Рональд Нокс - Убийство на виадуке. Три вентиля (сборник) Страница 14

– Почему это? Кто он такой?

– Гробовщик, – ответил Мерриэтт.

– Гробовщики, – подхватил Кармайкл, – ужасно оклеветаны в литературе. Их вечно изображают исполняющими свои обязанности мрачно или с подчеркнутым цинизмом. На самом же деле я слышал, что нет более внимательных или деликатных людей.

– Я вернусь минут через сорок пять, – пообещал Мерриэтт, бережно убирая снимок. – Кармайкл, надеюсь, в мое отсутствие вы не предоставите никаких новых улик.

Когда Мерриэтт ушел, а Кармайкл решил прогуляться до бильярдной, Ривз остался ерзать в нетерпении и обсуждать возможное значение недавней находки.

– Странно, – начал он, – как можно годами вести двойную жизнь в клубе, подобном нашему, и не иметь ни малейшего представления о том, кто находится с тобой рядом. Мы – целый мир в себе, и лицо постороннего человека ничего нам не говорит; скорее всего, даже имя не сказало бы. Но чего я сейчас не понимаю в этой фотографии, так это… насколько давно она была сделана, по-вашему?

– Увы, я не знаток дамских мод, но несомненно, снимок довоенный.

– Вот именно. А Бразерхуд появился здесь лишь в самом конце войны, по крайней мере, тогда он вступил в клуб – я выяснял у секретаря. Давенант же вступил в него еще позднее, год или два назад. Когда человек находит здесь дом, подразумевается, что он приехал исключительно ради гольфа. Но похоже, Бразерхуд, или его призрачный двойник Давенант, к тому времени уже успел познакомиться с обществом Бинвера – по крайней мере, настолько, чтобы обзавестись снимками местных красоток.

– Необязательно, – возразил Гордон. – Может, у нее просто не было более поздних фотографий и она подарила ему эту год или два назад.

– Верно. Однако женщины обычно не забывают обновлять запас своих портретов. И еще одно: по словам кедди, этот снимок лежал в кармане, но не могли же всегда держать его там… Боже милостивый, какой же я остолоп! Какого размера была рамка в коттедже Давенанта?

– Как раз такого. Размер, конечно, самый обычный, но мне думается, вероятнее всего, именно этот портрет Давенант прихватил с собой в спешке, покидая дом, и сунул в карман. При условии, разумеется, что Кармайкл прав.

– Да, в этом случае все ясно как день – по крайней мере, пока. Надеюсь, Мерриэтт потратит время не зря. Только подумайте, как медленно мы движемся по следу убийцы: мы уже дали ему целых два дня.

– Кстати, – сказал Гордон, – только сейчас вспомнил: четверг в Бинвере – сокращенный рабочий день.

Глава 9. Оживший снимок

– Итак? – нетерпеливо спросил Ривз, когда Мерриэтт, припозднившись, вошел в столовую. – Вы узнали?

– Да, я заходил к Кэмпбеллу…

– Но сегодня сокращенный рабочий день.

– Да, вот только… у Кэмпбелла почему-то было открыто. Он не затруднился узнать портрет или дать мне адрес. А когда я услышал имя этой дамы и ее адрес, я довольно много вспомнил о ней.

– Так кто же она?

– Мисс Рэндолл-Смит. Ее отец, старый каноник Рэндолл-Смит, долгое время служил священником в Бинвере – бесспорно, образованный старик, но довольно нудный. Он умер за несколько лет до войны, кажется, году в 1910-м, и оставил дочь практически без средств к существованию; тогда она покинула округу – это было перед самым моим приездом. В начале войны она вернулась, и, видимо, дела ее заметно поправились, потому что она поселилась в старом кирпичном доме с белыми наличниками, который стоит рядом с церковью и выглядит как дом священника, но на самом деле не является таковым. Она и теперь там живет; во время войны она вела большую общественную работу – собирала пожертвования и прочее, но лично я с ней не сталкивался. Кэмпбелл сказал, что она все еще хороша собой – кстати, самого Кэмпбелла молчаливым и сдержанным не назовешь. Он показал мне сравнительно недавно сделанную фотокарточку той же особы – этим портретом он чрезвычайно гордится – и выразил сожаление, что такая дама не замужем. Словом, мы имеем дело с общественной деятельницей и замечательной женщиной, судя по тому, что о ней говорят.

– Хм… – отозвался Ривз, – и Бразерхуд хранил ее портрет… точнее, Бразерхуд в образе Давенанта хранил этот портрет и забрал его с собой, собираясь на некоторое время покинуть эти места. Сдается мне, мисс Рэндолл-Смит могла бы кое-что поведать нам о нем.

– Боже милостивый! – воскликнул Мерриэтт. – Вы же не собираетесь и ей представляться репортером из «Дейли мейл»? Господи, да ведь одно дело – обмануть миссис Брэмстон…

– И совсем другое – обмануть мисс Рэндолл-Смит, потому что она леди? Увы, для меня это пустые сантименты.

– Я хотел сказать, если вы представитесь мисс Рэндолл-Смит репортером, она выставит вас за дверь.

– М-да. Вполне возможно. Но я могу и не говорить, что я из «Дейли мейл», а назваться репортером из «Каунти геральд», сказать, что мне поручили написать о Бразерхуде как об известной фигуре в здешних краях.

– Но чем вы объясните сам факт, что вы явились к ней? – возразил Кармайкл. – Не забывайте, что она может и не знать, кто такой Бразерхуд. Дело в том, что фотографию она подарила не Бразерхуду, а Давенанту. И неудивительно: окажись я в том же положении, я скорее добивался бы ее расположения как Давенант, а не как Бразерхуд.

– Я мог бы просто сказать, что обратился к ней как к одной из старейших жительниц наших мест.

– Деликатное вступление номер один, – подсказал Гордон. – Нет, Ривз, так не пойдет. Я не прочь вновь увидеть вас в образе репортера – по-моему, в нем есть нечто весьма привлекательное. Но не думаю, что даже в этом обличье вам удастся завоевать сердце зрелой женщины. Вам придется придумать другую уловку.

– Полагаю, вы хотели бы, чтобы я вломился к ней домой в ее отсутствие, – с излишним раздражением отозвался Ривз.

– Но вы же хотели увидеть не ее дом, – возразил Гордон, привыкший мыслить буквально, – а ее саму.

– Прекрасно, – сказал Ривз, – тогда я пойду и скажу ей правду. По крайней мере, объясню, что мы расследуем убийство Бразерхуда и что этот снимок нашли у покойного. Я постараюсь убедить ее рассказать мне, не было ли у Бразерхуда врагов или каких-нибудь секретов, которые могли бы пролить свет на его кончину.

– Пока что это лучшее из решений, – согласился Гордон. – Всегда говорите правду, и люди вам ни за что не поверят.

– Но с чего ей не верить мне?

– Для этого нет ни единой причины, просто не поверит, и все. Хотя это и выглядит сатирой на человечество, но я неизменно убеждаюсь, что самый надежный способ скрыть что-нибудь – прямо заявить об этом факте. При этом люди всякий раз полагают, что ты морочишь им голову или язвишь, в итоге тайна остается тайной.

– Вы старый недоверчивый саддукей[16]. Ни за что не поверю, что такая женщина столь низкого мнения о людях.

– Какая «такая»?

– Как на снимке.

– Вы уже влюбились в нее? Мерриэтт, сдается мне, у вас прибавится хлопот со всеми этими похоронами и свадьбами.

– Не болтайте чепухи, – перебил Ривз. – О женщинах я не имею ни малейшего представления – разве что некоторые из них настолько уродливы, что я узнаю их, встречая на улицах. Эта явно не относится к их числу. Но я немного научился судить о людях по лицам, и, по-моему, это лицо женщины, которая откровенна сама с собой и ждет от окружающих такой же прямоты.

– Давайте посмотрим еще раз, – предложил Гордон. Мерриэтт вынул снимок, его снова пустили по рукам. – Пожалуй, вы правы, – признал Гордон. – Меня занимает то, что женщина привлекательная, но не красавица – я о том, что ее красоту не назовешь классической, – приняла столь серьезный вид, пока фотограф снимал ее. Мне кажется, мистеру Кэмпбеллу могло бы хватить сообразительности пошутить с ней или, по крайней мере, посоветовать ей облизнуть губы.

– Вы правы, – согласился Кармайкл. – Вид у нее чрезвычайно серьезный, но мне кажется, тем лучше, когда речь идет о портрете. Вы когда-нибудь задумывались о том, какое преимущество по сравнению с нами будут иметь историки будущего? Вспомните, как поздно сама портретная живопись вошла в историю: пожалуй, справедливо будет указать, что миниатюрный набросок Эдварда II на полях старинной хроники – самый ранний из портретов, какой только сохранила для нас английская история. А когда портретная живопись наконец появилась, как быстро это искусство стало искажать действительность! Мы видим, что Гольбейн говорил правду, но уже к временам Ван Дейка ее начисто вытеснила придворная лесть. А историки будущего смогут увидеть, какими мы были на самом деле.

– А мне это лицо, – признался Ривз, – кажется печальным – лицом женщины, которая видела немало бед. Почему-то мне кажется, что она привыкла вот так серьезно сжимать губы.

– Едва ли вы получили представление о типичном для нее выражении лица, – вставил Мерриэтт.

– Откуда вы знаете? – изумился Ривз.

– Видите ли, Кэмпбелл показал мне ее недавний снимок, и на нем она выглядит совсем иначе.