Буало-Нарсежак - В заколдованном лесу Страница 11

Луна бросала серебряные отблески на наклонные крыши, и постепенно я обнаружил, что двор пустынен. Вдруг я ясно услышал скрип едущей кареты. Она огибала северную часть замка, посему я должен был вскоре увидеть ее. Шаги лошади, четко ступавшей по твердой земле, отдавались эхом, и, охваченный каким-то суеверным страхом, я отступил к самой стене. Колеса ландо вскоре заскрипели во дворе, и оно возникло из темноты, столь же фантастичное в этом едва освещенном пространстве, что и накануне, там, в глубине парка. Лошадь выдыхала пары, и сдержанное ржание вырывалось из ее горла с неровным шумом.

Щелкали поводья. Цилиндр кучера, похожий на какой-то воинственный шлем, зловеще блестел. Карета, с поднятым и тщательно закрытым верхом, двигалась с какой-то холодной и смутно угрожающей величественностью, бросая перед собой бесформенную тень, лежащую огромным полумесяцем на чудовищно вытянутых ушах лошади. Выехав, Антуан — я сразу же узнал его худощавый силуэт — соскочил с козел и вернулся назад, чтобы закрыть тяжелые железные ворота арки. Я четко видел окно ландо, отражающее часть усыпанного звездами неба. Что же делали Эрбо за этим окном? Курил ли барон сигару? Не наклонилась ли баронесса, чтобы в последний раз посмотреть на проданное ими владение? А Клер? Думала ли она обо мне в этот момент?

Ворота сопротивлялись, и их петли отчаянно скрипели. Я не в силах был больше сдерживаться. К черту приличия! Пусть говорят обо мне все что угодно, но я все же коснусь напоследок руки своей любимой! И на цыпочках я побежал, перешел через дорогу и, взявшись за ручку, приоткрыл дверцу.

Они были здесь, все трое, застывшие и как бы положенные на сиденья кое-как. Три тела, которые я плохо различал, но которые я узнал как-то инстинктивно. Луч луны коснулся бакенбард барона, а светлые пряди Клер сияли в темноте почти фосфоресцирующим отблеском. Потеряв голову, я пробормотал тихим голосом:

— Прошу вас извинить меня.

Но я уже знал, что никто мне не ответит. За спиной у меня хлопнули ворота, и подбежал кучер. Я хотел было принять оборонительную позу, потеряв все свое хладнокровие, однако у слуги не было никаких дурных намерений. Он сделал мне знак рукой, чтобы я не производил ни малейшего шума. Да и сам он шел теперь, приглушая шум своих шагов. Подойдя ко мне, он приложил палец к губам, а затем настежь раскрыл дверцу кареты.

— Быстро садитесь, — молвил он мне. — И ни звука!

Я пытался на ощупь сориентироваться в темноте, натыкаясь на тела, а затем упал на сиденье подле Клер. Вытянув руку, я почувствовал ледяную кожу ее руки. У меня вырвался крик ужаса, не получивший, однако, никакого отголоска. Карета по-прежнему катилась, сильно раскачиваясь и скрипя всеми своими перегруженными рессорами, причем каждый наклон сопровождался невероятными шатаниями сидящих передо мной силуэтов. Я задыхался. Легкий запах забытого в застоялой воде букета забил мое обоняние. Где-то мне уже приходилось вдыхать подобный запах… Это был запах погребальных комнат и ночных бдений у гроба матери. Более сильный толчок перевернул тело барона и отбросил его на меня, с отвратительной фамильярностью он надавил на мое плечо. Я высвободился и с воплем ударил кулаком по перегородке кареты.

Антуан подстегнул лошадь — колеса запрыгали по кочкам, а в моей голове отдавался нарастающий шум. Заблокированная дверца кареты уже не открывалась.

Я видел перед собой лишь мертвенно-бледные лица, которые, похоже, оживились каким-то до неистовства пугающим меня бешенством. Лунный свет по очереди скользил по ним, показывая их рты с поблескивающими зубами. В последний раз призвав к себе Клер, я лишился чувств…

Почему же смерть не приняла меня в этот момент в свое лоно? Она бы помогла мне избежать множества испытаний — ведь самое страшное было мне уготовано позже. И оно не замедлило обрушиться на меня.

Когда я раскрыл глаза, было темно. Я лежал в огромной кровати и, повернув голову, заметил слева от себя деревенский шкаф, а справа — комод с зеркалом. У моего изголовья в медном подсвечнике горела свеча. Вокруг царило молчание. Где я нахожусь? В гостинице? Но почему тогда меня не отнесли в мою комнату? Внезапно я вспомнил то, что со мной произошло, и я, убитый этим воспоминанием, повернулся на бок. И чуть было вторично не потерял сознание.

Я становился сумасшедшим или же оказался жертвой какого-то ужасного кошмара… Клер!.. Клер!.. Даже в бреду я произносил ее имя. И вдруг какая-то тень пересекла комнату и подошла ко мне. Свет свечи позолотил ее светлые волосы и зажег две сверкающие точки ее зрачков.

— Я здесь, — прошептал призрак. — Спите. Отдыхайте.

Нежная и мягкая рука опустилась на мой лоб и вытерла пот, выступивший у меня на висках.

— Клер!.. Вы ли это?

Девушка улыбнулась.

— Конечно, Орельен. Это я… Я вас больше не покину…

— А где ваши родители?

— Они продолжают путешествие.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно уверена.

— А они не… больны?

— Больны?.. А почему они должны быть больны?

В изнеможении я закрыл глаза.

— А я? — спросил я. — Я болен?

— Вы переутомлены, — пробормотала Клер. — Не говорите больше, спите. — И она оставила свою руку в моей руке, а я погрузился в черную бездну.

Кем бы ты ни был, читатель, я не желаю больше ни злоупотреблять твоим вниманием, ни вызывать жалость обстоятельным рассказом о своих злоключениях.

Я лишь желал точно передать основные моменты моей исповеди, которая покажется тебе невероятной, но которая, тем не менее, полностью правдива.

Все, о чем я рассказал, мне довелось пережить, и под подобными жестокими ударами не устоял бы никто. Но будь столь любезен выслушать меня еще немного — ведь я рассказал пока что не все. Мне осталось рассказать самое печальное и самое худшее и я чувствую, что, по мере того как я приступаю к заключительной части своего рассказа, силы начинают покидать меня.

Благодаря своему мощному телосложению я относительно быстро поправился.

По-моему, даже слишком быстро, так как этот короткий период выздоровления, среди стольких таинственных и ужасных событий, походил на настоящий оазис счастья. Клер по-прежнему находилась подле меня, проявляя сострадание, словно добрый ангел, и ее нежная рука быстро согнала с моего лба меланхолические мысли, которые иногда все же посещали мои рассудок, словно грозовые тучи, и пытались разрушить мою любовь и счастье угрожающим шквалом. Мы молча наслаждались несказанными радостями. Ведь я получил ее обещание! Я уже был уверен, что она навсегда останется со мною. Будущее рисовало перед нами самые радужные перспективы. Почему же я не спешил идти ему навстречу? Потому что, несмотря на все усилия моей любимой, несмотря на мое желание забыться, прошлое упорно жило в моей памяти. Оно отметило нас обоих своими нисходящими царапинами, и я без труда различал их на лице Клер опущенные глаза и бледность, которой не переставали вызывать во мне беспокойство. Но с каждым днем улыбки все чаще освещали наши лица. И, несомненно, разгорающийся огонь страсти все чаще сверкал в наших глазах и соединял наши сердца. Но как могли мы принадлежать друг другу, не зная друг о друге всего? Итак, я ждал, что Клер заговорит первой и согласится объяснить те загадочные происшествия, свидетелем которых я стал. Готов поклясться, что она должна была испытывать сходные чувства. Впрочем, я множество раз видел, как откровение вот-вот было готово сорваться с ее уст. Однако какая-то щепетильность может, тайный стыд или непобедимый страх мешали ей открыться мне. Вот так, несмотря на соединенные руки и нежные взгляды мы чувствовали, как между нами возникает определенное расстояние, и наши души перестают соприкасаться, вновь впадая в прежнее одиночество.

Вскоре я мог уже вставать и, понимая, что пришло время определить наше совместное существование, выразил ей свое желание написать ее родителям. Она, похоже, удивилась и даже рассердилась.

— Но моя дорогая, — сказал я, — щекотливое положение, в котором мы находимся, не может длиться так долго. Ваше присутствие подле меня уже противоречит общепринятым нормам морали. Возблагодарим же небо за то, что моя болезнь настигла меня в этой маленькой деревушке, где нас никто не знает и мнение которой нас особо не волнует. Однако же ваши родители имели бы полное право считать меня презренным соблазнителем, если бы я все еще медлил просить у них вашу руку и сердце.

— Я совершеннолетняя — ответила она мне, — и могу свободно распоряжаться своей судьбой.

— Но ведь приличия…

— Мне достаточно лишь предупредить их о замужестве. Вряд ли они станут возражать.

— Должен ли я это понимать так, что вы не очень-то ладите с ними?

— Наши вкусы действительно не совпадают.

Я не стал допытываться и не только потому, что не хотел выглядеть нескромным, но главным образом потому, что я чувствовал, как ступаю на зыбкую и опасную почву. Я надеялся, что полное доверие, вызванное совместной жизнью и нежностью, сопровождающими всякую страсть, рассеет сдержанность Клер.