Агата Кристи - Том 1 Страница 16

— Почему?

— Потому что у стрихнина чрезвычайно горький вкус. Его можно почувствовать даже в растворе 1 к 70000. Чтобы замаскировать такую горечь, нужна жидкость с очень резким вкусом. Какао для этого совершенно не годится.

Один из присяжных поинтересовался, может ли кофе замаскировать привкус яда.

— Весьма возможно, поскольку у самого кофе чрезвычайно горький вкус.

— Таким образом, вы предполагаете, что яд был подсыпан в кофе, но по каким-то причинам его действие было замедлено.

— Да, но так как кофейная чашка вдребезги разбита, мы не можем сделать анализ ее содержимого.

На этом доктор Бауэрстайн закончил свои показания. Доктор Уилкинс был во всем согласен со своим коллегой.

Он начисто отверг возможности самоубийства, которое предположил один из присяжных. У покойной было больное сердце, — сказал он, — но состояние ее здоровья не внушало опасений. Она обладала уравновешенным характером и поражала всех своей огромной энергией. Нет, миссис Инглторп не могла покончить с собой!

Следующим был вызван Лоуренс Кавендиш. В его выступлении не было ничего нового, он почти слово в слово повторил показания брата. Заканчивая выступление, он смущенно сказал:

— Если можно, я хотел бы высказать одно предположение.

Лоуренс посмотрел на судью, который сразу воскликнул:

— Конечно, мистер Кавендиш, мы здесь для того и собрались, чтобы выслушать все, что поможет узнать правду об этом деле.

— Это только мое предположение, — пояснил Лоуренс, — и оно может оказаться ошибочным, но мне до сих пор кажется, что мама могла умереть естественной смертью.

— Как это возможно, мистер Кавендиш?

— Дело в том, что она уже некоторое время принимала лекарство, в котором содержался стрихнин.

— Вот так новость! — воскликнул судья. Присяжные были явно заинтригованы.

— Известны случаи, — продолжал Лоуренс, — когда происходило постепенное накопление яда в организме больного и это, в конце концов, вызывало смерть. К тому же мама могла по ошибке принять слишком большую дозу лекарства.

— Мы в первый раз слышим, что миссис Инглторп принимала лекарство, содержащее стрихнин. Это весьма ценное свидетельство, и мы вам очень благодарны, мистер Кавендиш.

Выступавший следующим доктор Уилкинс категорически отверг предположение Лоуренса.

— То, что сказал мистер Кавендиш, не выдерживает никакой критики. Любой врач вам скажет то же самое. Стрихнин действительно может накапливаться в организме больного, но при этом исключается такая агония и внезапная смерть, как в данном случае. Когда яд накапливается в организме, это сопровождается длительным хроническим заболеванием, симптомы которого я бы уже давно заметил. Поэтому я считаю предположение мистера Кавендиша совершенно необоснованным.

— А что вы думаете по поводу его второго высказывания? Могла ли миссис Инглторп случайно принять слишком большую дозу лекарства?

— Даже три или четыре дозы не могут вызвать летальный исход. У миссис Инглторп имелся, правда, большой запас этой микстуры, она получала ее из аптеки Кута в Тэдминстере. Но чтобы в организм попало столько стрихнина, сколько было обнаружено при вскрытии, она должна была выпить целую бутыль.

— Итак, вы считаете, что эта микстура не могла явиться причиной смерти миссис Инглторп?

— Несомненно. Подобное предположение просто смехотворно.

Присяжный, задавший предыдущий вопрос, спросил у доктора Уилкинса, не мог ли фармацевт, изготовляющий лекарство, допустить ошибку.

— Это, конечно, возможно, — ответил доктор. Однако Доркас, дававшая показания вслед за Уилкинсом, начисто отвергла это предположение, поскольку лекарство было изготовлено довольно давно, она даже помнила, что в день смерти миссис Инглторп приняла последнюю дозу.

Таким образом, подозрения по поводу лекарства рассеялись, и судья попросил Доркас рассказать все с самого начала. Она сообщила, что проснулась от громкого звона колокольчика и сразу подняла тревогу в доме. Затем ее попросили рассказать о ссоре, случившейся накануне.

Доркас почти дословно повторила то, что уже говорила нам с Пуаро, поэтому я не буду здесь приводить ее показания.

Следующей свидетельницей была Мэри Кавендиш. Гордо подняв голову, она отвечала тихим и уверенным голосом. Мэри рассказала, что она встала, как обычно, в 4.30 и, одеваясь, услышала вдруг какой-то грохот, словно упало что-то очень тяжелое.

— Видимо, это был столик, стоявший около кровати, — предположил судья.

— Я открыла дверь и прислушалась, — продолжала Мэри. — Через несколько мгновений раздался неистовый звон колокольчика. Прибежавшая Доркас разбудила моего мужа, и мы направились в комнату миссис Инглторп, но дверь оказалась запертой изнутри.

На этом месте судья прервал выступление миссис Кавендиш.

— Думаю, не стоит утруждать вас изложением дальнейших событий, поскольку мы неоднократно слышали, что произошло потом. Но я буду вам весьма признателен, если вы расскажите присутствующим все, что касается ссоры, которую вы нечаянно подслушали накануне.

— Я?

В голосе Мэри звучало плохо скрытое высокомерие.

Она неторопливо поправила воротничок платья, и я внезапно подумал: «А ведь она пытается выиграть время!»

— Да. Насколько я понимаю, — осторожно произнес судья, — вы читали книгу, сидя на скамейке рядом с окном в будуар. Не так ли? Для меня это была новость, и, взглянув на Пуаро, я понял, что он тоже не знал об этом.

Чуть-чуть помедлив, Мэри ответила:

— Да, вы правы.

— И окно в будуар было открыто?

Я заметил, что лицо Мэри слегка побледнело.

— Да.

— В таком случае, вы не могли не слышать голосов, доносившихся из комнаты. К тому же там говорили на повышенных тонах и с вашего места можно было услышать даже лучше, чем из холла.

— Возможно.

— Не могли бы вы рассказать нам, что вы слышали?

— Уверяю вас, что я ничего не слышала.

— Вы хотите сказать, что не слышали никаких голосов?

— Я слышала голоса, но я не вслушивалась в них.

Она слегка покраснела.

— У меня нет привычки подслушивать интимные разговоры!

Однако судья продолжал упорствовать.

— Неужели вы ничего не помните, миссис Кавендиш, ни единого слова Может быть, какую-нибудь фразу, из которой вы поняли, что разговор был действительно интимным.

Оставаясь внешне совершенно спокойной, Мэри задумалась на несколько секунд и затем сказала:

— Я, кажется, припоминаю слова миссис Инглторп по поводу скандала между мужем и женой.

— Прекрасно! — Судья удовлетворительно откинулся в кресле. — Это совпадает с тем, что слышала Доркас. Простите, миссис Кавендиш, но, хотя вы и поняли, что разговор был сугубо личный, тем не менее вы остались сидеть на том же месте возле открытого окна. Не так ли?

Я заметил, как на мгновение вспыхнули ее темные глаза. В ту секунду она, кажется, могла разорвать судью на куски, но, взяв себя в руки, Мэри спокойно ответила:

— Просто там было очень удобно. Я постаралась сосредоточиться на книге.

— Это все, что вы нам можете рассказать?

— Да.

Мэри Кавендиш возвратилась на место. Я взглянул на судью. Вряд ли он был полностью удовлетворен показаниями миссис Кавендиш. Чувствовалось, она чего-то недоговаривала.

Следующей давала показания продавщица Эми Хилл. Она подтвердила, что семнадцатого июля продала бланк для завещания Уильяму Эрлу, помощнику садовника в Стайлз.

Затем выступили Уильям Эрл и Манинг. Они рассказали, что подписались под каким-то документом. Манинг утверждал, что это было в 4.30, Уильям же считал, что это произошло немного раньше.

После них была вызвана Цинция Мердок. Ей почти нечего было добавить к предыдущим показаниям, поскольку до того, как ее разбудила Мэри Кавендиш, девушка вообще не подозревала о случившемся.

— Вы даже не слышали, как упал столик?

— Нет, я спала очень крепко.

Судья улыбнулся.

— Люди с чистой совестью всегда спят крепко. Спасибо, мисс Мердок, у нас больше нет вопросов.

Следующей выступала мисс Ховард Она показала письмо, которое миссис Инглторп послала ей вечером 7 июля. Мы с Пуаро уже видели его раньше. В нем не содержалось ничего нового. Ниже я привожу текст письма.

17 июля

Стайлз Корт Эссекс

Дорогая Эвелин, конечно, трудно забыть все, что Вы наговорили тогда о моем любимом муже, но я стара и очень привязана к Вам, поэтому мне бы хотелось поскорее восстановить наши былые отношения,

С наилучшими пожеланиями — Эмили Инглторп.

Письмо было передано присяжным, которые внимательно прочитали его.

— Боюсь, что пользы от этого документа немного, — со вздохом сказал судья. — Здесь нет даже упоминания о событиях, происходивших в тот день.