Джон Карр - Убийства единорога Страница 12

— Что именно? — спросил д'Андрье.

— Что Фламанд действительно убийца, — ответил доктор. — Потому я и еду в Париж. Прошлой ночью он убил человека в Марселе.

— А почему, — спокойно осведомился д'Андрье, — вы должны ехать в Париж из-за того, что человека убили в Марселе?

— Из-за того, как было совершено убийство. — Эбер постучал двумя пальцами по портфелю. — Я не могу это объяснить. Возможно, это удастся сделать в Париже, но я этому не верю. Все дело в ране на голове жертвы. — Он перешел на французский и заговорил быстрее, обшаривая нас глазами. — Скажу откровенно: я не понимаю, каким образом подобная рана могла быть нанесена человеком. Я не фантазирую, господа, но мне кажется, ее мог нанести только длинный острый рог животного.

Впервые в комнату с позолоченной мебелью начал прокрадываться ужас. Он не только звучал в словах желтолицего человека в черном костюме, стоящего у камина, но и ощущался сам по себе, как физическое лицо. За окнами бурлила река. Рэмсден с его брюшком, рыжими волосами и мешковатым твидовым костюмом казался наименее впечатленным. Он даже усмехался, но за его усмешкой скрывалось подозрение.

— Несомненно, единорога? — спросил он вежливым голосом, не похожим на его обычный лай.

— Не думаю, — серьезно ответил Эбер. — Поймите, я только констатирую факт.

— Наконец-то мы добрались до единорога, — пробормотал д'Андрье. — Это озадачивает меня больше всего. Конечно, я не стану задавать очевидный вопрос, что такое «единорог»…

— Нет-нет, — сказал Рэмсден. — Пусть Фламанд сам это выясняет.

Все еще мрачно улыбаясь, он достал из кармана револьвер «браунинг», повернул коротким указательным пальцем барабан и снова спрятал.

— Начинаю интересоваться, не заманили ли меня в ловушку мои спортивные инстинкты. Тем не менее, я готов продолжать игру.

Лакей принес поднос с аперитивами и двумя серебряными портсигарами.

— Мы прервали вас, доктор Эбер, — заговорил по-английски д'Андрье. — Вернемся к человеку, которого убили в Марселе. Меня это заинтересовало… Виргинские в этом портсигаре, мистер Миддлтон, а турецкие в другом… Особенно из-за легенды.

— Легенды? — переспросил Рэмсден.

— Мне следовало сказать — из-за суеверия. В отличие от большинства моих соотечественников я немного попутешествовал и знаю страну, где распространено одно неприятное суеверие. Там считают, что быть пронзенным рогом единорога — судьба предателя.

Я медленно окинул группу взглядом. Хейуорд вынул изо рта сигару и выпрямился. На лице Миддлтона возбуждение боролось с сомнением — казалось, ему хочется верить в происходящее, но он считает это шуткой. Эбер презрительно отмахнулся. Наш хозяин рассматривал бокал на просвет, а Рэмсден поднес свой бокал к губам. Старый Г. М., который расположился на диване в стиле ампир и не произнес ни слова с тех пор, как мы вошли в комнату, оставался бесстрастным, как играющий в покер Будда. Бурное течение Луары заставляло позвякивать хрустальные подвески на стене.

Внезапно Рэмсден поставил бокал и обернулся.

— Вам лучше взять дело в свои руки, Мерривейл, — сказал он. — Этот парень знает слишком много.

— Угу. Начинаю думать, сынок, что мне пора этим заняться. — Г. М. посмотрел на Эбера и ткнул в его сторону черенком трубки. — Пока я слушал вас, док, мне пришло в голову, что вы делаете очень странные выводы. «Фламанд убийца», — заявили вы. «Почему?» — спросили мы. «Потому что жертва умерла от раны, которая не могла быть нанесена человеком, а только рогом животного». Тогда почему вы приписываете это Фламанду?

Доктор колебался.

— Тут нет особого секрета. Существует публикация в газетах. Возможно, вы читали? Я спрашиваю потому, что это может оказаться интересным. Убитый был англичанином.

В голове у меня мелькнуло имя из газетной статьи: «…месье Гилберт Драммонд, лондонский адвокат. Брата месье Драммонда, также проживающего в Лондоне, уведомили о печальном событии». Драммонд… Брат… Брат Харви?

— Его звали Гилберт Драммонд, Г. М., — вмешался я. — Не был ли он родственником…

— Всего лишь братом, — ответил Г. М. после паузы. Опустив голову, он ерошил несколько оставшихся на висках волосков. — Не удивляюсь, Кен, что одно знакомое нам лицо очень расстроено.

— Что все это значит? — довольно резко осведомился наш хозяин.

— О, всего лишь маленькое личное дело. Давайте продолжим…

— Значит, вы знали месье Гилберта Драммонда? — вмешался Эбер, блеснув стеклами очков. — Думаю, сэр, мы слишком торопимся. Вам не кажется странным, что человек, знавший месье Драммонда, так удачно появляется из темноты, когда наш самолет приземлился?

— По-вашему, я Фламанд? — добродушно отозвался Г. М. — Хо-хо-хо! Впрочем, у меня нет возражений. Я только терпеливо прошу объяснить мою вину. Почему вы утверждаете, что это убийство совершил Фламанд, когда сами сказали, что его могло совершить только животное?

Эбер скрестил руки на груди.

— Потому что, друг мой, существует одна деталь, которая не попала в прессу. Отчет гласил, что жертва перед смертью повторяла одно слово — «единорог». Это неправда. Гилберт Драммонд произнес еще три слова по-французски, прежде чем умереть в машине скорой помощи. Когда его спросили, кто на него напал, он четко произнес: «Это был Фламанд». — «Вы имеете в виду знаменитого преступника?» Он кивнул и… — Эбер сделал выразительный жест, — покинул этот мир. Было чудо, что он прожил даже минуту.

Доктор кратко изложил содержание газетного отчета. Он описал человека, сидящего прислонившись к фонарному столбу в парке возле Променад дю Прадо, в рваной одежде, со сломанной правой рукой и синеватой дыркой между глазами.

— Я осмотрел его. Пулевое отверстие? Нет, нет, нет! — горячо воскликнул Эбер. — Я хорошо знаю пулевые отверстия. Во-первых, оно было слишком большим для пули любого калибра. Настолько большим, что такая пуля попросту разнесла бы ему затылок. Во-вторых, я не нашел пулю в ране. В-третьих, я обнаружил доказательство (избавлю вас от неприятных подробностей), что после проникновения из раны что-то извлекли. Какое-то чистое острие вонзилось в голову ровно на шесть дюймов.

— Господи! — воскликнул Хейуорд, приподнявшись со стула.

Наш хозяин ничего не сказал. Но его глаза блестели, а сморщенное лицо выпятилось вперед, словно он прислушивался к военной музыке.

— Во что же я втянул Эльзу? — заговорил Миддлтон. — Не возражаете сообщить нам, в какой степени все это на уровне?

— Что бы вы под этим ни подразумевали, сэр, это правда. — Презрительно пожав плечами, Эбер повернулся к Г. М.: — Поскольку с другой стороны парка находилась мясная лавка, доктор Мелисс предположил, что это был топор с острием.

Я заметил, что Рэмсден посматривает в углы комнаты.

— Топор с острием? — переспросил он. — Вы имеете в виду средневековое оружие вроде алебарды? Знаете, Ричард Львиное Сердце и так далее… В общественном парке? Чушь!

— Очевидно, сэр Джордж говорит о боевом топоре, — задумчиво промолвил д'Андрье. — Это почти то же самое. Край топора использовали как рубящее оружие, но на противоположном конце находилось железное острие, которое применяли в ближнем бою. Должен согласиться, что это чушь. Можете вообразить Фламанда рыщущим в поисках жертвы с боевым топором на плече? Это не только непрактично, а почти комично.

— Это было не комично, а ужасно, — тихо сказал Эбер.

Пауза казалась невыносимой…

— Я собирался добавить, — снова заговорил доктор, — что ни о каком топоре с острием не может быть речи. Рана была слишком большой и глубокой, а оружие с весом топора попросту раздробило бы череп. К тому же рана была чистой.

— Итак, — подытожил Г. М., — мы можем считать установленным, что убийство не было совершено топором или чем-то вроде него?

— Можем, сэр Генри, — послышался голос в дверях. — Я видел тело.

Г. М. вскочил и выругался. Вновь прибывший направился к камину, и я узнал в нем высокого худого мужчину, который остался у самолета. Несмотря на рост, сутулые плечи придавали ему вид смотрящего на вас снизу вверх. У него были курчавые черные волосы, разделенные прямым пробором, длинное лицо с крючковатым носом и смышленые глаза под сросшимися черными бровями. Поскольку мои мысли все еще вращались вокруг боевых топоров, мне пришло в голову, что он выглядит как нормандский злодей в средневековой истории.

— Простите мне внезапное вторжение, сэр, — заговорил незнакомец с кембриджским акцентом. — Какое-то время я стоял снаружи и слышал конец вашего разговора. Понимаете, меня интересовало, что привело сюда великого Г. М. — Он произнес это так почтительно, что лицо Г. М. приняло выражение удовлетворенности. — Несомненно, какие-то серьезные цели. Даже если вы не знаете меня, я знаю вас в лицо. — Незнакомец с таким же почтением повернулся к д'Андрье: — Я говорил с Огюстом, месье граф, и он все мне рассказал. С вашей стороны очень любезно принять нас, а для репортера это сказочная удача! Фламанд! Меня зовут Фаулер, сэр, Керби Фаулер. Я представляю «Рекорд» во Франции.