Джон Карр - Отравление в шутку Страница 15

Туиллс, скорчившись, лежал на полу по другую сторону кровати — его голова скрывалась под ней, а одна нога была прижата к животу. Прикоснувшись к маленькой фигурке в красно-белой полосатой пижаме, я обнаружил, что она успела остыть.

Глава 8

БРОМИД В ВАННОЙ

Меня попросили подготовить этот отчет ради членов семьи Куэйл, спустя долгое время после закрытия дела остающихся под смутным подозрением, которое можно полностью рассеять, лишь обнародовав всю правду. Но я не считаю полезным вдаваться в детали этого кошмарного утра в период, предшествующий прибытию полиции. Этот промежуток времени остается одним из самых худших моих воспоминаний. Кларисса, как и следовало ожидать, впала в истерику. Думаю, несмотря на высокомерное и снисходительное отношение к мужу, она по-своему любила его, насколько вообще могла кого-то любить, — хотя, конечно, драматизировала ситуацию, делая ее абсолютно невыносимой. Ее комната соединялась с комнатой Туиллса через ванную. Она вошла туда, как раз когда Мэтт и я склонились над маленькой фигуркой в красно-белой пижаме, и ее вопль оповестил о случившемся весь дом.

Мэри держалась немногим лучше, хотя была менее многословна, а то, как она взмахивала руками, могло кого угодно вывести из себя. Фактически каждый из них действовал остальным на нервы. Впоследствии Джинни призналась мне, что самым худшим было то, как Мэтт бродил из комнаты в комнату, бормоча себе под нос, внезапно появляясь у двери со словами: «Боже, какое несчастье» — и исчезая вновь. Хладнокровие сохраняли только сиделка и горничная-славянка, продолжавшая спокойно раскатывать на кухне тесто. Всех потрясла не столько смерть доктора Туиллса, сколько уверенность в том, что один из них убийца. Теперь всякие сомнения в этом исчезли.

Поэтому позвольте мне ограничиться повествованием о том, какими я видел обстоятельства убийства Туиллса в то утро до прибытия полиции и как мои догадки впоследствии подтвердились.

Я с самого начала не сомневался, что Туиллс умер от отравления гиосцином. Лицо его посинело, зрачки глаз расширились, и имелись указания на судороги, предшествовавшие коматозному состоянию. Как уже говорилось, он лежал на полу. На нем все еще были очки, хотя они соскользнули с одного уха и съехали на нос. Тело, повернутое на левый бок, касалось столика у изголовья кровати. Правая рука протянулась к ножке столика, левая согнулась под туловищем. Неподалеку от окна, в стене, в которую упиралось изголовье кровати, находилась дверь в ванную.

Постель была сильно смята — откинутые назад простыни свисали с той стороны, у которой лежал доктор. Среди них, обложкой вверх, валялся раскрытый сборник стихов Генриха Гейне. Две подушки в изголовье сохранили отпечаток головы. На столике еще горела лампа. Рядом с ней стояли банка с табаком и стеклянная пепельница, в которую высыпался пепел из опрокинутой трубки. В кармане пижамы Туиллса лежал коробок спичек.

Очевидно, доктор читал и курил в постели, когда яд начал действовать. Вероятно, он уже выбил трубку, но еще какое-то время не собирался спать, о чем свидетельствовали спички в кармане и закрытое окно. Почувствовав признаки отравления, Туиллс сделал отчаянное усилие встать и пойти в ванную, а потом либо поскользнулся, либо у него закружилась голова, и он упал там, где мы его обнаружили, не сумев, как ранее судья Куэйл, или не захотев крикнуть. В этом я не был уверен.

В комнате имелся лишь один сосуд, где мог содержаться яд. Стакан с остатками бромида стоял на стеклянной полке над умывальником в ванной. Рядом я увидел бутылочку с белым порошком бромида, пузырек с нашатырным спиртом и ложку с прилипшими к ней следами порошка. Большая голубая бутылка с примочкой для глаз со слегка покосившейся крышкой-стаканчиком была прислонена к одному из кранов. Все остальное стояло на своем месте.

Одежда покойного была небрежно брошена на плетеный стул в центре комнаты; ботинки валялись в дальнем углу. Полинявший халат свисал с приоткрытой дверцы шкафа. Бюро было захламлено щетками, галстуками, запонками, записными книжками и карандашами, на которые просыпался из банки порошок талька. Большая фотография Клариссы в рамке стояла на стопке номеров «Америкэн меркьюри». К зеркалу был прилеплен снимок, изображающий Туиллса, сидящего с довольной усмешкой в кафе на тротуаре с кружкой пива в руке.

При виде последней детали я особенно остро ощутил всю трагичность ситуации. Окинув взглядом холодную неопрятную комнату, я снова посмотрел на венский снимок с его наивным пафосом. Ибо в том же слегка наклонившемся зеркале я видел отражение тела Туиллса, лежащего на полу, и смятую постель, откуда он упал.

В безмолвной комнате ощущался застоявшийся запах трубочного табака. Доктор вошел сюда, поставил сифон на верхнюю полку шкафа (где он стоял сейчас), разделся, потом пошел в ванную, сделал примочку на глаза и растворил в воде бромид. А затем — смерть.

Мне хотелось, чтобы здесь был Банколен. Хотя я и рассматривал комнату до боли в глазах, но нигде не видел никаких ключей или нитей к разгадке тайны. Конечно, теоретически это могло быть самоубийством. Такая возможность не пришла в голову другим, поскольку их мысли были так сосредоточены на вчерашних отравлениях, что они сразу уверовали в убийство. И я знал, что они абсолютно правы. Самоубийцы не укладываются в кровать выкурить трубку и почитать Гейне в ожидании конца и не промывают глаза, прежде чем выпить яд. Разумеется, можно было предложить версию, что это Туиллс пытался убить судью и миссис Куэйл, поскольку обладал ядом и знал, как им пользоваться, но, потерпев неудачу, покончил с собой. Поверхностный ум мог бы даже сконструировать мотив, кажущийся достаточно убедительным другим, столь же поверхностным умам. Допустим, запоздалые угрызения совести побудили Туиллса спасти жизнь судье после того, как он отравил содержимое сифона, после чего он впал в отчаяние и сам выпил гиосцин. Но во всей истории преступлений отравители никогда так себя не вели. Да и вообще это не походило на Туиллса. Хотя объяснение выглядело достаточно правдоподобным, я знал, что оно неправильно.

Тем не менее оно давало бы семье возможность избежать скандала, если бы только им хватило ума понять это сразу. Но, как обычно, они сразу же напоролись на то, чего хотели избежать. Я не успел опомниться, как Мэри побежала вниз к телефону и позвонила их семейному врачу, доктору Риду, который, к сожалению, был также окружным коронером. Она успела пробормотать «убийство» и «вы должны привести полицию». Мэтт выхватил у нее трубку, но вред уже был причинен. А потом Мэтт еще сильнее ухудшил ситуацию, позвонив в три газеты, поговорив с редакторами и попросив их не печатать ничего, что они услышат об этом деле. Учитывая видное положение Куэйлов, было вполне вероятно, что газеты пойдут навстречу, но слухи наверняка начнут распространяться.

Единственным способом избежать огласки был бы вердикт о самоубийстве. Несмотря на неосторожные слова Мэри и Мэтта, можно было добиться такого заключения в свидетельстве о смерти и обойтись без вмешательства полиции. В конце концов, теоретически Туиллс мог покончить с собой.

Я еще был наверху, когда услышал звонок в дверь. Быстро спустившись, я увидел, что Мэтт впустил доктора Рида и (увы, это было неизбежно!) окружного детектива. Последнего я знал достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в его незаурядной проницательности.

Звание окружной детектив мало что значит в населенных пунктах вроде нашего. Это политическая должность, от носителя которой требуется создавать впечатление поддержания закона и порядка. Как правило, он смышлен и проворен, иногда устраивает рейд в подозрительный дом и находит там запас виски,[28] а в газетах фигурирует в качестве следователя, когда какой-нибудь поляк или другой славянский эмигрант пускает в ход бритву. Джо Сарджент был дружелюбным и добросовестным человеком, а внешностью, поведением и одеждой напоминал адвоката. Войдя со смущенной улыбкой в нижний холл, он обменялся рукопожатием с Мэттом. Пышная седеющая шевелюра и морщинистое, полное сочувствия лицо придавали ему вид зажиточного семейного человека, который, казалось, только что вышел из дома в шлепанцах. Маленький доктор Рид в очках и со старомодными бакенбардами говорил лающим голосом, что придавало ему сходство с терьером.

Мы вчетвером отправились в библиотеку. Доктор Рид засыпал Мэтта вопросами. Мэтт, взглянувший наконец в лицо ситуации, был на удивление спокоен. Его влажное красное лицо внушало доверие — он говорил как торговец, не сомневающийся в качестве своего товара, убеждая, что произошел несчастный случай и ничего более.

— Чепуха! — сердито тявкнул доктор Рид. — Не пробуйте на мне ваши песенки и танцы, молодой человек. Я слишком хорошо знаю вашего отца и вас. Ну, кто заболел, кто умер и вообще в чем дело? Выкладывайте!