Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник) Страница 13

Дядя Уильям совсем ошалел. В его голубых глазках появилось загнанное выражение, и он свирепо водил ими из стороны в сторону. Казалось, его одолело удушье и он не может вымолвить ни слова. Через некоторое — весьма продолжительное — время он наконец обрел дар речи и заговорил (куда более высоким и громким голосом, чем намеревался):

— Это ложь, черт подери! Гнусная ложь! У тебя испорченный и развращенный ум, сестренка. Как будто нам мало неприятностей — теперь ты еще меня обвиняешь во всех смертных грехах… — Его голос дрогнул, и он замолк.

Эта тирада внезапно оказалась последней каплей для тети Китти. Она резко осела на стул, закатила глаза, открыла рот и испустила жуткий истерический полусмех-полувопль, после чего принялась раскачиваться из стороны в сторону, обливаясь горькими слезами. Дядя Уильям, окончательно забывшись, начал кричать, чтобы она заткнула рот.

Первым ожил мистер Кэмпион: он подошел к старушке и шлепнул ее по руке, одновременно выбранив самым решительным тоном, так не похожим на его привычный бессвязный лепет.

Маркус двинулся к дяде Уильяму, еще не очень понимая, что собирается делать, а Джойс бросилась помогать Кэмпиону.

В этот безумный миг, когда всю гостиную огласили вопли и крики, дверь распахнулась, и на пороге появилась хозяйка особняка — миссис Фарадей собственной персоной.

Человек с надменным и властным характером не может прожить на свете больше восьмидесяти лет, не приобретя хотя бы налета царственности. Миссис Каролина Фарадей, вдова доктора Джона Фарадея, главы колледжа Святого Игнатия, была царственность во плоти. Несмотря на почтенные лета, в ее облике не было ни единой безобразной черты, какие с возрастом неизбежно уродуют подобные — деспотичные и волевые — лица.

Стоит заметить, что спустя две секунды после появления миссис Фарадей в гостиной воцарилась мертвая тишина. Хозяйка дома была невысокого роста, но держалась на удивление прямо. Завороженному мистеру Кэмпиону привиделось, что основная часть ее тела под строгим черным платьем состоит из пластин китового уса. На плечах старухи лежала невесомая кремовая паутина из игольного кружева, закрепленная спереди крупной сердоликовой брошью. Ее безмятежное морщинистое лицо, на котором ярко, совсем как у молодой девушки, сверкали черные глаза, было обрамлено коротким кружевным шарфом, который она повязала как косынку и закрепила на голове при помощи черной бархатной ленты.

Ношение кружев было, пожалуй, единственной слабостью миссис Фарадей. У нее имелась обширная коллекция разнообразных воротничков, шарфов и пелерин; каждый день она надевала какой-нибудь экспонат из своей коллекции. В последующие дни, трудные и полные невзгод для всего семейства, мистер Кэмпион ни разу не видел, чтобы она надела одно и то же кружево дважды (а он умел подмечать такие мелочи).

Миссис Фарадей держала в одной руке тонкую черную трость, а в другой — большую синюю чашку на блюдечке.

Стоя на пороге гостиной и окидывая взглядом своих нерадивых детей, она была похожа на небольшого, но весьма свирепого и опасного орла.

— Доброе утро, — сказала она на удивление юным голосом. — Скажи, пожалуйста, Уильям, неужели нельзя оправдываться чуть тише? Тебя слышно даже наверху. Почему я обязана напоминать, что в доме случилось несчастье?

После неловкой паузы Маркус шагнул вперед. К его облегчению, миссис Фарадей улыбнулась.

— Как я рада, что ты пришел. Твой отец все еще в отъезде, полагаю? Ты привел мистера Кэмпиона?

В ее голосе не было ни намека на дрожь. Эта дама, невзирая на почтенный возраст, полностью сохранила свои физические и умственные способности.

Маркус пихнул вперед мистера Кэмпиона и представил их друг другу. Поскольку руки у миссис Фарадей были заняты тростью и чашкой, она лишь грациозно поклонилась и одарила молодого человека одной из тех улыбок, что столь редко озаряли ее лицо.

— Через минуту, — произнесла она, — я попрошу вас обоих пройти в мой кабинет. Но сперва мы должны разобраться с этой чайной парой. Поскольку все уже собрались, лучше сделать это прямо сейчас. Со слугами я уже поговорила. Маркус, закрой, пожалуйста, дверь.

Она прошла в гостиную — тонкая, хрупкая, но прямая как штык.

— Джойс, подай мне сервировочную салфетку, будь добра.

Девушка открыла ящик буфета, достала оттуда расшитый полотняный кружок и положила его на отполированный до блеска стол. Миссис Каролина поставила на него чашку и блюдце.

— Это, — произнесла она с легкой, но отчетливой укоризной в голосе, — я обнаружила в комнате Джулии. Чашка стояла прямо под кроватью. Я нашла ее с помощью трости, а Элис помогла ее достать. Здесь следы чая.

Все присутствующие до сих пор стояли, и Кэмпион со своего места хорошо разглядел несколько чаинок и осадок на дне чашки. Его слегка удивил инквизиторский тон миссис Фарадей, и он не сразу понял, что дело было в вопиющем нарушении домашнего уклада. Еще больше его поразило то, что последовало за словами миссис Фарадей.

Тетя Китти, которая до сих пор тихонько всхлипывала в носовой платок, вдруг разразилась горькими слезами раскаяния. Затем она шагнула вперед и замерла перед матерью.

— Это я сделала, — трагически произнесла она. — Я заварила чай.

Миссис Фарадей хранила молчание; никто не осмелился заговорить, и тогда тетя Китти виновато пояснила:

— Джулия любила утром выпить чаю. И я тоже. Покойный Роберт меня к этому приучил. Джулия однажды предложила… или я, не помню… что раз по утрам здесь подавать чай не принято, почему бы нам не купить себе в «Бутсе» маленькую горелку и чайничек? Каждое утро, еще до того, как Элис приносила горячую воду, я готовила чай и относила одну чашку Джулии. Сегодня утром тоже… Она прекрасно себя чувствовала. Ох, мама! Если она что-то подсыпала себе в чашку и выпила, я никогда себя не прощу, никогда!

После этого признания последовал очередной приступ безутешных рыданий, и Джойс принялась успокаивать тетю — впрочем, безрезультатно. Миссис Фарадей смотрела на дочь со смесью неодобрения, удивления и насмешки. Наконец она обратилась к Джойс:

— Дорогая, отведи тетю в спальню. Если доктор Лаврок еще не ушел, пусть даст ей снотворное.

Однако тетушка Китти решила, что еще не достигла глубин самоуничижения. Как у многих забитых людей, у нее была склонность все драматизировать — к месту и не к месту.

— Матушка, простите меня! Скажите, что прощаете, не то я буду до конца жизни кусать себе локти!

Будь старуха Фарадей физически способна краснеть, несомненно, сейчас она именно это бы и сделала. Ее лицо, покрытое тонкой сетью морщинок, приобрело чуть более темный оттенок слоновой кости, а в блестящих глазах промелькнуло смущение.

— Кэтрин, голубушка, — проговорила она, — тебе нездоровится. Вероломное употребление чая по утрам беспокоит нас с доктором Лавроком меньше всего. У нас есть другие заботы. Маркус, возьми чашку и неси ее очень осторожно. Мистер Кэмпион, позвольте вашу руку. Уильям, останься здесь — я за тобой пошлю.

Глава 6

Царица особняка

Странная процессия медленно шествовала по коридору из холла в маленький, залитый солнцем кабинет на южной стороне дома — личные покои миссис Фарадей.

Мистер Кэмпион прекрасно отдавал себе отчет в том, какую честь оказывает ему старуха, белые пальцы которой легко покоились на его руке. Маркус шагал следом, бережно неся чашку. Миссис Фарадей подняла трость.

— Нам сюда.

Кэмпион открыл дверь и сделал шаг в сторону, чтобы пропустить хозяйку дома. Комната, в которой они оказались, была оформлена в стиле королевы Анны — весьма неожиданное решение для викторианской крепости. На стенах — белые панели и изящные гравюры. Темно-розовый китайский ковер на полу сочетался с парчовыми шторами на большом полукруглом окне. Старинная мебель орехового дерева мягко отражала пылавший в камине огонь. Всюду стояли серебристые свечи, а обивку кресел и дивана украшала искусная вышивка. Словом, комната была обставлена красиво, уютно и в совсем ином вкусе, нежели остальная часть солидного и мрачного особняка.

Миссис Каролина в нарядных кружевах смотрелась в кабинете как нельзя более органично: только такая хозяйка и могла быть у этого дивного образца давно ушедшей эпохи. Она села за бюро, положила руку, будто бы выточенную из слоновой кости, на итальянский бювар и повернулась к своим гостям.

— Маркус, поставь чашку на мой письменный стол, пожалуйста. Спасибо. Лучше вот на этот листок бумаги. Чтобы удалить влажный след от чашки, оставшийся на орехе, нужно полировать мебель три года. Можете присесть, джентльмены.

Оба послушно устроились на широких стульях «шератон», которые были сделаны для другого поколения людей, обладавших куда более могучим телосложением.