меня или нет». Я был немного озадачен, но согласился и ушел.

– Действительно странно, – заметил полковник Джонсон. – Что скажете, Пуаро?

– Могу я узнать, суперинтендент, – спросил Эркюль Пуаро, – к каким выводам пришли вы сами?

Суперинтендент погладил подбородок.

– Ну, мне в голову пришли разные идеи, – осторожно ответил он, – но в целом ситуация представлялась мне следующим образом. О грубой шутке не могло быть и речи – алмазы украли. Но старый джентльмен не был уверен, кто это сделал. По-моему, он говорил правду, заявив, что это могли быть только двое. Я считаю, что один из этих двоих – слуга, а другой – член семьи.