Жорж Сименон - Кот Страница 12

На самом деле на улице Гласьер изготовляли дешевку, сласти, каких никто для себя не купит: таким угощением запасаются, когда идут в гости и не знают, какой бы другой подарок принести детям. “Французские деликатесы” пекли из обычного теста. На вкус они напоминали песок. Но их покрывали слоем разноцветного сахара, на котором были выложены, опять-таки из сахара, цветы и узоры.

Когда Эмилю шел не то пятый, не то шестой и он играл на улице, старуха соседка обожала звать его из окна:

— Иди сюда, малыш! У меня есть для тебя что-то вкусненькое!

Она шла за коробкой бисквитов Дуаза, открывала ее, словно ларец с драгоценностями, и приговаривала, ожидая, что малыш придет в восхищение:

— Выбери себе штучку!

Она жила одна. В квартале ее считали малость помешанной, поговаривали, что в прошлом она была актрисой. Она красилась — одна на всей улице, и Эмиль почти боялся ее подведенных глаз.

— Шлюха!

Буэн был не пьян. Маргарита боялась спуститься вниз. Время от времени он слышал над головой легкие шаги. Шаги эти словно притворялись. Все в ней притворное.

— Будь любезен, Эмиль, выйди! Коко пора немного поразмяться.

Попугая, разумеется, звали Коко. Глупая, злая птица. Он тоже не прощал Буэну, что тот захватил дом да еще привел с собой непонятного зверя.

Эмиль пережевывал свои обиды. Вино подстегивало его. От вина ему легчало. Как подкидывают в очаг чурку за чуркой, так он припоминал все новые оскорбления и наконец встал, решив показать ей, что он за человек.

Была ли у него определенная цель, когда он нетвердой походкой входил в гостиную? Начал с того, что поднял ставни, к которым сегодня с утра еще не притрагивались. Снег уже подтаивал, хотя еще лежал пятнами на тротуарах, по обе стороны мостовой. Какой-то мальчишка пробовал прокатиться по нему, и Буэн удивился, что снаружи, как в любой другой день, продолжается жизнь.

Канализационный рабочий у люка хлопал в ладоши, чтобы согреться. Он заметил за шторой Буэна и, наверно, позавидовал ему, как будто и сам в свое время не доживет до шестидесяти пяти лет и пенсии. А потом? Что с ним будет потом?

Спустится ли наконец Маргарита? Она слышала стук ставен. Эмиль представлял себе, как она прижимает ухо к двери спальни. Она всего опасается, а его — в особенности.

Попугай в клетке испустил один из своих пронзительных воплей. Буэн обернулся, взгляд у него стал жестоким и злым. Пора и ему стать злым. Жена должна быть к этому готова: не зря же она вечно рассуждает о справедливости.

Пристально глядя на птицу, внимательно смотревшую на него, он шагнул к клетке. Открыл ее, осторожно протянул руку. Попугай расправил крылья. Эмиль исхитрился поймать его за одно крыло, но попугай ударом клюва раскровенил ему палец. Насильно вытащить птицу через узкую дверцу было невозможно. Для этого надо было ее задушить. Он уже было ухватил ее за шейку, но это было не то, чего он хотел. Он протиснул в клетку вторую руку и вырвал из хвоста самое длинное перо огненно-красного цвета. Тянуть пришлось с силой. Он и не думал, что перья так крепко сидят в птичьем теле. Вырвал второе, третье, четвертое…

— Ты на это полюбуешься, старая…

Пятое…

Он словно ощипывал семью Дуазов.

Шестое…

Буэн принялся за перья поменьше, они выдирались легче, пучками. Из пальца и из птичьей гузки текла кровь.

Наконец, обессиленный, он остановился, резко захлопнул клетку и, нагнувшись, собрал с полу перья. Ему было противно, он устал. Хотелось только одного: лечь в постель и уснуть.

Эмиль посмотрел на зажатые в руке разноцветные перья — они напоминали букет. На рояле стояла ваза, а в ней испокон веку букет бессмертников. Он вынул цветы, вставил на их место перья и не удержался от злобной ухмылки.

Проходя мимо входной двери, он приоткрыл ее, выбросил бессмертники, и они рассыпались по пыльному снегу.

Маргарита столкнулась с Эмилем на лестнице. Она, по-видимому, заметила, что из руки у него идет кровь, и, убыстряя шаг, пошла в гостиную. Коротко вскрикнула. Он уже поднялся по лестнице. Обернулся, услышал шум, словно упало что-то мягкое, но и тогда ему не пришло в голову спуститься.

Глава 4

Вина была не его, и Маргарита знала это так же хорошо, как в тот день, когда Эмиль, бросив ей на колени записку, напомнил про смерть кота, а она не посмела ответить: “Попугай”.

Буэна лихорадило, он чувствовал, что у него подскочила температура. Из-за удара, который нанесла ему Маргарита, он выпил больше, чем следовало, и последние полчаса жил в каком-то кошмарном тумане. С секунду он еще стоял в нерешительности у распахнутой двери спальни. Постель жены была убрана. В комнате полный порядок, на его постели постланы свежие простыни, на подушках чистые наволочки — короче, хоть сейчас ложись.

Не вздумала ли Маргарита тем самым показать ему, что она — прекрасная жена, знающая свои обязанности, что во всем виноват он, а она — невинная жертва? И вот доказательство: несмотря на его бесчеловечные поступки, она беспокоится о нем и заботится о его удобствах — вчера предложила поставить горчичники, сегодня сменила белье, хотя срок еще не наступил.

Интересно, она все еще лежит в обмороке на полу в гостиной или уже пришла в себя? Небось надеется, что он испугается, сбежит вниз, засуетится, попросит прощения, может быть, даже вызовет врача. Поколебавшись, Буэн с мрачным лицом направился к кровати, но дверь на всякий случай оставил открытой.

Он лежал и прислушивался. Лихорадка перенесла его назад, в детство, в те дни, когда он болел ангиной или сильной простудой. В его ощущениях и мыслях, то зыбких, то на удивление четких, в возникающих образах, похожих на сновидения, было что-то ребяческое. Да разве он не вел себя там, внизу, как злой ребенок?

На миг ему стало от этого легче. Впрочем, стало ли? Ведь пытался же он дойти до конца в своих действиях, в исполнении внезапно пришедшей в голову чудовищной мысли.

Ему было стыдно. Но себе он в этом не признавался. Нет, он не желает чувствовать себя виноватым по отношению к жене. Как когда-то в детстве, у него было одно-единственное желание — заболеть по-настоящему, серьезно, чтобы жизнь его оказалась в опасности и к нему по три раза в день приходил доктор, тревожно склоняясь над его кроватью. Вот тогда-то, несмотря ни на что, Маргарита перепугается. Раздираемая противоречивыми чувствами, в конце концов осознает свою вину, и стыдно будет не ему, а ей.

Нет, не надо никакой болезни. Достаточно хорошего похмелья. Он будет кашлять, сморкаться, обливаться потом в постели, и пусть его никто не жалеет. Никто не смеет думать, будто он ищет чьей-то жалости. Он не выносит, когда его жалеют. Он мужчина и не нуждается ни в чьем сочувствии.

Да только так ли это? Буэн плутовал, отгоняя те смутные мысли, которые, оформившись, могли бы оказаться неприятными, и при этом упорно прислушивался. Он все никак не мог решить, стоит ли подняться и сходить вниз.

“Что, голубушка, теперь понимаешь, что на этот раз по-твоему не будет?”

Забавно. На миг Маргарита слилась для Буэна с его матерью.

Маргарита внизу зашевелилась. Буэн жадно ловил малейший шум, даже шорох одежды. Должно быть, жена медленно поднималась и тоже прислушивалась. Вот она встала на ноги и сейчас, видимо, смотрит на клетку и на птицу с вырванным хвостом — недаром же она плачет. В перерывах между всхлипываниями она что-то говорила, но Буэн не разбирал слов. Потом она прошла в коридор.

Там справа, наверно еще со времен Себастьена Дуаза, стоит бамбуковая вешалка. На ней висит кожаная куртка и старое зеленое пальто Маргариты. Вот, наверное, она его надевает, натягивает ботинки… Входная дверь открылась, закрылась, из тупика донеслись отрывистые звуки шагов.

Буэн кинулся к окошку и увидел, как Маргарита торопливо направляется к улице Санте. Она, чувствуется, возбуждена и хотя не жестикулирует, но, вероятно, безмолвно шевелит губами, продолжая свой драматический монолог.

Куда это она? Уж не в полицейский ли комиссариат подать на него жалобу — засомневался Буэн, но, снова улегшись, тут же задремал. Даже во сне он понимал, в каком оказался положении. Скверная получилась история. Вся его оставшаяся жизнь может пойти кувырком. Ну, что будет, то будет, а все предвидеть невозможно.

Тем хуже! Тем хуже! Когда-то это должно было случиться. Взрыв должен был произойти. Слишком долго он терпел замаскированные выпады этой старухи. Себя Буэн стариком не чувствовал, а вот то, что Маргарита старая, видел. Куда более старая, чем его мать: та умерла в пятьдесят восемь лет.

Теперь у Маргариты появилась возможность сделать так, чтобы последнее слово осталось за нею. Кто знает, не взбрело ли ей в голову пойти искать адвоката?

Прошло с полчаса, и всякий раз, стоило в тупике раздаться шуму, Буэн вздрагивал.

Маргарита все время жила в ожидании несчастий и заранее выстрадывала их, даже если они не наступали. К примеру, причиной ее скупости был болезненный страх перед будущим, воспоминание о том, как разорился ее отец и кондитерская фабрика перешла в чужие руки.