Смертная чаша весов - Перри Энн Страница 13

– Не было необходимости убивать, если он все равно должен был умереть, – ответила графиня, – и, кстати, сначала все мы думали, что он умрет.

– А почему ее так сильно ненавидит герцогиня? – с испытующим видом задал детектив следующий вопрос.

Он сам не мог вообразить себе такую непреодолимую страстную ненависть, которая затмила бы даже собственные последствия для страны. Была ли такая ненависть прирожденным качеством герцогини или же ее возбуждало нечто в натуре самой Гизелы? Она зажгла пламенное чувство любви у Фридриха и столь же пламенную ненависть Ульрики. Так же, как, очевидно, и в этой необыкновенной на вид женщине, сидящей перед ним в своей причудливо-странной комнате с пламенеющей шалью и незажженными свечами.

– Не знаю. – В голосе фон Рюстов прозвучало легкое удивление, а взгляд ее устремился куда-то вдаль, словно видел зримое только ей. – Меня это тоже часто удивляло, но я никогда не слышала объяснений, почему она ее так ненавидит.

– А есть у вас какие-нибудь соображения насчет яда, который, как вы полагаете, использовала Гизела?

– Нет. Но Фридрих умер внезапно. Он стал бредить, начался озноб, и принц впал в кому – так рассказывала Гизела. Слуги, которые были при больном, это подтвердили. И, конечно, врач тоже.

– Ну, это могло быть от десятка причин, – сказал Монк мрачно. – От множества ушибов. Могло начаться внутреннее кровотечение.

– Естественно! – ответила Зора с некоторой язвительностью. – А вы чего ожидали – явных симптомов отравления? Гизела – эгоистичная, жадная, тщеславная и жестокая женщина, но она не дура.

Лицо графини выражало теперь непримиримую ярость и ужасающее чувство утраты, словно нечто драгоценное выскользнуло из пальцев у нее на глазах и она отчаянно силилась вернуть утраченное. Черты лица, которые показались сыщику очень красивыми, когда он только увидел ее, теперь стали слишком тяжелыми, взгляд – чересчур проницательным, а рот исказила гримаса боли.

Уильям встал.

– Благодарю за откровенные ответы, графиня фон Рюстов. Сейчас я отправлюсь к мистеру Рэтбоуну, чтобы обсудить, какие следующие шаги мы должны предпринять.

И только выйдя на улицу и снова увидев солнечный свет, сыщик вспомнил, что на этот раз, говоря о Рэтбоуне, забыл прибавить к его имени титул.

– Не могу понять, почему вы взялись за это дело, – резко сказал он Оливеру, давая ему отчет о своем визите час спустя.

Все клерки уже ушли домой, и вечерний свет позолотил стекла окон. Движение снаружи на улице было таким же шумным, колеса экипажей едва не задевали друг друга, кучера неторопливо покрикивали, а лошади нервничали и выбивались из сил, и в воздухе остро пахло навозом.

Рэтбоун тоже едва сдерживался, хорошо осознавая, что он, возможно, ошибается в выборе.

– Вы хотите дать мне понять, что расследование данного дела выше ваших возможностей? – холодно осведомился он.

– Если б я так думал, то так и сказал бы, – ответил Монк, усаживаясь без приглашения. – Разве я хоть раз на вашей памяти говорил экивоками?

– Вы хотите сказать «говорили тактично»? – вскинул брови адвокат. – Никогда. Ладно, извините. Я задал необязательный вопрос. Вы будете расследовать ее заявление?

Сыщик не ожидал вопроса «в лоб» и несколько утратил самоуверенность.

– Каким образом? Вряд ли я смогу допросить принца Уэльского, – отозвался он.

Рэтбоун, казалось, удивился.

– А какое отношение ко всему этому имеет принц Уэльский?

– В день, когда произошел несчастный случай, все тамошнее общество ожидало его к ланчу. Графиня, что же, вас в это не посвятила? – съязвил Уильям.

– Нет. – Оливер неприязненно посмотрел на него. – Очевидно, потому, что сочла это не относящимся к делу. Если, конечно, вы не думаете, что падение с лошади было кем-то подстроено…

– Нет, не думаю. Напротив, даже графиня совершенно уверена, что это случайность. Она считает, что Гизела отравила Фридриха, хотя и не знает, каким образом и каким ядом, и имеет только самое общее представление о том, зачем она это сделала.

Рэтбоун улыбнулся, слегка оскалившись.

– Она провела вас, Монк, – иначе вы цитировали бы ее слова более точно. Она прекрасно знает, зачем и почему. Существовала большая вероятность, что Фридрих может вернуться на родину без Гизелы, разведясь с нею во имя высших интересов страны. И тогда она бы перестала быть одной из самых блестящих романтических героинь века, к тому же титулованной, богатой и вызывающей всеобщую зависть. Вместо этого принцесса превратилась бы в разведенную жену, потеряла бы независимое положение и вызывала бы жалость прежних друзей. Не надо большого полета воображения, чтобы понять чувства женщины, стоящей перед такой альтернативой.

– И вы думаете, она его убила? – удивился детектив; не потому, что сам Рэтбоун мог в это поверить – это было достаточно легко, – но из-за того, что он был готов защищать свое мнение в суде. Выражаясь самым мягким образом, это было глупо, а если не выбирать выражений, то Рэтбоун просто-напросто съехал с ума.

– Я считаю в высшей степени вероятным, что кто-то убил Фридриха, – холодно поправил Монка сэр Оливер, откидываясь на спинку кресла; лицо у него было суровым. – И я желал бы, чтобы вы отправились в загородную усадьбу лорда и леди Уэллборо, где барон фон Эмден, друг графини, представит вас обществу. Сам он будет знать, кто вы и что делаете. – Адвокат скривил губы. – Вы получите возможность узнать все, что происходило там после несчастного случая, сумеете расспросить слуг и понаблюдать за людьми, которые гостили в усадьбе в то время, – за исключением, конечно, принцессы Гизелы. Думаю, предъявленное ей графиней обвинение опять свело их всех вместе, что, полагаю, вполне естественно. Надеюсь, что вы, по крайней мере, узнаете, у кого была возможность отравить принца, и соберете все, что может быть использовано как доказательства. Вам надо также опросить врача, который лечил принца и выписал свидетельство о его смерти.

В полуоткрытое окно доносился шум уличного движения. За дверью в офисе царило молчание.

У Уильяма было много резонов приняться за это дело. Рэтбоуну срочно нужно было помочь, а Монк очень желал бы сделать его своим должником. Других важных расследований у него сейчас не было, и он готов был отдать должное и самому делу, и доходу от него. Но главное и самое важное: дело возбудило его любопытство – настолько, что он почувствовал кожный зуд.

– Да, конечно, я все сделаю, – ответил сыщик, улыбаясь скорее хищной, чем дружелюбной улыбкой.

– Хорошо, – сказал Оливер, – я благодарен вам и дам адрес барона фон Эмдена, чтобы вы могли представиться ему. Может быть, вам отправиться в Уэллборо-холл под видом его камердинера?

Монк даже отшатнулся.

– Что?!

– Может быть, вы смогли бы отправиться в Уэллборо-холл в качестве его камердинера? – повторил Рэтбоун, широко раскрывая глаза. – Это дало бы вам отличную возможность поговорить с другими слугами и узнать, что они… – Он остановился, и по его губам скользнула призрачная улыбка. – Или вы можете поехать как его приятель, если вам так больше нравится. Наверное, вы не очень-то знакомы с обязанностями камердинера…

Детектив решительно встал.

– Я поеду как его приятель, – сказал он жестко, – а вас извещу о том, что узнаю, если вообще узнаю что-нибудь. Не сомневаюсь, что вы в этом будете заинтересованы.

На этом он пожелал адвокату спокойной ночи, взял листок бумаги со стола и вышел.

Монк приехал в Уэллборо-холл через шесть дней после того, как Зора фон Рюстов явилась в контору к Рэтбоуну и попросила его о помощи. Стояло начало сентября, золотые осенние деньки. Вдали раскинулись поля со стерней, каштаны начали желтеть, и кое-где густо чернела вспаханная влажная земля, уже готовая для озимых.

Уэллборо-холл оказался огромным зданием классических пропорций, построенным в георгианском стиле. Подъехать к нему можно было по длинной, в милю, аллее, обсаженной по большей части тисами. По обе стороны аллеи парк переходил в леса, а за ними снова тянулись открытые поля. Легко было представить, как хозяева этого внушительного поместья, принимая его королевское высочество, весело скакали верхом среди всей этой красоты, пока скачке не положила конец трагедия, напомнив людям о бренности их существования.