Сергей Саканский - Легенда о Фарфоровом гроте Страница 12

Тамара пожала плечами:

– Какая разница? Я подожгла его через час.

Вечером того же дня Пилипенко и Жаров сидели в офисе редакции «Крымского криминального курьера». Жаров затопил камин, сложив несколько угольных брикетов, скорее, для атмосферы, нежели для согрева, потому что вечер был тихим и теплым.

– С самого начала, – сказал Пилипенко, – меня мучило это число. Почему именно тридцать четыре? Тридцать три – это было бы понятно, потому что сказочное число, знаменитое. Тридцать – тоже, потому что круглое. Но почему тридцать четыре? Это и привело меня к мысли, что здесь кроется фальсификация. Зачем? Чтобы просто написать статью? Но так ли важна какая-то статья для женщины, которая и журналистом-то не является, которая пишет первую и единственную статью в своей жизни? Значит, у статьи был какой-то другой смысл. Именно из-за этого тайного смысла и стоило пойти на подлог, оборвать угол газеты…

В руках у Жарова мелко дрожал бокал Массандры. Он с досадой смотрел на его дно и видел свое угрюмое лицо.

– Тамара замыслила убийство давно, – продолжал следователь. – Она написала статью. Наказание за то, что у нее увели жениха, предполагалось изощренным и жестоким. Соперница убита, а провинившийся жених должен был провести много лет в тюрьме или в сумасшедшем доме, испытать адские мучения. От потери любимой женщины, во-первых. От несправедливости наказания, во-вторых.

– План был, кончено, сложным, – рассеянно заметил Жаров. – И одновременно – легким в исполнении.

– Тамара хорошо знала привычки обоих супругов. Это позволило ей прокрутить фокус с СМС-кой и телефонным звонком. Чтобы быть гарантированной от какой-нибудь случайной встречи, она переоделась мужчиной, что не составило для нее труда… Надо же! Какой-то небритый мужчина… Как только возникла версия о секте, он автоматически стал ее членом. И будто бы появился мотив.

Жаров глубоко вздохнул. Впрочем, хорошо, что он не успел серьезно влюбиться… Пилипенко меж тем продолжал говорить:

– После убийства Тамара подкинула Калинину газету со своей статьей. Подкинула также и книги, астрологический календарь, другие предметы, которые незаметно взяла у слепой старушки. Все это должно было создать образ человека, который увлекается непознанным, который просто безумен, если решил претворить в жизнь таинственное проклятье.

– Мила работала над путеводителем, – задумчиво проговорил Жаров. – Тамара знала об этом, поскольку путеводитель стоит в плане издательства, а Тамара пишет текст. Скорее, они созванивались, чисто как деловые партнеры, Может быть, даже, Тамара предупредила Милу, что подъедет к гроту. Якобы для того, что ей нужно составить описание, надпись под картиной. Но, опасаясь случайных прохожих, Тамара переоделась, а в грот проникла с черного хода, чтобы у Милы не возникло подозрений, зачем Тамаре этот камуфляж.

– И правда, было бы странно, – сказал Пилипенко, – если бы женщина подошла к ней в костюме мужчины, да еще повела зачем-то в грот. Другое дело, когда ее смутный образ возник в полумраке, и Мила слышала только голос, зовущий ее по имени. В этой истории Тамара дважды воспользовалась своим голосом, чтобы ввести человека в заблуждение.

Пилипенко помолчал. Потом с грустью проговорил:

– Все мы совершаем ошибки, невольно. Не совершать ошибок, значит – не жить, не работать… Позвонив Алене Ивановне из кабинета Тамары, я фактически продиктовал ее смертный приговор. Тамара никогда не говорила со старушкой на эту тему, старушка и слыхом не слыхивала ни о каком убийстве тридцать девятого года. Тамара брякнула ее имя, не думая, что следователь заинтересуется именно этой стороной вопроса. Вот почему возникла необходимость срочно ее убрать. Отравление не сработало, пришлось действовать более радикально. Ей пришлось не только убить старушку, чья вина была лишь в том, что она увлекалась потусторонним миром, но и поджечь ее дом, чтобы мы не поняли, что предметы культа Калинину были просто подброшены.

Так бывает только во сне, в кошмаре, подумал Жаров. Убиваешь кого-то, потом убиваешь еще и еще, часто даже близких людей, чтобы скрыть улики… Это имеет научное объяснение и как-то называется… Об этом, помнится, говорила Алиска. Я ненавидел ее, – думал Жаров, – за то, что она предпочла мне другого. Но, оказывается, существуют люди, которые от такого рода ненависти способны совершить безобразное и отвратительное преступление. Какими бы сильными ни были его собственные эмоции, но существуют, оказывается, те, которые идут дальше…

– В какой момент ты все понял? – спросил Жаров. – И почему тебя так встряхнула информация о том, что старушка была слепой?

– Впервые я подумал об этом, когда Тамара сказала о внуке. Она говорила в прошедшем времени – «не было у нее внука». Будто бы знала, что старушка уже мертва.

– Гм… А я тогда подумал, что тебя удивил именно факт, что у Алены Ивановны не было внука…

– Я уже подозревал Тамару, но мне не давал покоя тот молодой человек. Я не мог допросить ее, потому что боялся спугнуть сообщника. Мне и в голову не пришло, что это может быть сама Тамара. Именно потому, что Тамара не могла притвориться внуком, чтобы увезти старушку из больницы. В противном случае, надо было предположить, что старушка и Тамара в сговоре, но это противоречило моей версии.

– На тот момент мы оба думали, что существует секта, что внук имеет какое-то отношение к ней…

– Честно говоря, я сомневался в секте. Но мне долго не давался мотив. Лишь предположив личное, лишь поняв, что они просто-напросто соперницы в любви… Когда я узнал, что старушка слепая, я понял, что никакого небритого человека нет. Самое странное в этой махинации было то, почему старушка позволила незнакомцу себя увести? А ведь для нее существовал только голос незнакомца. И в то время как очевидцы думали, что старушку уводит небритый мужчина, она была уверена, что ее уводит Тамара, ее хорошая младшая подруга. Дальше было просто. Где могут познакомиться и общаться люди? Возможно, на отдыхе. И правда: на таможне аэропорта были зарегистрированы все трое, а туристическая фирма продала им же путевки… Ты уж, прости, конечно, что я не ввел тебя сразу в курс дела, не сказал, что подозреваю Тамару и еду ее брать. Но ты к ней неровно дышал и мог выдать себя.

– А что, это было заметно? – спросил Жаров, чувствуя, что краснеет.

– Выброси из головы. Кроме меня, этого никто не заметил.

Пилипенко встал, потянулся, широко раскинув руки. Проговорил сквозь зевок:

– Ну и, наконец, я кое-что тебе обещал…

Он вышел в прихожую и принес большой плоский предмет. Эта была незаконченная картина, та самая, которую писала Мила Калинина, перед тем, как ее позвали в Фарфоровый грот, чтобы убить.

Кого она увидела? Небритого молодого человека или женщину, перед которой чувствовала себя виноватой? Вот почему она боялась идти в темный грот – ведь эта женщина не могла не желать ей зла. С другой стороны, она все же пошла, потому что это был не монстр, не призрак, а всего лишь женщина, экскурсовод… И кому в жизни может прийти мысль, что прямо сейчас, в такой обычный светлый день он будет убит?

– Это был всего лишь солнечный луч, – с грустью сказал следователь, рассматривая картину. – Но он натолкнул нас на мысль, что кто-то мог прятаться в Фарфоровом гроте, войдя через провал в потолке.

– А как ты понял, что тот номер «Криминально курьера» был за девятьсот восьмой год? – спросил Жаров. – Тоже по тунгусскому метеориту?

– Какому метеориту? А, вот оно что… Нет. Там просто была фотография первого нашего автомобиля «Руссо-балт». Их стали выпускать только летом тысяча девятьсот девятого года… Эх, воистину целая линия, вереница, серия дураков! Один строит грот, чтобы пугать своих любовниц. Другой убивает там свою жену на заре века. На заре тысячелетия кто-то выпускает газету, а кто-то суммирует предыдущую глупость. И жертвой всей этой дуропляски становится ни в чем не повинная женщина, которая всего лишь хотела рисовать и любить.

Пилипенко поставил картину Милы на стул, и друзья несколько минут молча смотрели на нее – веселое кипение красок вокруг дуба и кипариса, холст, просвечивающий из-под основы мироздания, а в глубокой черноте арки – фигура женщины в длинном платье, сотканном из солнечного света… Последняя незаконченная работа художницы.