Семён Клебанов - Настроение на завтра Страница 13

— Я доволен нашей беседой, — искренне сказал Старбеев. — Хорошо поговорили.

— Не понимаю… Я отказался. А вы, оказывается, довольны.

— Мы ведь условились. Не было разговора… Я действительно доволен потому, что вижу в тебе умного, знающего рабочего, которому дорог завод. Разве этого мало? Я представляю: если бы мы стали рядом, то многое бы сотворили… Конечно, можно поступить просто. Приладить к станкам новичков. Не сразу, конечно, но станки будут работать. Но так может распорядиться только временщик. Я не могу. Мы закладываем фундамент завтрашнего дня завода. Вот и скажи, Юрий, чьими руками это надо делать? Чей опыт и душа, да, я не оговорился, душа сцементирует идею будущего? На фронте мы говорили: «Вот с этим человеком я пойду в разведку». Дорогие слова. Теперь я говорю их тебе.

— Ну, Павел Петрович, — вздохнул Мягков, — отдышаться не даете. Удар за ударом. Почти нокаут.

— Почти не считается, — заметил Старбеев.

— Сколько я возражал, а вы будто и не слышали моих слов.

— Слышал. Это ты, Юрий, вооружил меня. Все твои доводы говорят «за», а не «против». В одном ты прав. Надо, чтоб было интересно и чтобы ты оставался Мягковым. Нет, не так. Чтоб Мягков пошел дальше. Потому и становлюсь рядом с тобой. — Он посмотрел на часы. — Тебе пора. Скоро смена. Спасибо, что пришел.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Каждый день, приходя в редакцию, Мартынова озабоченно открывала блокнот, где на первой странице сиротливо ютилась строка: «Механический цех, Мягков Юрий Васильевич». Белая пустота бумаги была безмолвным упреком.

Дважды Мартынова встречалась с Мягковым, но он больше расспрашивал ее о работе в редакции, чем рассказывал о себе.

Она чувствовала, как Мягков пристально смотрел на нее, и возникшее беспокойство сковывало беседу.

В душе у нее копилась смутная боязнь нарастающего интереса к Мягкову.

На завод Мартынова приходила часто. Бывала в редакции заводской многотиражки, где часами просиживала, изучая комплекты газеты за последние годы.

В нескольких заметках упоминалась фамилия Мягкова, и она, перечитывая их, ловила себя на том, что хочет увидеть его. В минуты тревожного боренья Мартынова вскакивала и торопливо уходила от искушающей возможности зайти в цех. И только за дверью проходной обретала непрочный покой.

На другой день после встречи с Мягковым Старбеев позвонил Мартыновой.

— Нина Сергеевна, у меня был интересный, откровенный разговор с Мягковым. Сдается, что он склонен принять мое предложение. Вы бы могли повидаться с ним? Полагаю, что ваша встреча, Нина Сергеевна, может оказаться очень важной. Я могу рассчитывать на вашу помощь?

— Павел Петрович, вы преувеличиваете мои возможности.

— Я недооценивал их. Поверьте. А по существу, вы продолжаете свою работу. Так я понимаю.

— Конечно, мне очень нужно знать, как развиваются события.

— Вот и прекрасно! Вторгайтесь, творите…

— Завидую вашей настойчивости, — искренне призналась Мартынова.

— Вы по-прежнему волнуетесь?

— Да… Еще больше.

— Значит, будет премьера. Я даже подумал такое: хорошо бы выступить в газете в тот день, когда мы пустим станки.

— Об этом можно только мечтать. Павел Петрович, если все получится, я смогу включить в очерк наш разговор?

— И не только этот. И первый и будущий! Никакой тайны. Тайна в другом. Мягков не должен знать о моем звонке. Иначе он будет молчать или ничего путного не скажет.

— А как с ним связаться?

— У него дома телефон… Запишите. — Он продиктовал номер и, пожелав удачи, положил трубку.

На другой день они встретились. Был холодный осенний вечер, порывисто наскакивал ветер, срывал обессиленные листья и мчался к реке, бугрил черную воду.

Мягков стоял у ворот городского парка. Когда в свете неярких фонарей подошла Мартынова, он шагнул к ней, пожал ее озябшую руку. Прошли долгие секунды молчаливых взглядов, прежде чем Мартынова сказала:

— Все думала, как назвать нашу встречу. Может, «Осеннее интервью»?

— Годится… — ответил Мягков, хотя не постиг подспудного смысла ее раздумий. Поэтому добавил: — Вы, газетчики, всегда ищете изюминку… Здесь будем беседовать?

— Я мерзлячка… Пожалейте. Пошли в редакцию.

— Я могу и вспылить. Мне бы не хотелось.

— Нам не помешают.

— Хорошо.

Когда они пришли в редакцию, Мартынова открыла комнату, где проходили летучки, и пригласила Мягкова.

— Тут и поговорим.

Мартынова вынула из сумочки блокнот, ручку и, открыв памятную страничку, посмотрела на Мягкова.

— С чего начнем?

— Вы сказали «Осеннее интервью». Значит, необычное. Отвечаю на незаданный вопрос. Водку не пью. С детства трезвенник… Можете записать.

— Учту. Вдруг пригодится… У вас хорошее настроение, Юрий Васильевич. Что-нибудь случилось приятное? — Мартынова невольно вспомнила его колючий взгляд при знакомстве. — Считайте, что первый вопрос задан.

— Случилось ли приятное, — повторил Мягков и, тронув темно-синий галстук, задумался. Он мог бы ответить сразу: «Да, случилось». Это относилось бы и к встрече с Мартыновой, встрече не только приятной, но и желанной. А сказать об этом не решался. — Мы давно не виделись…

— Пятнадцать дней, — уточнила Мартынова.

— Много времени прошло… Я обдумывал предложение Старбеева. Сейчас расскажу все, что связано с этим. Пожалуйста, не пишите. Иначе собьюсь. Буду следить за вашей ручкой. А я должен видеть лицо собеседника.

— Всегда?

— В этом случае обязательно…

— Хорошо. Буду запоминать.

— Мои размышления выходят за пределы конкретного дела. Раньше я оборонял себя от просьбы Старбеева и видел в нем, честно говоря, противника. Я был настойчив и глух… Уже был момент, когда оставалось всего лишь несколько шагов до моего согласия. Но внутри что-то сопротивлялось, и я отказался. Так было. Уехал Старбеев. Я даже обрадовался. Но я-то остался. И мне надлежало решать, как поступить.

Мартынова не удержалась, записала какую-то фразу.

— В борьбе за свое счастье человек чаще склонен винить других, даже сражаться с ними. И уходит от противоборства с самим собой. Мне повезло! Появился человек, который, желая помочь мне, начал борьбу против меня. Это Старбеев. Отстаивая свою правоту, я выбирал только то, что противоречило моим взглядам. Отсюда настороженность и возражения. Я оберегал престиж мастерства, универсальность профессии. Я считал, что новая работа зачеркнет мое достоинство. Так это было! Но вот приехал Старбеев…

— Жаль, что не умею стенографировать, — заметила Мартынова. — Интересно! Можно печатать без правки.

Мягков усмехнулся.

— Дальше будет посложнее. Правка потребуется. Вам же все про хорошее надо… Но от сладкого тоже изжога бывает. Напомните редактору.

— Попробую… — шутливо ответила Мартынова.

— Я знал, что Старбеев обязательно спросит меня, вернется к давнему разговору. Но я не ожидал, что все произойдет так скоро. Мы сидели в столовой и долго беседовали. Он умница, все обдумал. Самое интересное: он не отверг моих возражений. Он принял все мои доводы. И этим обезоружил меня.

— Расскажите подробней.

— Я крушил монотонность, однообразие, автоматизм действий, говорил, что мне будет тоскливо, неинтересно. Я стану придатком машины… А он распалился и сказал: «А кто нам мешает исключить однообразие, нарушить монотонность, усложнить простоту?» Я спросил: «Кому это нам?» Старбеев ответил: «Мне, тебе и тем, кто придет…» Себя он ставил первым… Да, он еще сказал: «Я буду рядом». Вот как повернул дело.

— И вы согласились, Юрий Васильевич?

— Нет!

— Почему?

— Надо пережить свой ответ. Не люблю, когда язык решает. Не зря бытует поговорка: «Язык мой — враг мой».

— Судя по вашему рассказу, вы не сможете отказать.

— В том-то и дело, что могу. Такой уговор. Вот и размышляю… Место в жизни. Простые слова. А за ними столько вопросов. Как бы не обмануться. А вдруг Старбеев уйдет, что тогда? Мыльный пузырь!

— Не согласна.

— Цех без начальника не останется. — Мягков насторожился. — Какой он человек? Вот вопрос.

— В таком случае вы, Юрий Васильевич, берете эту ношу на себя.

— Но я многого не знаю. Нужна подготовка.

— Вот и подходим к месту в жизни. — Голос Мартыновой окреп. — Значит, вы будете учиться. Это одна ступенька. Вы заставите учиться своих товарищей. Вторая. Вы включите в новое дело инженеров, программистов. Третья. А четвертая ступенька — вы станете заметной фигурой производства. А это уже престиж не нынешний, а новый, завоеванный… После нашего крутого разговора…

— Не нашего, а моего, — перебил Мягков. — Стыдно вспомнить.

— Я часто думала… Боль всегда трудно перенести. Я ведь тоже иду не по гладкому асфальту. Приехала в чужой город. Живу в общежитии… Много ступенек надо пройти, чтобы заметили твое перо. Уговариваю себя: держись. Сделала выбор — будь верна. Как бы тяжко ни было. Я завидую вам. У меня еще нет своего Старбеева. — Помолчав, она спросила: — Вам можно доверить тайну?