Сергей Шведов - Авантюрист Страница 16

— Вот козлы, — пригляделся Чуев к табличке на фасаде нужного нам дома. — Когда они успели переименовать? Я же точно помню, что Лузгин жил на улице Революции. Да вот и он.

Из подъезда, в котором, если верить Гусеву, должна была проживать Наташа, вышел кругленький человек невысокого роста. Впрочем, вышел он, кажется, не по доброй воле, поскольку его окружало трое амбалов устрашающей наружности и явно склонных к насилию. Во всяком случае, один из них без всяких церемоний толкнул Лузгина в спину, придавая ему ускорение по направлению к уже виденному мной белому «мерседесу». В «мерседесе» Лузгина поджидал человек, в котором я, кажется, узнал Красильникова. Я говорю «кажется», поскольку довольно трудно опознать человека на таком расстоянии. А ближе подобраться к похитителям мы не рискнули, опасаясь слишком резкой реакции. Чего доброго, решительные ребята вновь открыли бы стрельбу, на этот раз более прицельную.

— Они его увозят, — заелозил Чуев. — Ну что ты сидишь, Феля, действуй.

— Прикажешь стрелять? — вежливо полюбопытствовал я.

К сожалению, ни у меня, ни, судя по всему, у Чуева не было полной уверенности, что Лузгина похищают. В конце концов, Бегемот не кричал «караул» и не пытался иным способом привлечь внимание соседей и прохожих. Может, он вполне добровольно согласился сотрудничать с Красильниковым. Не исключено, что его купили. В любом случае лезть в одиночку на банду хорошо вооруженных молодчиков я не собирался. Героическая смерть пока что не входила в мои планы.

— Рули за ними, — приказал я Чуеву. — И соблюдай дистанцию.

— Это Конь со своими братками, — сказал вдруг Лабух с заднего сиденья. — И машина эта его.

— Какой еще конь? — рассердился Чуев.

— Коняев, — уточнил Лабух. — Та еще сволочь.

С Коняевым я лично знаком не был, но слышать о нем слышал. Народная молва приписывала ему немало криминальных подвигов. Зато правоохранители в его сторону лишь скорбно вздыхали и сетовали на недостаточность улик. Пару раз они, впрочем, пытались его привлечь и оба раза оконфузились. Словом, столь предосудительное знакомство с чуть ли не главным в нашем городе отморозком характеризовало, надо признать, господина Красильникова далеко не с лучшей стороны. А еще потомок купца первой гильдии!

— За город едут, — без труда определил Лабух. — У Коня там домишко за каменным забором.

— А ты что, бывал у него?

— Коняев сейчас вполне респектабельный бизнесмен, вхожий и к мэру, и к губернатору. Я его консультировал по поводу картин. Он мнит себя коллекционером. Хотя, между нами, в сфере искусства он полный дундук.

Значит, убивать Лузгина эти люди не собирались, иначе известный многим в городе Коняев не стал бы так откровенно светиться. Надо сказать, что Лабух очень вовремя опознал коняевских братков и вычислил направление их движения. Дело в том, что из Витьки Чуева водитель, как из собачьего хвоста сито. Несколько раз, несмотря на наши понукания, он самым бездарным образом упускал «мерседес», который, к слову, абсолютно никуда не торопился и катил по городским улицам со скоростью, предписанной чайникам нашим заботливым ГИБДД. К сожалению, Чуева-младшего даже чайником назвать нельзя. В принципе я бы вообще не доверял руль людям, склонным к мечтательной меланхолии. И уж тем более не выпускал их на городские улицы в сумеречную пору. Человек родился в этом городе, прожил на его улицах всю свою жизнь и, кажется, должен бы знать его как свои пять пальцев, но не тут-то было: дважды этот олух царя небесного сворачивал не туда, а один раз едва не бросился под колеса тяжелогруженого КамАЗа. Не перехвати я в самую последнюю минуту у него руль, наше путешествие закончилось бы, едва начавшись.

— Тебя в дом Коняева пустят? — спросил я у Лабуха.

— Должны пустить, — пожал тот плечами. — Конь ко мне хорошо относится.

Не скажу, что Коняев жил в хоромах, но домишко впечатлял неискушенного человека. А каменная ограда и вовсе имела претензию сравняться с крепостной стеной. Будь я Рыцарем печального образа, мне никогда не удалось бы взять сей укрепленный замок с помощью верного копья. К счастью, я не был рыцарем и не собирался вести боевых действий. После того как железные ворота поглотили белый «мерседес», я решил, что настала моя пора подсуетиться.

— Ты что, с ума сошел! — возмутился Чуев. — Нашел с кем связываться. Этот Коняев нас в порошок сотрет.

— Не вибрируй. Тебе в пасть зверя идти не придется. Останешься на стреме. Если через час мы с Лабухом не вернемся, позвонишь Роману Владимировичу и вызовешь подкрепление. Близко к воротам не подъезжай. Варежку не разевай. Следи за тем, чтобы враг не застал вас с Верочкой врасплох.

Чуев бурчал себе что-то под нос, видимо, весьма для меня нелестное, но я его уже не слушал, готовясь к вылазке. Лабуха я на всякий случай прихватил с собой, и уж, разумеется, не в качестве оруженосца или подсобной военной силы. Просто надо же было что-то, а точнее кого-то предъявить на входе бдительной охране.

Нельзя сказать, что у калитки нас встретили как родных. Но Лабуха опознали сразу. Судя по всему, он не врал, когда говорил о своих тесных дружеских контактах с криминальным авторитетом.

— А этот? — кивнул на меня спортивного вида молодой человек в джинсах и светлой рубашке, с довольно симпатичным и почти доброжелательным лицом.

— Художник, — ответил я вместо Лабуха. — Приглашен к господину Коняеву для консультаций.

— Фамилия? — строго спросил меня молодой человек.

— Айвазовский.

Коняевская охрана была оснащена по последнему слову техники, во всяком случае, молодому человеку в джинсах не составило труда связаться с хозяином. Судя по всему, там удивились неожиданным гостям, но, видимо, и заинтересовались. Меня пропустили, даже не обыскав. Честно говоря, меня удивило подобное легкомыслие. Будь я авторитетом, насолившим очень многим людям, то не вел бы себя столь беспечно. И уж, конечно, нанял бы себе куда более добросовестных охранников.

Однако, как вскоре выяснилось, дело было вовсе не в беспечности охраны. Просто Коняев не понял доброжелательного молодого человека и его фразу «Пришел Лабух с Айвазовским» истолковал в том смысле, что художник принес ему на продажу картину известного мастера. Ситуация, что ни говори, забавная. Но чего только в этой жизни не случается даже с очень осторожными и предусмотрительными людьми.

— Какого черта? — удивленно уставился на меня Коняев. — Как вы здесь оказались?

Обращение было не слишком любезным по форме, но, поскольку господин Коняев не получил в свое время достойного воспитания, я решил пропустить его грубый выпад мимо ушей. Зато Красильников, сидевший в кресле в дальнем углу обширного холла, поднялся мне навстречу:

— Здравствуйте, граф Феликс. Рад видеть вас в добром здравии.

— Конкурирующая фирма, — дошло наконец до Коняева. — А при чем здесь Айвазовский?

— Я пошутил. Точнее, ваш охранник меня не так понял.

С губ Коняева вот-вот должно было сорваться ругательство, но в последний момент он передумал. В конце концов, ничего страшного не случилось, и, по мнению хозяина дома, я не представлял для него серьезной опасности. Зато на Лабуха он бросил весьма недобрый и мало чего хорошего обещающий взгляд. Надо признать, что внешность Коняева не во всем соответствовала его дурной славе. Если он в юные годы и имел склонность к блатной романтике, то сейчас об этом напоминала лишь наколка на руке. Годы, проведенные среди элиты, не пропали для него даром. Не скажу, что его без проблем можно являть цивилизованному миру, но для внутреннего потребления он уже созрел. С такими манерами вполне уже можно идти в депутаты, а то и в мэры. Тем более что лицом Коняев вполне удался, а статью догонял номенклатурных работников среднего звена. То есть был полноват, но не настолько, чтобы сидеть сразу на двух стульях.

— А что я мог сделать? — отозвался Лабух на строгий взгляд хозяина. — Он выиграл у меня бессмертную душу. Это не человек, это Мефистофель. Бойся его, Василий, он обведет тебя вокруг пальца.

Выслушав столь лестную характеристику в адрес гостя, Коняев только рукой махнул в сторону художника:

— Свихнешься ты когда-нибудь, Сашка, среди своих картин.

Однако Красильников отнесся к предостережению Лабуха более серьезно, во всяком случае, не удержался от патетики:

— Что я слышу, граф Феликс, неужели вы действительно в родстве с нечистой силой?

— А вас это очень бы огорчило?

Коняев захохотал, Красильников улыбнулся, и только Лузгин, сидевший на стуле в самом центре довольно обширного холла, продолжал хранить на лице маску отчаяния. К слову сказать, выражение его лица очень гармонировало с оформлением помещения, решенного в крайне мрачных тонах. Скорее всего, в качестве дизайнера Коняев использовал Лабуха — окружающие нас декорации были вполне в стиле свихнувшегося художника. Я, правда, не совсем уверен, что все висевшие на стенах жутковатые картины написаны Лабухом, но в любом случае приобретались они не без его участия. Не очень, правда, понятно, какой кайф ловил сам хозяин среди всех этих написанных в абстрактной манере образов и образин, но, в конце концов, чужая душа потемки, и не исключено, что Лабух с Коняевым родственные души, заключившие союз если не на небесах, то в преисподней.