Жорж Сименон - В тупике Страница 14

— Вы не смогли бы!

— Без тебя знаю, идиот! В том-то и дело…

И оба погрузились в молчание, угрюмо глядя в одну точку. Полковник, владелец виллы под Тулоном, не стесняясь, у всех на глазах, поглаживал грудь одной из девчонок, а та будто этого и не замечала. Жожо все-таки пришлось выбежать в туалет. Скрипач подошел со смущенным видом.

— Что-нибудь не то сыграли?

Ему ведь даже не дали доиграть до конца!

— То, то!

— Вы уж простите… Вы, наверно, привыкли к настоящим цыганам…

— Да нет, дружочек, все было прекрасно!

Он уже ничего не понимал, не знал, как отойти от нее.

— Ребятишки у тебя есть?

— Трое!

— Тогда не все ли равно тебе?

Он ушел, так ничего и не поняв. А понимала ли Жанна сама себя?

— Ребятишкам-то его не каждый день мясо достается! — сказала она Владимиру. — Подумать только, что эта дура Жожо отправила своего малыша в Швейцарию. Показывала она тебе фотографию? С таким мальчонкой рассталась — значит, вовсе жизни не заслуживает. И это ради того, чтобы пить шампанское и бездельничать… Опротивели мне люди, вот что! А ты уже напился? Слушаешь ты меня или нет?

Она смотрела на него, слишком хорошо его зная, чтобы не видеть, что он еще не слишком пьян.

— О чем ты думаешь? Спорю, что все еще о Блини…

— А вот в Константинополе… — начал он.

— Да ну тебя с твоим Константинополем! Ну, подыхал ты там от голода! Дальше что?

Его все время тянуло следить за ней, и если бы она встретилась с ним взглядом, то с удивлением обнаружила бы в его глазах ненависть.

— В Константинополе, — продолжала она, — уже было слишком поздно. У тебя раньше был шанс.

— Какой?

— У тебя в стране тогда все разом взорвалось. Это что, по-твоему, не шанс? Все стереть, все начать заново! Но у тебя пороху не хватило.

Он съежился на диванчике и сжал губы.

— Тебе-то как раз следовало это понять!

— А моего отца расстреляли… — сказал он очень тихо.

— Каждый день тысячи людей умирают…

— Мою сестру посадили в тюрьму, и до того, как убить, десять или двенадцать негодяев ее…

Она повернулась к нему.

— Это правда?

— Клянусь!

— Ты вечно клянешься. Но на этот раз я тебе, пожалуй, поверю.

— Мою мать…

— Замолчи! Хватит уже!

Жанна снова разжалобилась; она пила, и ей хотелось плакать.

— Прости, Владимир… Ты прав… Даже не знаю, как это выразить. Тебе этого не понять… Официант, еще шампанского! Нет, маленьких бутылочек не надо! Давай сразу две полуторные! Твое здоровье, полковник! За вас, девчушки! Владимир, сходи туда, к туалету, посмотри, как там Жожо, ей, может быть, совсем плохо…

Лавируя между танцующими, он прошел через зал и застал Жожо у туалетного зеркала, рядом с уборщицей, разводившей для нее в воде порошок аспирина.

— Плохо дело?

— Тошнит… Уезжаем?

— Не знаю…

— Ночуем в Марселе?

— Надеюсь… Она не сказала…

— Иногда я думаю, что она все это нарочно делает… Что именно делает Жанна нарочно, она не уточнила, но они поняли друг друга.

— Она плачет, — сообщил Владимир.

— Этим всегда у нее кончается! Жожо выпила воду с аспирином, икнула и опять напудрилась.

— Пошли!

Посетители мало-помалу расходились. Полковник курил сигару, усадив себе на колени одну из подружек. В угоду тем, кто щедро платил, владелец ресторана всем раздал шуточные подарки. Жанна надела на голову — и тут же об этом забыла! — картонную пожарную каску.

— Что это вы там вдвоем вытворяли? — спросила она с подозрением.

— Да ничего… Мне было нехорошо…

— А знаете, я все думаю: вы уже спали друг с другом?

— Никогда! — воскликнула Жожо.

Она говорила правду. Им это даже в голову не приходило — ни ей, ни ему.

— Ну и пусть! Мне-то все равно. Я ведь не ревнива… А ты ревнив, полковник?

Тот не знал что ответить, да вряд ли он и расслышал вопрос.

Музыканты все играли, только ради них. Хозяин с барменом подсчитывали выручку. На вешалке висели лишь их вещи. Официанты то и дело поглядывали на часы. Одна бутылка еще оставалась непочатой.

— Надо с ней справиться! — решила Жанна, вздохнув. И сама наполнила бокалы. Потом подозвала метрдотеля, проверила счет вместе с ним, нашла ошибку в тридцать франков.

— А ты думал, я уж совсем напилась, да? Так тебе и надо! Не получишь на чай…

Они встали, прошли через опустевшую танцевальную площадку, путаясь ногами в обрывках серпантина. Дойдя до дверей, Жанна обернулась и увидела метрдотеля, сохранявшего все тот же вид, исполненный достоинства.

— Держи! Вот тебе сто франков, так уж и быть! Только в следующий раз не воображай, что я совсем дура!

Она не ошиблась: Дезирэ нашел их и, подъехав к ресторану, открыл дверцу машины.

— Домой! — устало сказала Жанна. У полковника была своя машина.

— Вы не едете с нами?

Нет, он предпочитал своих подружек. Дезирэ подсказал:

— Мадам будет, наверно, теплей внутри?

— Ты же знаешь, я ненавижу сидеть там, в глубине.

Тем не менее, отъехав несколько километров от Марселя, пришлось остановиться на пустынном шоссе, потому что ей стало холодно. Она накинула пальто шофера поверх своего. Жожо спала, голова ее моталась туда-сюда, Владимир курил, забившись в уголок.

Ему тоже было холодно, так как он не захватил пальто. И все чудился ему Блини, сидящий на вокзальной скамье. Он так ясно представлял себе этот пустынный перрон, когда ночной холод проникает под стеклянный свод.

Темноту прорезал белый треугольник фар, на этом фоне четко вырисовывался силуэт Жанны Папелье, так и не снявшей с головы пожарную каску. Спит она, что ли? Или нет?

Владимир курил не переставая, зажигая одну сигарету от окурка другой. И чувствовал, как вместе с холодом что-то еще постепенно охватывает все его существо — неясная пока еще ненависть к этой крепкой спине, к жирному затылку, неподвижно торчавшему перед ним по ту сторону стекла.

Жожо иногда вздыхала во сне и наконец бессознательно прижалась босыми ногами к бедру Владимира.

Глава 6

Прошло целых два месяца, а Владимиру все еще случалось, в особенности по утрам, когда он просыпался, говорить по-русски, чувствуя в то же время, что слова его погружаются в пустоту, и снова понимая, что он опять заговорил с Блини. А койка Блини на яхте так и стояла пустой. Дважды за это время, когда Владимир возвращался в поздний час, а с востока задувал сильный ветер, на эту койку, не раздеваясь, валился немой — огромная голова его, казалось, была кое-как сработана топором из деревянной чурки, огромные ноги всегда оставались босыми, а рот был разинут в беззвучном смехе.

Стоял июнь, вернее — близился июль. Просторные, свежеокрашенные пляжные постройки распахнули настежь окна и двери, и под рев громкоговорителей вовсю торговали чем угодно, от мороженого до буйябеса, коктейлями и тепловатым пивом. По всему пляжу, вкривь и вкось, выросло штук двести кабинок, а над ними — вышки для прыжков в воду и спортивная горка. Тротуары превратились в сплошную террасу, тесно уставленную круглыми столиками и легкими металлическими стульями.

В порт что ни день заходили все новые и новые суда, крупные и мелкие, байдарки, каноэ и еще какие-то нелепые предметы, похожие на гигантских пауков и приводимые в движение педалями.

По вечерам кто-нибудь приносил на мол граммофон, люди рассаживались в ряд и часами слушали его, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Какое-то здание, высотой с колокольню, заполненное крошечными квартирками, словно улей сотами, было набито до отказа, и все его окна зажигались, одно за другим, а на балконах виднелись чьи-то тени, облокотившиеся о перила.

Неужели Лили догадалась? Владимир всегда садился в один, и тот же уголок возле стойки. Как-то раз, выпив больше обычного, он внезапно вскочил с таким взволнованным видом, что руки Лили, наливавшие кому-то вино, застыли в воздухе. Она поняла: Владимир испугался! Она могла бы поклясться, что он чуть было не бросился бежать в кухню. И тут же проследила за его взглядом и нахмурилась: в кафе вошла компания парней. Владимир уселся на место, явно стыдясь своего волнения.

— Что с вами такое случилось? — спросила Лили. Он сделал вид, будто осматривает свой диванчик, потом ответил:

— Да ничего… Показалось, что меня укусила какая-то букашка…

Лили заметила, что один из вошедших парней был примерно того же роста, что Блини, и одет был в белые брюки и полосатую тельняшку, а на голове красовался американский берет.

Так одевались многие, но на сей раз это застало Владимира врасплох. Он даже не смотрел на застекленную дверь, когда за ней возник какой-то размытый силуэт. А ему почудилось, что вошел Блини…

По вечерам, возвращаясь из «Мимоз», он с тревогой вглядывался в темноту — ведь теперь в любой час парочки обнимались на каждом углу; люди с удовольствием спали на открытом воздухе, вместо того чтобы улечься в кровать. И вот перед тем, как войти в кубрик, он всегда зажигал свет, будто опасаясь, что сейчас увидит Блини спящим на своей койке. В Тулон он больше не ездил. Но ведь кавказец мог оказаться и в любом другом месте. Может, уже близко и появится с минуты на минуту.