Анне Хольт - Госпожа президент Страница 11

Повисла тишина. Даже министр юстиции оставил в покое свою чашку. Плазменный экран на стене светился ровной голубизной, не имея ничего сообщить. Одна из ламп дневного света под потолком замигала, неравномерно и беззвучно. Когда тишину нарушила муха, с глухим жужжанием устремившаяся вверх, Петер Салхус проводил ее взглядом. Тишина между тем становилась мучительно неловкой.

— Короче говоря, американцы понятия не имеют, о чем идет дело, — подытожил глава правительства. Он собрал в стопку свои бумаги, не делая, впрочем, иных знаков, что хочет закончить совещание. — В смысле они тоже понятия не имеют.

— Я бы сказал, они не имели понятия, — помедлив, сказал Салхус. — То бишь заранее. Сейчас им необходимо проанализировать огромный материал, который у них всегда под рукой. Проанализировать заново. Разложить карты по-другому и посмотреть, какая составится картина.

— Но проблема в том, — заметила министр внутренних дел, легонько отмахиваясь от надоедливой мухи, — что карт у них слишком много.

Салхус кивнул.

— Ты и представить себе не можешь сколько. — Уныло глядя на нее, он прикусил большой палец. — Нам трудно представить себе, чем они занимаются. И какую получают информацию. После одиннадцатого сентября ФБР во много раз увеличило штат сотрудников и бюджет. Раньше это была вполне традиционная полицейская структура с четкими полицейскими задачами, главным образом внутренними, американскими, теперь львиную долю денег и персонала поглощает антитеррористическая деятельность. А это, дамы и господа… — Он взял со стола официальный портрет Хелен Бентли. — Похищение президента однозначно подпадает под американское определение терроризма. Они стаями сюда слетятся, будьте уверены. Как я говорил, в свите президента и без того наверняка есть фэбээровцы. But we ain't seen nothing yet.[13] — Салхус грустно усмехнулся и, рассеянно глядя на фото президента, провел пальцем по сгибу воротника сорочки.

— По моей информации, через три часа в аэропорту приземлится спецрейс, — подтвердила министр внутренних дел. — А следом наверняка еще несколько.

Премьер-министр пробежал пальцами по столешнице. Рука замерла возле лужицы кофе. Две резкие вертикальные морщины проступили меж горизонтальными складками, где лишь благодаря отблескам света угадывались глаза.

— Ни о каком вторжении тут речи нет, — сказал он с явной досадой. — А послушать тебя, так мы целиком и полностью отданы на произвол американцев, Салхус. Не подлежит ни малейшему сомнению, — он еще немного возвысил голос, — что все это случилось на норвежской земле. Разумеется, мы не пожалеем усилий и средств и отнесемся к американцам с надлежащим уважением. Однако дело это норвежское и таковым останется. Делом норвежской полиции и норвежского правосудия.

— Желаю удачи, — пробормотал Петер Салхус, потирая пальцами лоб.

— Попрошу избавить меня от подобных…

Премьер-министр не договорил, поднес ко рту стакан с водой. Рука слегка дрожала, и он поставил стакан, так и не сделав глотка. Прежде чем он продолжил, министр внутренних дел наклонилась над столом:

— Петер, что, собственно, ты имеешь в виду? По-твоему, мы должны передать все дело на откуп американцам? Отказаться от своего суверенитета и юрисдикции? Ты что, шутишь?

— Ничего такого я, конечно, в виду не имею, — отозвался Салхус и помедлил, несколько удивленный фамильярностью обращения. — Вообще-то… я имею в виду прямо противоположное. Весь опыт — политический, профессионально-полицейский, исторический, а в данном случае и военный — свидетельствует, что здесь у нас огромное преимущество над американцами.

В дверь постучали, у косяка вспыхнула красная лампочка.

Никто и ухом не повел.

— Мы норвежцы, — сказал Петер Салхус. — Мы знаем свою страну. Владеем языком. Инфраструктурой. Географией, топографией. Архитектурой, городами и весями. Мы норвежцы. Они — американцы.

Стук в дверь повторился, на сей раз настойчивее.

— Мы уже взялись за дело, — продолжал Салхус, пожав плечами. — Машина запущена. Мы собрались здесь. Все, кому положено. Экстренные меры приняты. Люди мобилизованы. Все ведомства давно подняты по тревоге и ждут приказа. Протоколом пока занимаются МИД и Министерство юстиции. Я только хотел подчеркнуть…

Он осекся, когда в кабинет вошла полноватая женщина средних лет и, не говоря ни слова, положила перед премьером какую-то бумагу, на которую тот даже не взглянул, наоборот, кивнул Салхусу и коротко бросил:

— Продолжай.

— Я хотел подчеркнуть, что нам необходимо отдавать себе отчет, с какими силами мы имеем дело. Не стоит обольщаться иллюзиями, что американцы в данной ситуации позволят собою руководить. Они наверняка выйдут за рамки дозволенного на чужой территории, и не раз. Одновременно мы не можем не признать, что они располагают навыками, оборудованием и информацией, которые могут сыграть решающую роль в этом деле. Короче говоря, нам без них не обойтись. И самое важное — убедить их, что… — Он взял в руки стакан, рассеянно взглянул на него. Внутри сидела муха, едва шевеля крылышками, полудохлая. — Что мы нужны им ничуть не меньше, чем они нам, — решительно докончил он, вертя в руках пустой стакан. — В противном случае они нас раздавят. А если мы придем к взаимному доверию, то нам опять-таки следует всенепременно стараться не слишком акцентировать такие слова, как юрисдикция, норвежская территория, суверенитет.

— Примерно то же мог бы сказать Видкун Квислинг,[14] — заметил министр обороны. — В апреле сорок пятого.

Засим воцарилась поистине гробовая тишина. Муха и та сдалась, лежала кверху лапками на дне стакана. Рука премьера, безостановочно теребившая стопку бумаг, мгновенно замерла. Министр внутренних дел, выпрямившись, застыла в кресле. Министр иностранных дел, за все время совещания не проронивший почти ни слова, оцепенел, прищурив глаза и открыв рот.

— Нет, — наконец проговорил Петер Салхус, так тихо, что премьер-министр на другом конце огромного стола вряд ли его услышал. — Нет, не то же. Отнюдь не то же… Полагаю, совещание окончено.

Он устало, медленно встал и, не взглянув на главу правительства, направился к двери. С бумагами в руке, не глядя ни на кого из присутствующих, во все глаза смотревших на него. Когда он поравнялся с премьером, который сидел ближе всех к двери, тот примирительно тронул его за локоть:

— Спасибо.

Салхус не ответил.

Премьер по-прежнему держал его за локоть.

— Слушай… ты что, вправду восхищаешься агентами ФБР?

Петер Салхус не мог взять в толк, куда он клонит, и потому молчал.

— И агентами Secret Service тоже, да?

— Восхищаюсь… — медленно повторил Петер Салхус, словно не вполне понимая смысл этого слова. Он высвободил локоть, посмотрел премьеру прямо в глаза, кивнул: — Пожалуй. Но в первую очередь… я их боюсь. И вам бы не мешало.

С этими словами он покинул экстренное совещание, чуя неотвязный запах сырости.

8

Парень на автозаправке был очень не в духе. Второй год кряду ему выпало работать 17 Мая. Конечно, в свои девятнадцать лет он младший из сотрудников, но все равно несправедливо, что приходится торчать на работе в такой день, когда бензин почти никому не требуется. Заправка расположена слишком далеко от центра, так что и на продаже сосисок толком ничего не выручишь. Лавочку вполне можно бы прикрыть. А если кому до зарезу понадобится бензин, тут есть автоматы, сунул карту — и порядок.

«На вахте останется младший», — буркнул шеф, когда несколько недель назад все спорили насчет дежурств.

Младший! Ишь отец родной выискался!

В магазинчик вбежали двое мальчишек лет десяти. В темно-красных костюмчиках, черных фуражечках и белых лакированных портупеях. Барабаны они оставили где-то в другом месте, но изо всех сил размахивали палочками.

— En garde![15] — крикнул один из них и ловко ткнул второго, поменьше.

— Ой! Черт, больно же! — взвыл тот, бросил палочки и схватился за плечо.

— А ну тихо! — прицыкнул продавец. — Будете брать что-нибудь? Или как?

Не отвечая, мальчишки метнулись к холодильнику с мороженым, несколько для них высоковатому, и один тотчас взгромоздился на полку с шоколадом.

— Апельсиновое! — крикнул второй.

— А ну кыш! — Продавец хлопнул ладонью по прилавку.

Маленький нахал, влезший ногами на полку, был смуглый, черноволосый.

Сколько бы они ни рядились в мундиры пожарных и национальные норвежские костюмы, все равно — черномазый он и есть черномазый. И очень даже глупо, когда они пытаются изображать из себя норвежцев. Вот час-другой назад сюда завалилась целая орда негритят. Шум, галдеж — все вокруг заполонили, будто у себя дома в Тамилланде, в Африке или откуда они понаехали. В общем-то ничего особенного не купили. Но банты! Большущие, красно-бело-синие, на лацканах курток и пальтишек. Лыбились, хохотали, весь праздник ему испортили.