Джон Карр - Загадка Красной вдовы Страница 15

— А… — сказал Мастерс. Теперь он выглядел менее жизнерадостным. Он слегка наклонил голову набок и прищурился. — Вот вы о чем… Понимаете, вы, находящиеся в комнате, — пока мой единственный источник информации. Я еще не допрашивал слуг. Я действительно слышал нечто подобное. Но диагноз, поставленный в спешке, может оказаться ошибочным.

— Никакой ошибки, — проворчал Г. М., — если только вы не записали меня в еще большие глупцы, чем я есть на самом деле. Я его тоже осматривал. — Г. М. достал из кармана трубку, примостил ее в угол рта, но зажигать не стал. — По-моему, Бендер умер где-то в одиннадцать пятнадцать. Действительно, кто-то отвечал за него. Сымитировать крик нетрудно: толстая дверь, большое расстояние — подойдет любой приглушенный звук. Лишь бы мы услышали. Но почему, Мастерс? Зачем кому-то понадобилось изображать Бендера? Здесь действительно был другой. И он украл записную книжку Бендера.

Мастерс сел на стол и открыл блокнот.

— Знаю я, что вы сейчас скажете, — буркнул Г. М. — Я весьма общо ввел тебя в курс дела. Но вот факты. Я сразу стал искать записную книжку Бендера. Она исчезла. В ее существовании я не сомневаюсь. Наверное, в ней было что-то компрометирующее кого-либо из участников игры. И наконец, кто-то положил ему на грудь свиток.

— И еще игральную карту. — Мастерс наклонил голову набок и улыбнулся. — А тот листок бумаги…

— Пергамента, поправил сэр Джордж. — Инспектор, могу я взглянуть на него?

Мастерс отдал свиток. Сэр Джордж развернул похрустывающую полоску и расправил ее на стене. Пергамент имел около восьми дюймов в длину и полдюйма в ширину. На нем мелкими печатными буквами было написано:

Struggole faiusque lecutate, te decutinem dolorum persona.

— Ну как, джентльмены? — спросил Г. М. и моргнул по-совиному. — Хорошо, что в нашем распоряжении находятся мозги из Кембриджа и Британского музея. Что там написано?

Сэр Джордж отпустил концы пергамента, и он сразу свернулся и упал в подставленную ладонь. На лице Джорджа появилось обеспокоенное выражение.

— Если бы я не боялся показаться глупцом, я бы сказал, что пергамент использовался в качестве амулета или талисмана. Возможно, чья-то шутка. — Он посмотрел на Г. М. — Текст на пергаменте — это либо заклинание, либо молитва об «освобождении от боли этого человека». «Dolor» также может означать «печаль». Я не все понимаю. Это средневековая вульгарная латынь. В вульгарной латыни слова часто искажаются, лишаются окончаний, имеется тенденция использовать инфинитив для выражения намерения. Не могу понять, в каком контексте использовано слово faius. Как я уже говорил, возможно, это шутка…

— Ясно. Вы хороший друг семьи, верно? Сразу видно. Ничего себе шуточка: положить на грудь мертвеца молитву об избавлении от боли. Теперь вы видите, Мастерс, что в этом доме не все так просто?

— Вижу, — подтвердил Мастерс и вполголоса выругался.

— И если у вас в голове еще не сложилось полной картины, я могу поделиться с вами несколькими соображениями. Прежде чем двину вам между глаз. Итак. Если ты хочешь найти человека, побывавшего в этой комнате, выбор у тебя не очень велик. Почему? Потому что, за исключением двух человек, у всех, кто находится сейчас в доме или связан с этим домом, железное алиби, к которому не придрался бы и сам ангел-регистратор. Слушай дальше, сынок. Пока они тут кричали и звонили в полицию, я немного побродил, поспрашивал и подумал. — Г. М. начал загибать пальцы на руке. — Во-первых, у нас есть участники игры и вообще все, кто был за ужином. Это Алан, Гай, Изабелла, Карстерс, Равель, Терлейн, Джордж Анструзер и я. Во-вторых, два человека отсутствовали, но пришли к самой, так сказать, кульминации. Это Джудит и Арнольд. В-третьих, нельзя забывать слуг: дворецкого, эконома, кухарку, двух служанок и шофера. Записываете?

— Да, сэр, — ответил Мастерс. — Всегда приятно вновь обратиться к твердым фактам. Пожалуйста, дальше.

— Пишите, пишите. С десяти пятнадцати до половины одиннадцатого — и даже еще позже — все слуги находились в подвальном этаже, ужинали. Джудит с женихом были в театре с целой компанией друзей, трое из которых ехали с ними в такси и могут подтвердить, что те вышли у дверей дома не раньше чем без пяти двенадцать. И наконец, все остальные были все время у меня на глазах… за исключением двоих. Как все просто, да, Мастерс? Черт меня побери, даже слишком просто! И мне это не нравится.

— Двое, которые отлучались, — сказал Мастерс, решительно черкая в книжке, — мистер Гай Бриксгем и мисс Изабелла Бриксгем. Верно? Верно. Подождите секунду! Кажется, кто-то говорил мне, что француз, Равель, также покидал столовую. Ага. Этим иностранцам человека убить — раз плюнуть.

— Но Равель отлучился в десять тридцать одну — после очередного ответа из комнаты. Другими словами, Бендер умер, когда Равель еще был за столом, и неизвестный голос дважды отзывался, когда Равель еще не ушел из столовой. У него алиби ничуть не хуже, чем у любого из нас.

— У меня и с двумя другими работы на всю ночь хватит. Впрочем, я не собираюсь занимать их надолго, — сказал старший инспектор. — Но сначала… Входите, доктор! У нас тут вышел спор по вашей части.

Полицейский врач, хорошо одетый человек, похожий на преуспевающего дельца, был уже в шляпе и пальто.

— Мне нужен ордер на вывоз тела. Я не могу ручаться за свои слова, пока они не подтверждены вскрытием, но сто шансов к одному в пользу предположения сэра Генри. — Он отряхнул пальто. — Это кураре. Мне довелось видеть жертв отравления кураре, иначе мои слова немногого бы стоили.

— Мастерс, спрашивайте дальше, — сказал Г. М., поскольку тот с сомнением замолчал, поглядывая на доктора. Лунообразное лицо Г. М. светилось нетипичным для него весельем. — Видите ли, Мастерс не совсем доверяет моим знаниям. Он хотел уточнить, опасен ли кураре при проглатывании. Блейн, разрешите наши сомнения.

— Нет, не опасен, — отозвался Блейн. — Более того, могу с уверенностью сказать, что в данном случае он не был проглочен. Я взял кровь на анализ, и ее ненормальность видна невооруженным глазом.

— Ясно. Сколько, по-вашему, прошло времени от введения яда до момента смерти?

— Я могу лишь предположить. Мышечный паралич через три минуты. Смерть — через десять.

Мастерс выругался.

— Вы нашли прокол? Как был введен яд?

— Пока не могу сказать с уверенностью. Я не осматривал всю поверхность тела. У него ранка на подбородке, под челюстью. Похожа на порез от бритвы. Но если только он не брал бритву с собой в комнату и не брился в ней, к яду он отношения не имеет. Иначе он умер бы на ваших глазах. Что-нибудь еще? Если нет, выпишите мне ордер, и я пойду. Ах да, вас хотят видеть доктор Арнольд и пожилая леди. Они за дверью.

Мастерс, переглянувшись с Г. М., распорядился позвать их. Терлейну впервые удалось хорошо разглядеть доктора Юджина Арнольда. Он вспомнил, как описывал его Карстерс; это описание, хоть и не соответствовало реальности, позволяло понять, что, по мнению Карстерса, доктор Арнольд — отвратительный тип. Теперь Терлейн понимал Карстерса. От Арнольда разило снобизмом человека, который всего в жизни добился сам. Такие люди всегда говорят правду в глаза, ни с кем не считаются, но им всегда почему-то все оказывают услуги, хотя они никому не нравятся. У доктора Арнольда было красивое волевое лицо, которое мгновенно могло принимать доброе выражение — будто включалась электрическая лампочка; светло-карие глаза, смотревшие серьезно и проницательно; густые, почти черные волосы с легкой сединой на висках — той, что так нравится женщинам. В Юджине Арнольде все было на своих местах. Рядом с ним Карстерс выглядел растрепанным мальчишкой. Глядя на то, как он, пропустив вперед мисс Изабеллу Бриксгем, входит в комнату — голова наклонена точно под нужным углом, глазам сообщено выражение заботы и готовности в любой момент поддержать даму, — Терлейн вспомнил портреты первого герцога Мальборо. Да, вот как выглядел Арнольд: уверенным, собранным, серьезным, умным человеком с развитым чувством собственного достоинства. И может быть, он любил деньги не меньше герцога Мальборо.

— Я хотела поговорить с вами, — тихим голосом сказала Изабелла, в нерешительности переводя взгляд с Мастерса на Г. М. Веки ее бледных глаз были красны, а сама она будто уменьшилась. Сейчас ей можно было смело дать все шестьдесят. — Я должна, потому что… понимаете, в какой-то мере я чувствую себя ответственной за смерть бедного мальчика. Но разве нам необходимо разговаривать здесь? Пожалуйста, пойдемте куда-нибудь в другую комнату.

Арнольд включил свое обаяние, но оно никак не подействовало на Г. М.

— Я боюсь, джентльмены, что вынужден настоять на этом, — резко сказал доктор. — Мисс Бриксгем вверена моим заботам. Она пережила сильное нервное потрясение.