Джорджетт Хейер - Смерть шута Страница 13

Фейт очень здесь нравилось, она ненавидела пышную и безвкусную обстановку Тревелина и завидовала Розамунд, у которой был такой прелестный, чистый и ухоженный дом. Оценивая пастельно-коричневые тона, в которых был выдержан весь декор комнаты, Фейт с тоской думала, что, окажись она в положении Розамунд, и ей бы удалось привести в относительный порядок свой дом, а вкуса у нее не меньше...

Наконец к ней в гостиную вошла сама Розамунд, миловидная женщина с холодноватыми льдисто-голубыми глазами и модно взбитой копной светлых волос. Одета Розамунд была тоже со вкусом – в серый фланелевый костюм, который оживляла канареечного цвета блузка, изящные туфельки на низком каблуке и отличные шелковые чулки. Розамунд была на пять лет младше Фейт, но в ней чувствовалось гораздо, гораздо больше уверенности в себе. Она была хорошей женой, разве что несколько холодной, прекрасной заботливой матерью, привлекательной, изящной хозяйкой дома.

Розамунд приблизилась, протянула ухоженные руки к Фейт в радушном приветствии. Они поцеловались, без особых церемоний, после чего уселись рядом со столиком, Фейт – на стул, а Розамунд – на низенькую софу. Хозяйка спокойно, вежливо попросила прислугу подать на стол, без криков и нервотрепки, которые обычно сопровождали эту процедуру в Тревелине. Вошла девушка, неся на серебряном подносе три стакана шерри, причем Фейт отметила, что все три стакана были одинаковые, а поднос был безупречно начищен.

– Как же я давно вас не видела, дорогая! – сказала Розамунд, улыбаясь. – Расскажите, как у вас дела. Выпьете шерри?

Фейт отпила шерри, вовремя вспомнила и осведомилась про дочек Розамунд и наконец приготовилась излить свою душу.

Розамунд слушала ее со спокойным интересом, не возражая, но и ничего не советуя. В сущности все, о чем говорила Фейт, ее совершенно не интересовало. Ей не нравились родственники мужа с материнской стороны, она всех их в целом не одобряла, и очень сожалела, что из-за своего дела муж ее вынужден обитать всего в нескольких милях от Тревелина. Она никак не возражала против общения мужа со своими двоюродными братьями, но сама старалась не появляться в Тревелине вовсе, кроме тех случаев, когда не пойти на званый обед было попросту неприлично.

Она знала о тех соображениях, которые вынудили Клиффорда принять навязанного ему в ученики Клея. И хотя ей казалось крайне оскорбительным такое насильственное внедрение в фирму мужа молодого и в общем-то никому не нужного молодого бездельника, все-таки она предпочла бы принять Клея в фирму, чем свою свекровь Клару – в дом. Она никогда не высказывала вслух своих претензий к матери Клиффорда, но в душе всегда считала ее крайне неуравновешенной эксцентричной старой леди, неряшливой и неопрятной, способной пустить насмарку все то идеальное воспитание, которое Розамунд старалась обеспечить для своих дочерей.

Таким образом было бы глупо ожидать от нее, что она возьмется помогать Фейт в стремлении удержать Клиффорда от того, чтобы он принял к себе Клея. Тем не менее она внимательно и сочувственно выслушивала Фейт и полностью соглашалась с ней в том, что Адам Пенхоллоу ужасный грубиян, мучитель, тиран, невозможный человек, враг справедливости, здравого смысла и всего хорошего. Розамунд сумела также стойко перенести длительный рассказ Фейт о необыкновенных способностях Клея и только раз легонько приподняла брови в недоумении, когда Фейт, позабыв о такте, стала уверять, что уровень интеллекта Клея слишком высок для занятий юриспруденцией в провинциальной конторе рядом с Клиффордом...

Клиффорд появился дома в половине второго, но надежды Фейт на продолжение разговора о будущем Клея рухнули, поскольку тотчас же было объявлено, что ленч подан.

– Пойдемте со мной, Фейт! Да что я говорю, вы же знаете дорогу! – ласково сказала ей Розамунд, и Фейт поплелась в столовую.

Там уже ждали три прелестные девчушки – Изабель, Дафна и Моника, и в присутствии детей, конечно, любые приватные беседы вести было уже невозможно.

Девочки посещали школу в городке и одеты по этой причине были одинаково. Они во всем очень напоминали мать, вели себя превосходно, очень вежливо и толково беседовали со взрослыми. Клиффорд гордился их успехами в учебе и терзал их вопросами из разных школьных дисциплин, на которые девочки отвечали без запинки. Фейт ерзала на месте, но, пока Клиффорд общался с детьми, он, безусловно, не мог отвлекаться еще и на нее. Потом он мельком взглянул на свои наручные часы, дети сразу вскочили с мест и побежали играть. Ленч, казалось бы, закончился, но поговорить о своем деле Фейт опять же не удалось, поскольку Клифф заявил, что у него назначено деловое свидание и он страшно опаздывает. Бодро бормоча слова извинения, он уехал.

Женщины снова вернулись в гостиную, где был подан кофе. Здесь Розамунд стала рассказывать Фейт о том, что говорила ей учительница музыки о ее Изабель, что у Моники, кажется, огромные способности к танцу, и как примерно ведет себя в школе маленькая Дафна. Фейт, со своей стороны, восхищалась девочками и удивлялась, где в наше время можно найти такую вышколенную прислугу, которая поддерживает идеальный порядок в доме...

Незаметно за этими разговорами прошел еще час, после чего Фейт с мучительным вздохом сказала, что ей, вероятно, пора идти. Розамунд, которая сама собиралась к знакомым дамам на партию в бридж, не сделала отчетливых попыток удержать Фейт..

Так что Фейт грустно раскланялась, поблагодарила хозяйку и села в свою старенькую машину, а через полчаса была уже в Тревелине.

Глава пятая

Трудовой день Раймонда Пенхоллоу начинался очень рано утром, поскольку помимо всего поместья и конюшен ему надо было еще управляться с собственным конезаводом. Хотя у него и было в подчинении несколько конюхов, Раймонд с детства все самые ответственные дела привык делать сам, не надеясь на слуг и помощников. И никто из его конюхов или пастухов не мог относиться к работе с прохладцей, поскольку в любую секунду как из-под земли мог появиться Раймонд, у которого был настоящий нюх на бездельников... И его уважали, хотя не особенно любили. Во всяком случае, всем было известно, что это не тот хозяин, которого можно безнаказанно водить за нос...

Его братья Ингрэм и Барт тоже участвовали в работе на конезаводе. В свое время Ингрэм убедил отца, что разводить лошадей на ферме просто необходимо для поддержания финансов Тревелина, где слишком много денег вылетало на ветер. Но на самом деле инициатором создания конезавода был Раймонд, а вовсе не Ингрэм, которому на правах любимчика папаши Раймонд только предоставил почетную роль выбить из Адама Пенхоллоу согласие.

Именно благодаря настойчивым усилиям Раймонда ветхие полуобвалившиеся стойла превратились в отлично обустроенную конюшню, и здравый смысл Раймонда успешно противостоял мальчишеским и идиотским мечтаниям Барта сделать из этой конюшни место для выездки скаковых лошадей. И даже сам Адам Пенхоллоу, который всегда не слишком любил и ценил Раймонда, вынужден был, хоть бы и с ухмылкой, признать его точность в оценке качеств жеребца и его породы.

Раймонд и Ингрэм различались по возрасту всего на один год. Они были очень похожи друг на друга, оба брюнеты с серыми отцовскими глазами, их выкармливала одна нянька. Они ходили в одну школу, потом – в один колледж и все-таки никогда не могли прийти к согласию. Во всем, что касалось жизненных коллизий, их взгляды и интересы оказывались противоположны. В детстве они беспрестанно дрались. Теперь, обретя зрелость, они приняли, так сказать, вооруженный нейтралитет в отношениях между собой.

Во время первой мировой войны Ингрэм был ранен в ногу, после чего она у него не сгибалась в колене. А Раймонд, поскольку был признан правительством (благодаря некоторым усилиям влиятельных знакомых отца) важным производителем продовольствия, получил броню и не был призван в действующую армию. Но вот с родителями Ингрэму повезло – мать завещала ему небольшую ферму Дауэр Хаус, принадлежавшую ей, а у отца он всегда ходил в любимчиках.

Отец не жалел на него денег, будь то оплата дорогой операции жене Ингрэма Майре, плата за обучение школьников Рудольфа и Бертрама, выплата вознаграждения полудюжине наемных загонщиков для охоты или еще что-либо подобное, например, строительство гаража... Нечего и говорить, что все это страшно раздражало Раймонда, а кроме того, ведь Ингрэму по завещанию досталось все материно наследство... Нет, конечно же, по закону Раймонд должен был впоследствии, как старший сын, унаследовать имущество отца, но то, что мать не упомянула его в своем завещании, было для него тяжелой обидой...

Он был очень одинок, хоть и окружен братьями, в поместье, где он знал каждый камень, каждую травинку, а ведь он единственный из сыновей не был рожден здесь, в Тревелине. Даже Ингрэм, лучше всего знавший потайные пружины в сердце Раймонда, не мог догадываться о том, насколько глубоко это было неприятно Раймонду. Раймонда всегда в глубине души уязвляло то, что он родился за границей...