Эрл Гарднер - Тайна падчерицы Страница 16

– Да, но вас знал Джилли.

– Конечно, меня знал Джилли. Я слыл человеком… впрочем, не будем вдаваться в подробности, но он хотел надуть Бэнкрофтов и думал, что я смогу подсказать ему, как это сделать.

– И вы подсказали, как это сделать?

– Не отрицаю.

– И вы были в комнате Джилли в день убийства?

– Да, часов около семи. Точнее, между половиной седьмого и семью часами.

– Что делал Джилли?

– Я же сказал. Он ужинал. Он торопился, так как ему нужно было идти. Он сказал мне, что собирается вернуть три тысячи, которые уплыли от нас, и обещал прибыть с «наваром» к полуночи. Как я уже сказал, он ел консервированную фасоль и хлеб.

– Он пил кофе? – спросил Мейсон.

– Нет, только немного молока. Он никогда не пил кофе на ночь. Наверное, пил по утрам. Я же говорю, мистер Мейсон, он не был моим постоянным напарником.

– Затем вы самостоятельно отправились на розыски. Когда вы вернулись?

– Не знаю. Может быть, около девяти или половины десятого.

– И после этого вы все время были в вашей комнате?

– Нет, я время от времени подходил к комнате Джилли, чтобы посмотреть, не пришел ли он.

– Вы заходили внутрь?

– У меня не было ключа, а он запер дверь. Я выходил посмотреть, есть ли в комнате свет. В последний раз я зашел к нему где-то после полуночи, постучал и пошел спать. Наутро, около часа дня, я опять постучал в дверь его комнаты. Тогда я пришел к выводу, что он меня надул и смылся с тремя кусками. И поделом мне: не надо связываться с дешевыми проходимцами вроде этого Джилли. Но я должен был еще позаботиться о себе.

– И как же вы позаботились о себе?

– Как я уже сказал, прежде всего заставил Еву Эймори сделать заявление. Это давало ей право на получение денег обратно. Я подумал, что Бэнкрофты не пойдут в полицию с требованием отдать им их денежки, иначе они должны были бы рассказать полиции все о шантаже, а этого они сделать не могли. Я решил, что все в порядке. Джилли обвел меня вокруг пальца, забрав три тысячи, теперь я проведу его – получу другие три тысячи, и мы будем квиты. Потом я решил взять все это дело с вымогательством в свои руки и направить его в нужное русло. Это были лишь предварительные шаги. Прежде всего, я намеревался вытряхнуть из Бэнкрофтов десять тысяч и потом дать Джилли пинка за то, что он утаил от меня мою половину.

– А как же с той половиной, которую вы скрыли от него?

– В той игре, в которую я играл, я делил добычу только с Евой Эймори. Джилли это не касалось.

– А как вы собирались заставить его отдать половину от тех трех тысяч долларов, которые он забрал у Бэнкрофтов?

– Хм, – протянул Келси. – Способов хватает. Человек, действующий в моем стиле, всегда сможет заставить обманщика поплатиться за свой обман.

– Что же это за стиль такой? – спросил Мейсон. Келси усмехнулся и сказал:

– Ну вот, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я же сказал, что не собираюсь рассказывать о своих делах. Речь идет лишь об одном отдельном случае вымогательства, а вы, мистер, все норовите меня зацепить. Я говорю правду, а вы знай себе выискиваете слабое место. Я не дурак, чтобы вступать в сделку с окружным прокурором, а потом от всего отказываться и самому лезть в петлю. Если мой рассказ подтверждается, я получаю вольную, если не подтверждается, то… Пусть про Келси говорят все, что угодно, но никто никогда не скажет, что он не знает свою выгоду.

– Значит, вы заинтересованы в осуждении подзащитной? – спросил Мейсон.

– Я заинтересован в том, чтобы в мою правдивость поверили, – сказал Келси. – Мне все равно, какие последствия это повлечет. Если это каким-то образом связывает миссис Бэнкрофт с убийством, значит, ей не повезло. Я говорю правду, и мне наплевать, кто от этого пострадает.

– Вы уверены, что Джилли собирался в яхт-клуб, чтобы встретиться с миссис Бэнкрофт?

– Судя по его словам, да.

– И когда он не появился, у вас не возникло желания пойти в яхт-клуб?

– Нет. Я оставался дома и ждал его возвращения. Я подумал, что даю ему шанс оказаться «порядочным».

– А если бы он отдал вам полторы тысячи, вы, в свою очередь, поделились бы с ним деньгами, которые собирались взять у Евы Эймори? – спросил Мейсон.

– Ваша честь, – сказал окружной прокурор, – я думаю, это вопрос спорный и выходит за рамки перекрестного допроса.

– Я полагаю, при сложившихся обстоятельствах надо дать свидетелю возможность ответить, – возразил судья Хобарт.

– Я отвечу так, – сказал Келси. – Если бы Джилли вел честную игру, я поделился бы с ним этими тремя тысячами. Да, наверное, поделился бы. Я был настроен помочь ему, но начал относиться к нему с подозрением после того, как он поменял цифры в письме. Я не чувствовал к нему особого доверия и решил впредь никогда не иметь с ним дел. В нашей работе есть свои этические законы, такие же, как и в любой другой, и если люди, с которыми я имею дело, не могут положиться на мою репутацию, я просто останусь ни с чем, мистер Мейсон. Я говорю, разумеется, о данном конкретном случае.

– Спасибо, – с улыбкой сказал Мейсон. – Пожалуй, у меня больше нет вопросов.

– Приглашаю следующего свидетеля, – сказал окружной прокурор Гастингс. – Судебного медика доктора Морли Бэджера.

Доктор Бэджер занял свидетельское место. Окружной прокурор повернулся к свидетелю.

– Доктор Бэджер, одиннадцатого числа сего месяца вас вызывали для проведения вскрытия.

– Да.

– Чей труп вы вскрывали?

– Уилмера Джилли. То есть отпечатки пальцев трупа совпадали с отпечатками пальцев человека по имени Уилмер Джилли.

– Что вы можете сказать о причине смерти?

– Смерть наступила вследствие проникновения пули тридцать восьмого калибра через грудную клетку в сердце. Пуля застряла в позвоночнике. Смерть наступила мгновенно, убитый после выстрела даже не дергался, просто рухнул, и все.

– В котором часу вы производили вскрытие?

– Около половины десятого вечером одиннадцатого числа.

– Сколько времени прошло с момента смерти?

– Предположительно, двадцать четыре часа.

– Вы могли бы определить это точнее?

– По медицинским данным этот человек умер между восемью и одиннадцатью часами вечера, но я мог бы утверждать, что смерть наступила в течение полутора часов после того, как он поужинал консервированной фасолью.

– Можете задавать вопросы, – сказал окружной прокурор.

– У меня нет вопросов, – отвечал Мейсон.

– Как? – изумленно воскликнул прокурор. – А перекрестный допрос?

– Его не будет, – сказал Мейсон.

– Если суд позволит, – проговорил Гастингс, – пришло время подвести итоги. Нам нужно доказать факт убийства и связь подозреваемой с этим убийством. Мы изложили дело во всех подробностях.

– Да, все так. Если, конечно, подозреваемая не хочет сказать что-нибудь в свою защиту, – заявил судья Хобарт.

– Подозреваемая просит объявить перерыв до завтрашнего утра, – сказал Мейсон. – Я же хочу сделать одно заявление. Сообщаю, что если будет объявлен перерыв, мы устроим пресс-конференцию, во время которой подзащитная подробно расскажет журналистам обо всех событиях, имевших место в ночь убийства.

– Ваша честь! – закричал Гастингс, вскакивая на ноги. – Это возмутительно! Это профанация судебного следствия. Подзащитная помалкивает, но как только следствие добралось до нее, заявляет о намерении дать публичные показания.

– Я не знаю закона, который запрещал бы обвиняемому давать сведения прессе, если он этого хочет. И не знаю закона, обязывающего обвиняемого давать показания следствию, – задумчиво сказал судья Хобарт. – Учитывая обстоятельства, суд объявляет перерыв до завтра, до десяти часов утра. На это время подзащитная останется под охраной шерифа. Если подзащитная желает дать показания прессе, не вижу повода отказывать ей во встрече с журналистами прямо в здании суда.

Судья Хобарт встал с кресла и вышел. Гастингс подбежал к Мейсону.

– Слушайте, Мейсон, нельзя выкидывать такие номера, это не по правилам!

– Почему? – удивился защитник. – Вы слышали, что сказал судья: все по закону.

– Ну, хорошо! Если вы намерены проводить пресс-конференцию, я тоже буду там и задам несколько вопросов, – заявил Гастингс. – Я понимаю вашу цель: вы хотите дать обвиняемой возможность все рассказать, не подвергаясь перекрестному допросу.

– Вы будете представлять какую-нибудь газету? – осведомился Мейсон.

– Да, я буду представлять газету и через пять минут получу удостоверение репортера! И уж я задам несколько вопросиков, на которые обвиняемая вряд ли сможет дать ответы!

– Ради Бога, если вы – представитель прессы. Зал судебного заседания был охвачен волнением. Газетчики окружили стол Мейсона и фотографировали улыбающегося защитника и взбешенного прокурора. Робли Гастингс повернулся к ним.

– Это беспрецедентно! – закричал он. – Со мной не бывало ничего подобного, фантастика какая-то. Теперь обвиняемой обеспечена симпатия публики. Если она хочет все рассказать, то почему не сделала этого на следствии?