Николае Штефэнеску - Загадка архива Страница 15

— А о том, что Нягу кто-то звонил в тот день в театр? — снова спросил Эмиль.

— Вероятно, назначали свидание.

— Где? — спросил Эмиль, и по его тону было ясно, что ответ для него очень важен.

— Где? — пожала плечами Ана. — Может быть, в театре, может быть, в кино… а может быть… в доме артистки.

— Может быть, в доме, — повторил как бы про себя Эмиль и принялся монотонным голосом распутывать нить своих догадок: — Электрик мог уйти из театра только после окончания спектакля. Значит, почти одновременно с Беллой Кони. Я сказал «почти», потому что артистка обычно задерживалась: нужно было разгримироваться, может быть, выпить стаканчик с очередным поклонником…

— Ты хочешь сказать, что в тот час, когда было совершено преступление, Нягу находился в доме артистки?

— Вполне возможно.

— И убил её, чтобы отомстить за обвинение в краже! — воскликнула Ана тоном, о котором нельзя было сказать наверное, шутливый он или серьёзный.

— Ну, не совсем так…

Эмиль хотел что-то добавить, но, заметив, что они подошли к большому зданию, на первом этаже которого находилась кондитерская «Нестор», резко остановился. Несколько мгновений он колебался, потом взял Ану за локоть.

— Пойдём со мной! У меня есть для тебя сюрприз! — сказал Эмиль и потянул её на боковую улочку, где был вход в здание.

— Не хочу больше никаких тайн! — воспротивилась Ана.

— Не бойся! Пошли! — настаивал он с той же загадочной улыбкой.

— Ну, готово! Теперь-то уж мы поймаем убийцу!

Девушка из библиотеки

— Они вошли в огромный холл, отделанный чёрным мрамором. Здание было старое, из тех, что построили ещё накануне второй мировой войны.

Эмиль остановился перед списком жильцов и, найдя то, что искал, коротко объявил:

— Четвёртый этаж.

Это известие не слишком обрадовало его сотрудницу, ибо на кабинке лифта висело красноречивое объявление: «Лифт испорчен».

Они начали покорно подниматься по лестнице. Рядом с ними шёл какой-то старичок, задыхающимся голосом произнося бурные проклятия по адресу кооператива «Лифт»:

— С тех пор, как они сделали капитальный ремонт, он больше стои́т, чем движется! Чтоб им пусто было! Двадцать лет ходил, а как только отремонтировали — встал, и ни с места! А деньги за обслуживание, небось, берут!

На втором этаже старик остановился, чтобы передохнуть, и Эмиль с Аной продолжали подниматься, не сопровождаемые больше «комплиментами» по адресу кооператива «Лифт».

На четвёртом этаже они остановились.

— И в самом деле, как тут не начнёшь браниться — воскликнул Эмиль. — Впрочем, мне движение необходимо. Меня подстерегает склероз!

— Кто здесь живёт? — с любопытством спросила Ана.

— Ещё минуточку — и ты всё поймёшь! — ответил Эмиль, нажимая на кнопку одного из звонков.

Им открыла пожилая женщина.

— Мадам Флорика Аиоаней? — спросил Эмиль.

Ана не сдержалась, чтобы не бросить ему укоризненного взгляда:

— Ага, вот как!.. и ты молчишь?!..

— Да, — дрожащим голосом ответила женщина.

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, — начал Эмиль. — Но мы хотели бы вас кое о чём расспросить… мы из милиции…

— Пожалуйста… входите! — пригласила их женщина.

Они прошли прихожую, и женщина впустила их в небольшой холл.

Флорика Аиоаней была женщина лет семидесяти, худенькая, низкая, одетая в простое чёрное платье. Её поседевшие волосы имели голубоватый оттенок: как видно, когда-то они были блестящего чёрного цвета. Сзади волосы были собраны в огромную шишку. Казалось, что женщина их никогда не подстригала.

— Садитесь! — пригласила она их, всё тем же дрожащим голосом.

«Гости» сели. Ана огляделась. Это была двухкомнатная квартира, чистая, хорошо обставленная. Одного хозяйского взгляда было достаточно, чтобы определить, что в этом доме всего вдоволь. Радиоприёмник, маленький проигрыватель. И повсюду вязаные салфеточки, кружева, вышивки. Всё сделано искусно, со вкусом. «Она вышивает, — подум Ана, — и, как видно, следит за модой».

Женщина взглянула на них вопросительно. Её голова по-прежнему слегка тряслась, что выдавало, однако, не страх, а удивление. Эмиль отметил это про себя. Не зная, с чего начать, он бросил на Ану умоляющий взгляд. Девушка его поняла и завела рассказ о научном исследовании, о «дипломной работе»… Женщина смотрела на них, как огорошенная; казалось, она не могла поверить, что через столько лет кто-то ещё интересуется этой историей и не находила слов для того, чтобы выразить своё удивление. Она буквально застыла на месте, но голова затряслась ещё сильнее. Увидев всё это, Ана впервые подумала, что, может быть, плохо сделала, вмешавшись в эту кампанию по «откапыванию мертвецов».

— Извините, пожалуйста, что мы вас побеспокоили, — попытался успокоить женщину Эмиль. — Если вы не можете нам помочь, мы уйдём.

— Нет… Нет… вы можете остаться! — возразила она.

Эмиль глядел на неё молча. Он даже забыл те вопросы, которые собирался задать. Опять начинать всё сначала? Старуха, казалось, свалилась с того света. Эмиль уже было решил не спрашивать её ни о чём. Ана отплатила ему за это решение тёплой, утвердительной улыбкой.

Эмиль откашлялся.

— Нет, мы больше ничего от вас не хотим, — решительно заявил он и взглядом попросил у Аны поддержки.

— Мы пришли скорее для того, чтобы повидать вас! — подхватила она.

— Мы раскопали эту печальную историю, и нам захотелось посмотреть, как живёт дочь актрисы… то есть Дойна…

Женщина сидела, склонив голову, словно пытаясь собраться с мыслями. Ана и Эмиль, не сговариваясь, оставили её на какое-то время в покое. Наконец, пронзив их острым взглядом, женщина резко заговорила:

— Дойна — моя дочь….

Потом так же резко остановилась и испуганно спросила:

— Который час?

— Двенадцать!

Женщина облегчённо вздохнула:

— Дойна придёт в час… Прошу вас не говорить ей ни о чём… она не знает… ведь ей тогда было два года… Она даже и не помнит матери… Она… она думает, что я — её мать… Прошу вас… чтобы она не узнала…

— Она не узнает! У нас нет никаких оснований говорить ей об этом… Успокойтесь, пожалуйста! И повторяю: если вам не хочется говорить с нами, мы уйдём… Пусть будет… пусть будет так, словно мы и не приходили… — попытался пошутить Эмиль.

— Нет, погодите… теперь погодите… раз уж вы пришли… По правде… по правде говоря, мне нечего сказать… Я почти ничего не знаю…

— Если вы согласны, я вас кое о чём спрошу.

— Да, пожалуй, так будет лучше.

— Вы родственница бывшей танцовщицы Беллы Кони?

— Нет… я ей не родственница… Я её даже и не знала…

— А почему вы взяли девочку? — вмешалась Ана.

— Почему? Потому что… Я жила одна, муж погиб на фронте, в Чехословакии… Сын тоже… Я подумала, дай возьму ребёночка, усыновлю… После смерти матери Дойну отправили в приют, потому что родственников у неё не было… Там мне её и предложила директорша. Когда я туда пришла, понимаете….

— Да, да… конечно!

— Тогда все только и говорили что о той печальной истории. Я и взяла девочку… Их дом опечатали… Когда её взяла, мне дали оттуда мебель, постельное бельё… Потом я переехала на другую квартиру. Та была слишком большая… Ох, боже мой!

— И вы растили Дойну одна?

Тень беспокойства прошла по лицу женщины, или, по крайней мере, так показалось Эмилю.

— Одна! — проговорила она наконец.

— На деньги, заработанные вышиванием?

— Да, вышиванием, — послышался, как эхо, голос хозяйки. — За вышитые вещи платят хорошо, — добавила она немного живее.

— И они такие красивые! — воскликнула Ана, поглаживая скатерть.

— Я ведь уже шестьдесят лет этим занимаюсь… — просто сказала женщина и снова задумалась.

Эмиль взглянул на Ану, спрашивая, не пора ли им уходить. Казалось, что они больше ничего не вытянут из этой доброй, спокойной женщины. Но она вдруг начала сама:

— Моя Дойна… она хорошая девочка… Очень хорошая…

— Она учится? — спросила Ана.

— Конечно. В медицинском, на пятом курсе, — гордо ответила женщина. — Первая на курсе. Получает стипендию! Лишь бы бог дал ей удачи!

Ана вздрогнула, почувствовав, что из кухни доносится запах горелой еды.

— Вы забыли что-то на огне?

— На огне? — удивлённо спросила старуха и потом, испуганно: — Ах да! Мясо! Господи, наверное, сгорело!

Она встала и быстрыми мелкими шагами направилась на кухню.

— Можно, я вам помогу? — предложила Ана и тоже встала.

Женщина не ответила, и Ана вошла с ней в кухню.

Оставшись один, Эмиль внимательно огляделся.

Две-три фотографии молодой девушки — конечно Дойны. Эмиль внимательно рассматривал портрет. В девушке было сходство с матерью, насколько Эмиль помнил её по фотографиям.