Семён Клебанов - Спроси себя Страница 13

К вечеру водяной вал, шедший из Загорья, домчался до Сосновки, и, хотя он подрастерял на своем длинном пути немало воды, распластавшейся по руслу, все-таки река доказала свой гордый нрав, захлестнула отметку: шестьсот сорок сантиметров. Тучи замешкались, даже на мгновенье остановились, будто из праздного любопытства пожелали посмотреть на запань. Суховатым треском откашлялся гром, дождь неожиданно оборвался, и стало тихо. Только с высокого правого берега, булькая и журча, все торопились и торопились в реку мутные ручьи.

Ночь на реке была самой тревожной. Перетяга, став защитной баррикадой запани, приняла на себя невиданный натиск бревен. Зажатые между двумя преградами, они старались вырваться из загона, который устроили люди. Бревна ожесточенно теснили друг друга.

Над лежневыми плитками запани возвышался трехметровый завал. Громада неуправляемого больше сплава вступила в последнюю, отчаянную схватку с запанью.

В десять двадцать утра взбунтовавшийся пыж оторвался от перетяги. Бурно и неожиданно поднятая вода помогла лесинам показать свою удалую силу. Перетяга не выдержала напряженной борьбы — лопнула. Огромная масса древесины устремилась на запань. Динамический удар пронзил ее правое крыло.

Бревна ринулись вперед, сметая все на своем пути.

Стихия победила.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В то раннее туманное утро, когда Алексей уезжал на суд, Ольга пошла проводить его на пристань. Она старалась сдержать волнение, но грустные, неспокойные глаза выдавали тревогу. Почувствовав, что сейчас разрыдается и, у нее не хватит больше сил, чтобы подавить охватившую ее слабость, Ольга остановилась и сказала:

— Я не выключила утюг. Иди, я догоню.

И, поверив в мгновенно придуманную причину, побежала к дому, но возле молодого ельника остановилась. Сердце глухо металось в груди. Едва отдышавшись, она заторопилась назад к берегу, где в сизой мгле неясно виднелся силуэт катера. Ольга спешила к мужу, радуясь, что смогла удержать бабьи слезы.

— Вот дуреха. Натворила бы беды, — сказала она, прижимаясь к Алексею.

Он слышал усталый, прерывистый голос жены, и минуты расставания угнетали его.

— Все будет хорошо, — негромко сказал Алексей.

Ольга кивнула ему, остро чувствуя, как холодеет сердце.

— Знаю, Алеша, знаю.

Домой она вернулась разбитая. Растерянно ходила из угла в угол, стараясь представить, каким будет судебное разбирательство.

В комнате все было разбросано, дверцы шкафов невесть зачем раскрыты. Алексей уехал с небольшим чемоданчиком, хотя Ольга заботливо приготовила ему теплое белье, шерстяные носки, принесла из подпола банку клубничного варенья.

— Зачем это мне? — спросил тогда Алексей. — Думаешь, суд до зимы протянется? За неделю решат.

— Кто знает, Алеша? А вдруг похолодает.

— Привезешь.

На письменном столе лежало несколько папок. Алексей взял оттуда служебные бумаги, положил в портфель. Ольга заметила, что перед самым уходом Алексей вынул из портфеля какую-то страницу и оставил ее на столе.

Теперь, убирая вещи на свои места, Ольга увидела эту страницу. Исписанная чужим почерком, вся в формулах и вычислениях, она не вызвала у Ольги никакого интереса. Только положив ее в папку, она увидела на обратной стороне строчки: «Алексей Фомич! Принимаю ответственность на себя. Бурцев».

Путаясь в догадках, Ольга твердо была убеждена в одном: бумага касалась аварии.

«Но почему же Алексей не взял ее? — думала Ольга. — Странно. Он никогда не говорил об этой записке». И она с ужасом представила, что станет с Алешей, если его признают виновным в аварии.

Суд длился уже три дня, и Ольга собиралась поехать в город в пятницу.

Вчера она узнала, что Алексей признал себя виновным. Ей сказал об этом начальник отдела кадров запани Пашков, страшно недоумевая и горько сожалея:

— Что с ним случилось?

— Не знаю, Родион Васильевич. — И Ольга рассказала ему про записку Бурцева. — Когда он уехал, я очень боялась, что такое случится. Теперь все свершилось. Никого не пожалел — ни Сережу, ни меня. Как это несправедливо! — Она говорила с искренней болью, веря в сочувствие Пашкова.

— Он себя не пожалел, — услышала она неожиданный ответ Пашкова. — Раньше я тоже думал, что Алексей достоин только упрека. Теперь многое прояснилось. Милая Ольга Петровна, простите меня, ничем не могу вас утешить.

— Он даже защитника не взял.

— И это понять можно — Щербак.

— Легко вы говорите. А у меня сердце разрывается! Ну пусть он такой, его не переделаешь. Но ведь есть люди…

— Есть люди, — прервал ее Пашков. — И судьба Щербака им не безразлична.

— Да, да, — смутно согласилась Ольга. — Но Алеша уже сидит на скамье подсудимых. И ждет приговора. Мне говорили, что за это дают пять лет тюрьмы. Пять лет! — Ольга неожиданно вспыхнула от осенившей ее мысли: — Я поеду в суд! Я сама передам им записку Бурцева. Пусть они знают.

— Я бы на вашем месте сделал то же самое, — сказал Пашков.

Утром следующего дня быстроходный катер примчал Ольгу в город.

Опасаясь, что Алексей запретит ей идти к Градовой и, конечно, отберет записку, Ольга решила сразу же направиться в суд.

Она стояла у дверей кабинета Градовой и ожидала ее прихода. По длинному широкому коридору два милиционера конвоировали наголо остриженного парня с тупым выражением бесцветных глаз.

— За убийство судят, — услышала она разговор стоявших рядом людей.

Ольга уже несколько раз мысленно произносила слова, которые хотела сказать судье, и даже продумала, в какой момент ей следует вынуть записку и передать Градовой. И все-таки ее не оставляло беспокойство от необычности предстоящей встречи. Было мгновение, когда она вдруг решила уйти, но сумела побороть сомнения и страх. Ольга прижалась к стене, и от этого ей стало зябко.

— Вы кого ожидаете? — услышала она голос женщины, подошедшей к двери.

— Судью Градову, — выдохнула Ольга.

— Я Градова. Что случилось?

— Здравствуйте. Я — Ольга Щербак. Мой муж…

— Знаю.

Градову раздражали слезливые просители, назойливо умолявшие ее проявить больше чуткости к их родственнику, дело которого она ведет. И хотя Градова всегда испытывала определенную жалость к близким подсудимого, такие просьбы ее глубоко оскорбляли.

— Я не хочу вас ни о чем просить, — сказала Ольга, догадавшись о мыслях судьи. — Только скажите: как его дела?

— Странный вопрос. Суд еще не кончился. Будет приговор — сами поймете. Извините, меня ждут. — И Градова вошла в кабинет.

Только услышав стук закрывшейся двери, Ольга поняла, что все кончилось: она упустила момент, чтобы передать записку Бурцева.

Ругая себя в душе, Ольга, однако, не зашла в кабинет и направилась к выходу.

Через полчаса она была в гостинице.

Алексей опешил от неожиданного появления Ольги.

— Что-нибудь случилось?

— Нет. Просто я соскучилась. Здравствуй, Алеша.

Они поцеловались.

— Как Сережа?

— Хорошо. У мамы он.

Ольга села на диван, поставив у ног чемоданчик, где лежали рубашки мужа и банка клубничного варенья. Белую сумку она держала в руках, словно собиралась тут же уйти.

— Ты что-то скрываешь? — заметив состояние жены, сказал Алексей.

— Просто устала. Ночь в дороге. За тебя душа болит.

— Что ж делать, Оленька? — Алексей включил электробритву. — Извини, мне скоро в суд идти.

Комната наполнилась тоскливым жужжанием. Оно раздражало Ольгу и почему-то напоминало жесткий разговор с Градовой.

— Скажи, Алеша, почему ты признал себя виновным?

— А говоришь, ничего не случилось, просто соскучилась.

— Я очень боюсь потерять тебя, Алеша. Зачем ты признал себя виновным?

— Я был начальником запани. И все двадцать лет знал, что за Сосновку отвечаю я. Почему же теперь, когда случилась авария, я должен забыть про это? И кто мне поверит, что я неповинен?

— Что с тобой, Алеша? Неужели во всем виноват только ты? Каныгин сорок лет на запани. Он не подставил своей головы.

— Он может, а я…

— На таких воду возят! — не дала ему договорить Ольга. Резким движением она раскрыла сумку и, вытащив записку Бурцева, воскликнула: — Вот виновник! Почему ты прячешь эту бумагу?

— Записка здесь ни при чем.

Вскочив с дивана, Ольга всплеснула руками и умоляющим голосом попросила:

— Объясни! Я хочу понять. Если Бурцев, главный инженер треста, пишет: «Принимаю ответственность на себя», почему ты заслоняешь его своей грудью? Ведь тебе сидеть пять лет. — Она протянула ему бумагу: — Прошу тебя, отдай ее судье.

— Спрячь записку, Ольга. Она мне не нужна.

— Нельзя быть таким жестоким.

— А хорошо поступать, как ты советуешь? Прийти в суд и рявкнуть: «Бурцева судите, а не меня!» Так, что ли?