Ежи Эдигей - Внезапная смерть игрока Страница 12

– А Лехнович?

– Все стерпел. И даже, казалось, вообще на это не реагировал, что уж совсем на него не похоже и потому выглядело весьма странным.

– Как вы думаете, кто мог отравить Лехновича?

– Прошу вас, поручик, не заставляйте меня бросать тень на друзей.

– Ну что вы, – Межеевский поцеловал пани Потурицкой руку, – у меня и в мыслях того не было… Просто хотелось бы воспользоваться вашей проницательностью и редкостной интуицией. Только и всего.

– Ну хорошо. Я скажу вам, кто наверняка не повинен в отравлении Лехновича.

– Я внимательно слушаю вас.

– Прежде всего это не я. Кроме мелких сплетен, Лехнович не сделал мне ничего дурного. И не мой муж. Не оттого, что у него не было повода. Лехнович в свое время нанес ему очень тяжелое оскорбление. Но это было много лет назад, а мой муж не настолько злопамятен. Кроме того, чтобы убить человека, надо обладать сильным характером. О, я бы, например, смогла убить, но мой муж – нет. Определенно нет.

– Вы – вне всяких подозрений. Иначе вряд ли бы вы пришли к нам и дали столь ценные показания.

– Наверняка не повинен в убийстве и Войцеховский. Он для этого слишком добрый человек. Притом все интриги Лехновича против него давно перестали его волновать. С тех пор он слишком высоко поднялся. С какой стати профессору подвергать риску свою карьеру? Из мести?

– Да, вы, пожалуй, правы.

– Можно исключить и Эльжбету Войцеховскую. Она не настолько глупа, чтобы всыпать яд в бокал и самой подать его своей жертве. Если бы она сыпала яд, то, вероятнее всего, стала бы ждать, пока Лехнович сам возьмет свой бокал, или предложила бы всем гостям выпить. Как хозяйке дома, для нее это не составило бы особого труда. Она могла бы, к примеру, предложить: «Стах, пригласи, пожалуйста, гостей выпить». Он подал бы гостям бокалы и, пользуясь случаем, выпил бы сам. А Эля тем временем сидела бы как ни в чем не бывало с картами в руках. Собственно, так и поступил убийца. Кроме четырех человек, названных мной, все остальные могли совершить преступление.

– Остается, таким образом, пять человек. Это очень много. Ведь ищем мы одного. Кроме того, по-прежнему неясен нам мотив преступления.

– За исключением меня, пожалуй, у всех остальных, – рассмеялась Потурицкая, – был повод его убить, Да и у меня порой появлялось такое желание.

Не скупясь на комплименты, поручик поблагодарил жену адвоката за «беседу». Респектабельная пани была так очарована молодым офицером, что намекнула даже на возможность встречи «на нейтральной почве». Она обещала, если вспомнит еще что-нибудь, позвонить.

После ухода Потурицкой поручик кратко записал содержание беседы, которая, надо прямо признать, была весьма ценной для следствия. Она по-новому освещала некоторые уже известные факты.

Полковника Немироха крайне интересовало, с чем приходила к ним жена адвоката, и он вскоре вызвал Межеевского к себе.

ГЛАВА VII. Два честных слова

– Я вижу, ты покорил ее сердце, -рассмеялся полковник, ознакомившись с показаниями Потурицкой. – Мой подчиненный решил довольно оригинальным способом вступиться за честь своего старого полковника, которого некий адвокат бессовестно обвел вокруг пальца. Ну что ж, надо признать, пани Потурицкая дамочка пикантная.

– Ну что вы, полковник, – отнекивался Межеевский, – я думал только об интересах дела.

– Ладно, шутки шутками, но от Потурицкой мы действительно узнали немало интересного. Как я и предполагал, «памятник» оказался не из чистого золота, а из обыкновенного гипса. По описанию Потурицкой он вообще предстает в довольно мрачном виде.

– Не знаю только, можно ли ей верить.

– Наверняка можно. Вопрос только, все ли она сказала, о чем умолчала, а что приукрасила. Историю, например, об этом нашумевшем процессе Лехновича с Ясенчаком я слышал. Доцент тогда немало потешил Варшаву. Я как-то совершенно выпустил из виду, что речь идет именно о Ясенчаке и Лехновиче. Эта история абсолютно достоверна.

– А все остальное?

– Будем проверять. Во всяком случае, благодаря Потурицкой у нас есть теперь исходная точка. А это уже нехмало…

– По моему мнению, наиболее интересным представляется тот факт, что Лехнович с англичанином были прежде знакомы, и притом настолько коротко, что обращались друг к другу на «ты». Любопытно, почему они скрывали это от остальных гостей? В своих показаниях англичанин совершенно твердо заявил, что лично с Лехновичем знаком не был, и просил Войцеховского устроить ему встречу с доцентом. Тут какая-то загадка. Ведь, казалось бы, господин Лепато ничем не рисковал, признаваясь, что при тех или иных обстоятельствах познакомился с Лехновичем: доцент, как известно, не раз выезжал за границу, в том числе и в Англию. И тем не менее англичанин, исходя из каких-то соображений, счел за благо скрыть от нас знакомство с Лехновичем.

– Кстати, о Лепато, – проговорил полковник, – он час назад звонил мне и просил принять его. Так что нам представляется возможность выяснить у него эту любопытную деталь.

– Когда он будет?

Полковник взглянул на часы:

– В два, следовательно, через десять минут. Я хочу, чтобы ты присутствовал при нашем разговоре и вел протокол. Лепато хотя и поляк по происхождению, но привык к английским порядкам. У них подписи под показаниями придается чрезвычайно важное значение. За ложные показания следует весьма суровое наказание. Во всяком случае, куда более суровое, чем предусматривает наш кодекс. Теперь он, видимо, изрядно трусит, поскольку фактически уже дал ложные показания. Вряд ли после этого он рискнет лгать.

Генрик Лепато появился в кабинете Немироха с точностью до одной секунды. Он не требовал разговора с глазу на глаз и не выразил удивления при виде поручика за пишущей машинкой и магнитофона на столе полковника. Держался спокойно, с достоинством невиновного человека.

Предложив посетителю стул и выдержав небольшую паузу, полковник с подчеркнутым огорчением в голосе проговорил:

– Вы пытались ввести нас в заблуждение…

Англичанин рассмеялся:

– Все понемногу лукавили, и всяк старался перещеголять остальных. Уже в доме у Войцеховских. Я не столь наивен, чтобы в сложившейся ситуации одному выступать в роли правдолюбца и навлекать на себя подозрения со стороны милиции и собратьев по несчастью.

– Понятно. Ну а теперь давайте правду. – Полковник удобнее уселся в кресле.

– Все, конечно, сразу поняли или же догадывались, что смерть доцента неестественна. Была предпринята попытка убедить врача «скорой помощи» взять тело в реанимационный автомобиль, а в свидетельстве о смерти указать, что больной умер по пути в больницу от сердечного приступа. Конечно, разве такой известный кардиолог, как пан Ясенчак, не мог отличить сердечный приступ от цианистого калия? Ну хотя бы по запаху горького миндаля?

– А вы бы отличили? Ведь цианистый калий был подмешан в коньяк, а коньяк многие из вас заедали миндальными орехами.

– Возможно, я бы и не отличил, но уже студент третьего курса института обязан отличать.

Полковник махнул рукой:

– Ну, это все не то. На вашей совести есть более серьезные грехи.

– А именно?

– Вы показали и эти показания заверили собственноручной подписью, что прежде не были знакомы с Лехновичем. А это неправда. Вы его знали, и притом знали довольно хорошо.

Англичанин заметно смутился.

– Именно потому, пан полковник, я к вам и пришел. Я хочу просить вашего разрешения вернуться в Лондон. Я не могу долее здесь задерживаться. Даже в случае, если вы возьмете на свой счет мое дальнейшее здесь пребывание, на что, впрочем, я не рассчитываю. В Англии меня ждут лекции в университете и срочная научная работа – опыты, которые нельзя надолго прервать или откладывать.

– Я ничем не могу тут вам помочь, – развел руками полковник. – Печальная необходимость.

– Я, конечно, прекрасно понимаю, стоит мне обратиться в английское посольство, а ему соответственно – в достаточно высокие инстанции вашего Министерства иностранных дел, и вам не удастся удержать меня в Варшаве. Я не убийца, и обратного никто мне не докажет. Но я пришел к вам с оливковой ветвью и не хочу войны, а предлагаю мирное соглашение.

– Какого рода?

– Я расскажу вам всю правду. Все, что мне известно. Для вас это будут важные сведения. Возможно, вы сумели бы установить их и сами – у меня нет оснований сомневаться в высоком профессионализме польской милиции, но это займет у вас несколько недель упорной работы. А я все это расскажу вам за несколько минут.

– И что же вы хотите взамен?

– Взамен я возвращаюсь в Англию без всяких препятствий с вашей стороны.

– А какие есть гарантии, что вы скажете правду и ничего не утаите? Мы не проверяем подозреваемых с помощью тестов, и у нас нет «детекторов лжи».

– В качестве гарантии мое честное слово. Честное слово поляка, бойца польского движения Сопротивления и английского профессора Кембриджского университета. Полагаю, этого достаточно. В конце концов, я ведь тоже могу спросить, какая есть гарантия того, что, получив мои показания, вы позволите мне беспрепятственно выехать из страны?