Джон Карр - Согнутая петля Страница 11

Продолжая говорить как человек, дающий указания водителю машины, он шел вперед уверенным шагом. Луч фонаря светил ровно, но он его выключил раньше, чем они добрались до пруда: то ли потому, что была лунная ночь, то ли потому, что не хотел видеть все слишком ясно.

Вокруг пруда шла полоса утрамбованного песка шириной футов в пять. Фарнли лежал в пруду ничком, тело его было слегка повернуто вправо, если смотреть из задней части сада. Пруд был достаточно глубок, и тело колыхалось на воде, которая брызгами разбивалась о низкий парапет. Они заметили на воде темные пятна, кругами поднимающиеся вверх и расплывающиеся вокруг тела. В темноте они не могли судить о цвете этих пятен, пока те не расползлись до белых лилий, растущих в пруду.

Когда Пейдж принялся вытягивать тело, каблук Фарнли зацепился за край парапета. Через минуту, которую Пейдж так не любил вспоминать впоследствии, он выпрямился и сказал:

– Ему уже ничем не поможешь! У него перерезано горло!

Шок еще не прошел, но оба говорили спокойно.

– Да. Этого я и боялся. Это…

– Это убийство. Или, – резко произнес Пейдж, – самоубийство?

Они в сумерках посмотрели друг на друга.

– Все равно, – вздохнул Барроуз, пытаясь говорить одновременно как лицо официальное и как друг дома, – надо унести его отсюда. Полагается ничего не трогать и ждать полиции; это, конечно, хорошо, но мы же не можем допустить, чтобы он лежал здесь. Это неприлично. Кроме того, его уже потревожили. Ну так как?

– Да!

Твидовый костюм, теперь черный и разбухший, казалось, впитал в себя тонну воды. Они с трудом перекинули Фарнли через парапет, замочив в пруду ботинки. Мирный вечерний аромат сада, особенно роз, казалось, никогда не был более театральным и неестественным, чем в эту ужасную ночь. Пейдж продолжал размышлять: «Это Джон Фарнли, и он мертв. Это невозможно!» И это было невозможно, если не считать одной детали, которая с каждой секундой становилась все яснее.

– Ты сказал о самоубийстве, – пробормотал Барроуз, вытирая руки. – У нас возникла идея о самоубийстве, и мне это не нравится. Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что он, в конце концов, оказался обманщиком. Он блефовал, пока мог, и, несмотря ни на что, надеялся, что Марри не станет снимать отпечатки пальцев. Когда испытание было закончено, он представил себе последствия. – Поэтому он вышел сюда, встал на край пруда и… – Барроуз чиркнул рукой по горлу.

Все выглядело очень правдоподобно.

– Боюсь, что так, – признался Пейдж.

«Боюсь»? Но разве это не худшее оскорбление, которое можно нанести мертвому другу, уже не способному объясниться? Ведь он уже ничего не может ответить! Негодование поднималось тупой болью, ведь Джон Фарнли был его другом.

– Но это единственное, что приходит в голову. Господи, что же здесь случилось? Ты видел, как он это сделал? Чем он это сделал?

– Нет. Вообще-то я этого не видел. Я как раз выходил из коридора. В руке у меня был этот фонарь, – Барроуз то застегивал, то расстегивал пуговицу, – я взял его из ящика стола в коридоре. Ты знаешь, как плохо я вижу в темноте. Открывая ящик, я заметил Фарнли, стоящего здесь, на краю пруда, спиной ко мне – правда, видел я очень смутно. Потом он, по-моему, что-то сделал или немного пошевелился – с моим зрением трудно сказать наверняка. Ты, должно быть, слышал шум? Потом я услышал всплеск и стук – ужас, что я пережил, знаешь ли. Никогда еще со мной не случалось истории хуже, грязнее.

– Но разве рядом с ним никого не было?

– Нет, – сказал Барроуз, прижимая ко лбу кончики растопыренных пальцев. – Или, по крайней мере, не совсем. Эти кусты доходят человеку до пояса, и…

Пейдж не успел уточнить значение слов «не совсем», произнесенных до щепетильности осторожным Натаниэлем Барроузом. Со стороны дома послышались голоса и шаги, и он быстро заговорил:

– Ты имеешь авторитет. Они идут… Молли ничего не видела. Не мог бы ты воспользоваться своим влиянием и не пускать их сюда?

Барроуз два-три раза прочистил горло, как нервный оратор перед ответственной речью, и распрямил плечи. Он включил фонарь и, освещая себе путь, направился к дому. Луч скользнул по Молли, вслед за ней шел Кеннет Марри; но их лица оставались в тени.

– Простите, – начал Барроуз с неестественной резкостью в голосе. – Но с сэром Джоном произошел несчастный случай, и вам лучше туда не ходить…

– Не глупите! – строго бросила Молли.

Она решительно прошла мимо него и скрылась во мраке, нависшем над прудом. К счастью, она не могла в полной мере увидеть картину происшедшего. Хотя Молли изо всех сил старалась создать впечатление спокойствия, Пейдж слышал резкий скрежет ее каблуков по песку. Он обнял ее за плечи, чтобы успокоить, и, когда она прильнула к нему, он уловил ее прерывистое дыхание. Но слова, которые она произнесла сквозь рыдания, показались ему загадочными. Молли сказала:

– Будь все проклято, а ведь он настоящий!

Что-то в ее тоне подсказало Пейджу, что она говорит не о своем муже. Это так его поразило, что он не мог произнести ни слова, а она, спрятав лицо в ладонях, быстро пошла к дому.

– Пусть идет, – сказал Марри, – для нее так будет лучше.

В этой ситуации Марри оказался не столь рассудительным, как можно было ожидать. Он был сбит с толку. Взяв у Барроуза фонарь, он направил луч на лежащее тело и присвистнул, обнажив крепкие зубы.

– Вы установили, что сэр Джон Фарнли был не сэром Джоном Фарнли? – спросил Пейдж.

– Что? Простите?

Пейдж повторил вопрос.

– Я абсолютно ничего не установил, – с гнетущей суровостью ответил Марри. – Я хочу сказать, что еще не закончил сравнивать отпечатки. Я только начал работать.

– Кажется, вам уже не надо ничего доказывать, – вяло заметил Барроуз.

И это было правдой. В самоубийстве Фарнли не было никаких сомнений. Пейдж видел, как, поглаживая бородку, Марри отрешенно покачивает головой, словно пытаясь вызвать старые воспоминания.

– Но больших сомнений у вас нет, не так ли? – допытывался Пейдж. – Кто же из них, по-вашему, был обманщиком?

– Я уже вам сказал… – огрызнулся Марри.

– Да, да, но послушайте! Я только спросил вас, кто из них был обманщиком? У вас же должно было сложиться какое-то мнение, когда вы увидели их и поговорили с ними? В конце концов, это же самое главное! Вы же понимаете это… Если Фарнли был обманщиком, у него были веские причины для самоубийства, и мы, разумеется, можем понять, почему он покончил с собой. Если же, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, он не был самозванцем…

– Вы предполагаете?…

– Нет, нет! Только спрашиваю. Если он был настоящим Джоном Фарнли, у него не было причин перерезать себе горло! Значит, он был обманщиком! Не так ли?

– Привычка делать скоропалительные выводы, даже не проверив данных, – начал Марри менторским тоном, похожим и на грубый отпор, и на научную дискуссию, – очень свойственна умам, далеким от академической…

– Вы правы! Вопрос закрыт!

– Нет, нет! Вы меня не правильно поняли! – Марри замахал руками, как гипнотизер. Похоже, он испытывал неловкость и волнение оттого, что равновесие в споре было нарушено. – Вы намекаете, что это может быть убийством, имея в виду, что, если бы… э… несчастный джентльмен, лежащий перед нами, был настоящим Джоном Фарнли, он бы не покончил с собой. Но настоящий он Джонни или нет – зачем кому-то его убивать? Если он мошенник, зачем его убивать? Им займется закон. Если он настоящий, зачем его убивать? Он никому не причинил вреда. Видите, я стараюсь взвесить все обстоятельства!

В разговор мрачно вмешался Барроуз:

– Да еще эта внезапно возникшая тема о Скотленд-Ярде и бедной Виктории Дейли! Я всегда считал себя здравомыслящим человеком, но тут у меня возникли сомнения, которые мне надо как-то разрешить. К тому же я всегда не любил этот сад!

– Ты тоже это почувствовал? – спросил Пейдж.

Марри с нескрываемым интересом наблюдал за ними.

– Стоп! – воскликнул он. – О саде! Почему вы его не любите, мистер Барроуз? У вас с ним связаны какие-то воспоминания?

– Не совсем воспоминания. – Барроуз задумался. Похоже, ему стало не по себе. – Просто, когда кто-то рассказывал истории про привидения, в этом саду они казались в два раза страшнее, чем в любом другом месте. Я вспоминаю одну, о… это не важно! Я всегда думал, что здесь легко встретить дьявола, а я еще хочу пожить. Однако все это не имеет отношения к делу! Надо работать! Болтать некогда!

Марри охватывало все большее возбуждение.

– Ах да! Полиция, – сказал он. – Да, здесь еще многое предстоит сделать в… э… практическом смысле. Вы, я думаю, позволите мне взяться за дело? Вы пойдете со мной, мистер Барроуз? Мистер Пейдж, не будете ли вы любезны остаться с… э… телом до нашего возвращения?

– Зачем? – спросил практичный Пейдж.

– Так обычно делается. Ах да! Будьте любезны, дайте мистеру Пейджу ваш фонарь, мой друг. А теперь пошли. В «Фарнли-Клоуз» не было телефона, когда я здесь жил; но сейчас, полагаю, есть? Хорошо, хорошо, хорошо. Нам также нужен доктор.