Жорж Сименон - Кот Страница 14

Назавтра по тишине, царившей в доме, он догадался, что наступило воскресенье. Мир словно застыл, и лишь издалека доносился колокольный звон. Маргарита пошла к мессе. Буэн уже не казался себе больным, и ему страшно хотелось есть. Но, главное, он испытывал потребность избавиться от запаха пота и побриться.

Он принял душ, хотя был еще очень слаб. Когда он скреб бритвой щеки, рука у него дрожала. Потом он выпил два яйца. Чтобы их приготовить, понадобилась бы кастрюлька или сковородка, а у него не хватило бы сил потом их помыть. Интересно, как будет у них с Маргаритой теперь, когда им нет никакого резона спать вместе?

Надев чистую пижаму и халат, Буэн спустился в подвал, наколол дров, принес в гостиную и растопил камин. И, как бы желая продемонстрировать жене, что он поднялся, открыл ставни. Подходя к дому, она увидит это, и у нее будет время решить, как себя вести. Решать ей, а не ему. Ей принадлежит дом. Почти вся мебель тоже. Большая часть обстановки стояла здесь на тех же самых местах еще до ее рождения. Фредерик Шармуа, хотя и прожил с нею более тридцати лет, не оставил тут никаких следов, если не считать нескольких фотографий да запертой в шкафу скрипки.

Буэн мог бы, пока Маргариты нет, уйти и увезти свои вещи. Ему вполне хватило бы ручной тележки. Однажды он уже думал над этим. И задумался бы снова, будь у него чуть больше сил. Чувствовал он себя тревожно. Медленно ползли минуты, секунды. И тут раздался знакомый звук: звякнул ключ, входя в замок. Если за несколько лет Буэн так привык к шорохам, запахам, вибрациям воздуха в этом доме, то как же тогда должна была реагировать на любую, самую ничтожную перемену Маргарита, прожившая здесь семьдесят один год?

Она прошла в столовую, где они так ни разу и не пообедали, но где когда-то, давным-давно, вся семья собиралась за овальным столом под керосиновой лампой, которую впоследствии приспособили под газ, а еще позже под электричество. Потом Маргарита направилась на кухню. Пробыла там недолго, но холодильник открывала и, значит, увидела, что Буэн съел два яйца.

Поднявшись по лестнице, она зашла в бывшую свою девическую комнату. Буэн выходил из себя, злясь, что она держит его в напряжении. А может, жена делает это намеренно, чтобы наказать его?

В той комнате стояла мебель с кретоновой в цветочек обивкой. В углу было небольшое горбатое бюро, за которым пятьдесят пять лет назад Маргарита, возможно, доверяла дневнику свои девичьи мысли и чувства.

Познакомься они в то время… Но тогда он был всего лишь неотесанным подручным каменщика, и она вряд ли удостоила бы его даже взглядом.

Хлопнула дверь; это сосед-инженер, заводивший на улице машину, пошел домой за семейством. В это время года за город они не ездят. Вероятней всего, воскресный день проведут у его или ее родителей, а может быть, где-нибудь в предместье у родственников.

У каждого человека имеется более или менее обширный круг связей. Их же с Маргаритой круг ограничивается четырьмя стенами, внутри которых они бродят, как сонные мухи. Вот когда Буэн жил с Анжелой, такого ощущения у него никогда не возникало, возможно, потому, что у себя они проводили очень мало времени, приходили только есть, заниматься любовью да спать. Друзей у них, однако, было не много. Они просто уходили из дому, смешивались с толпой, брели, куда глаза глядят, и не чувствовали себя одинокими.

Разве, живя в доме напротив и довольствуясь одной комнатой и ванной, Буэн ощущал одиночество? У него ни разу и мысли такой не возникало. Он не был удручен, не тосковал и никогда не испытывал пугающего чувства пустоты вокруг.

А ту он порой задавал себе вопрос: да реальны ли эти вещи, мебель, безделушки? Весь этот хлам, расставленный по своим местам незыблемо, навечно?

Когда Маргарита сидела у телевизора, Буэн, случалось, смотрел на ее лицо, и оно было таким неподвижным, что он порой удивлялся, слыша ее дыхание. Он ведь понадобился ей, потому что она испытывала страх перед этой неподвижностью, этим безмолвием. Когда в первый раз они зашли на кухню выпить по рюмочке ее отвратительной наливки, Маргарита вдруг поняла, что в доме нечто изменилось, в нем затрепетала жизнь.

Но чтобы мужчина остался с нею, чтобы они могли быть вместе, не совершая греха, ей надо было выйти за него замуж, и вот в одно прекрасное утро они стали супругами.

Замшелые старики новобрачные. Интересно, не казались ли они видевшим их соседям и торговцам жалкими, а то и карикатурными? А что бы подумали эти люди, если бы увидели его и Маргариту дома?

Дверь закрылась. Шаги. Еще одна дверь. Буэн ждал, что Маргарита сойдет вниз. Но она вошла в коридор и в нерешительности остановилась.

Наконец, напряженная, с бесстрастным лицом, она вошла в гостиную и остановилась напротив Буэна. Их взгляды встретились, но глаза у обоих были холодны, и никакого контакта не возникло. Маргарита протянула Буэну листок, и ее худые пальцы, сжимавшие эту бумажку, дрожали.

Буэн принял записку, но даже не глянул в нее; читать он стал, только когда Маргарита подошла к своему креслу, взяла с сиденья вязание и села.

“Я все обдумала. Я католичка, развод для меня невозможен. Господь сделал нас мужем и женой, и мы должны жить под одной крышей. Но отныне ничто не заставит меня сказать вам хоть слово, и я настоятельно прошу вас воздержаться от разговоров со мной”.

Прямым, четким почерком, приобретенным в монастырской школе, она подписалась: “Маргарита Буэн”. Так началась их игра.

На следующий день Буэн впервые, после того как поселился в этом доме, сам убрал свою постель; Маргарита в это время застилала свою.

Сделал он это вовсе не назло Маргарите. Он уже выздоровел, и голова у него была светлая. Но поскольку они теперь не разговаривали и ничто их не соединяло, кроме подписей, сделанных в мэрии и церкви, для него было естественным ничего не принимать от жены. Возможно, это ребячество, но он так решил, и потому, когда увидел, что она собирается идти за едой, написал на клочке бумаги: “Пообедаю в городе”.

Решив никогда больше не есть ничего приготовленного женой, он счел долгом порядочности освободить ее от необходимости стряпать на двоих.

Пообедал он в ближнем ресторанчике, в разговоры ни с кем не вдавался и решил не заглядывать в кафе на площади Данфер-Рошро, где мог бы встретить знакомых.

Буэн не признавался себе в том, что ему не терпится поскорей вернуться и посмотреть, чем занята жена. Но когда он пришел в тупик Себастьена Дуаза, оказалось, что дома никого нет, и Эмиль растерялся. Он был сбит с толку. Прежде он не спрашивал себя, чем ему заняться.

Было три часа дня. Решив полюбопытствовать, что ела жена, Буэн открыл холодильник и обнаружил остатки паштета, две по отдельности завернутые картофелины и мисочку со стручковой фасолью. Два предыдущих дня Маргарита позже выходила из дому. Не означает ли это, что сегодня она отправилась куда-то в другое место?

Испытывая беспричинное беспокойство, Буэн пошел на второй этаж, отворил платяной шкаф и убедился, что жена ушла не в пальто, а в каракулевой шубе, которую обыкновенно надевала по воскресеньям. Спросить, куда она ходила, он не сможет, так что остается лишь высматривать да строить догадки.

А может, попугай уже подох? Из-за попугая Буэн ел себя поедом, хотя твердо решил никогда не признаваться в этом. Разве она корила себя, когда отравила его кота?

Затопив камин, Буэн сидел и читал газету, и тут возвратилась она, поднялась наверх, а затем спустилась в кухню. В гостиную она заглянула лишь на минутку — взять вязанье. Она что, решила расположиться в столовой или в не слишком теплой кухне?

Тянулись бесцветные часы, в которых не было ни света, ни тени, — часы, заполненные только размышлениями, какими вряд ли можно гордиться, бесплодными, если не нелепыми вопросами.

“Не попытается ли она отравить меня?”

Внезапно Буэн задумался: “Буду я горевать, если она умрет?”

Нет! Он не будет горевать. Даже не опечалится. Ну, может, ему будет ее не хватать. Буэн не любил смотреть, как умирают люди. И не потому что испытывал к умирающим какие-то чувства, а просто смерть внушала ему ужас.

А много ли шансов у них, в их возрасте, на долгую жизнь?

Бывало, засыпая на спине, Буэн складывал руки на груди, но если замечал это, прежде чем погрузиться в сон, тут же менял позу: такое положение придают покойникам, перед тем как вложить им в руки четки.

А где, интересно, поставят гроб? В спальне? В гостиной? И Буэн очень живо, в подробностях представил себе, как вносят гроб, еще пахнущий свежим деревом.

Умирать первым ему не хотелось. Но и Маргарите он не желал смерти. Лучше об этом не думать. Несмотря на холод и северный ветер, Буэн решил пойти побродить по улицам. После снегопада задул ветер и быстро разогнал тучи на небе.

Зайти в кухню, где сидела Маргарита, и выпить стакан вина Буэн не посмел. Впрочем, отсюда не так уж далеко до Нелли. Он решил пойти повидать ее, но без особых намерений. Не так, как когда-то. Они с Нелли знакомы уже лет десять, а то и все пятнадцать. В ее малюсенькое кафе на улице Фейантинок он захаживал, еще когда был жив ее муж Тео — все его звали только по имени. Над узкой темной витриной кафе желтыми буквами по коричневому фону выведено: “На стаканчик сан-серского”. В кафе ведут несколько ступенек из синеватого камня. Красный плиточный пол посыпан опилками. Стойка находится в глубине, рядом со стеклянной, завешенной тюлем дверью, которая ведет на кухню.