Гилберт Честертон - Исчезновение принца. Комната № 13 Страница 16

– Я знаю, – произнес Фишер. – Вся тюдоровская знать в эпоху Возрождения была такой.

– Странно, что вы упомянули об этом, – продолжил Крейн, – потому что, когда мы разговаривали, у меня появилось такое ощущение, будто все мы повторяем какое-то событие из прошлого и что я – действительно какой-то лесной разбойник, которого поймали и привели на суд этого человека в красном наряде и с перьями в шапке, сошедшего со старинного фамильного портрета. Во всяком случае, он вел себя как хозяин, Бога не боялся, а человека в грош не ставил. Естественно, я не захотел перед ним преклоняться, а просто развернулся и ушел. Не знаю, может быть, я бы и убил его тогда, если б задержался еще хоть ненадолго.

– Да, – кивнул Фишер. – Предок его был хозяином, и сам он был хозяином. Конец истории. Все сходится.

– Что сходится?! – воскликнул его собеседник, неожиданно потеряв самообладание. – Я вообще ничего понять не могу. Вы посоветовали искать ответ в дыре в стене, но никаких дыр я там не нашел.

– А их там и нет, – спокойно отозвался Фишер. – В этом и заключается тайна. – Немного подумав, он добавил: – Разве что назвать это дырой в стене, окружающей весь мир. Знаете что, я, если хотите, расскажу вам, но, боюсь, для этого понадобится вступление. Вам придется понять одну из особенностей разума современного человека. Склонность, которой люди поддаются, не замечая этого. Тут недалеко, в деревне, или в пригороде, есть трактир с вывеской, на которой изображен святой Георгий с драконом. Предположим, я начну доказывать всем, что это – не более чем искаженное, образное изображение короля Георга[13] и драгуна. Множество людей поверит мне, даже не подумав в этом усомниться, и лишь потому, что такое толкование этого образа кажется им более прозаическим, а потому и больше похожим на истину. Мое толкование превращает нечто романтическое и легендарное в нечто современное и обыденное. И это каким-то образом придает всему рациональное звучание, хоть и противоречит здравому смыслу. Конечно же, найдутся и такие, кто вспомнит, что видел святого Георгия на старых итальянских картинах или читал о нем во французских балладах, но многие, очень многие ни о чем таком даже не задумаются. Мой скептицизм заставит их проглотить свой скептицизм. Современная интеллигенция не приемлет ничего, что основывается на авторитетном суждении, но она принимает на веру все, что лишено авторитета. Нечто подобное произошло и здесь.

Когда кому-то из историков пришло в голову заявить, что «Приоров парк» не имеет ничего общего с церковью, а получил свое название по фамилии какого-то вполне современного человека – Приор, никто даже не стал проверять это предположение. Никому из тех, кто пересказывал эту историю, даже не пришло в голову проверить, а существовал ли вообще в природе какой-то мистер Приор, видел ли его кто-нибудь, слышал ли о нем. На самом деле, здесь действительно существовало приорство[14], которое постигла судьба большинства приорств – некий знатный господин в шапке с перьями, живший в тюдоровскую эпоху, попросту отобрал его силой у церковников и превратил в свой дом. Творил он вещи и пострашнее, о чем вы еще услышите. Впрочем, я это рассказываю к тому, чтобы вы поняли механизм этого фокуса. Тот же самый фокус срабатывает и в другой части этой истории. Название этого места пишется, как «Холинуолл» на самых лучших картах, составленных учеными, которые, не без улыбки, ссылаются на тот факт, что произносилось оно, как «Холиуэлл» самыми неграмотными и забитыми бедняками. Только вот пишется оно неправильно, а произносится как раз правильно.

– Вы хотите сказать, – быстро спросил Крейн, – здесь в самом деле существовал колодец?

– Он до сих пор существует, – ответил Фишер. – И истина на дне его.[15] – Произнося эти слова, он вытянул руку и указал на водную гладь перед собой. – Колодец расположен где-то здесь, под водой, – и это не первая связанная с ним трагедия. Человек, построивший этот дом, сделал нечто такое, что даже такие негодяи, как он, делают нечасто, и в те смутные времена, когда монастыри грабились и разорялись. Колодец этот, по преданию, был связан с каким-то святым чудотворцем, и последний приор, охранявший это место, сам был своего рода святым, и уж наверняка он заслуживает того, чтоб его называли мучеником. Он воспротивился новому хозяину и попытался не позволить ему осквернить это священное место, но знатный аристократ в гневе зарубил его и бросил тело священника в колодец; туда же через четыреста лет отправился потомок узурпатора, в том же пурпуре и в той же гордыне.

– Но как такое могло случиться, – воскликнул Крейн, – чтобы Балмер провалился именно в этом месте?!

– Дело в том, что лед был специально ослаблен именно в этом месте, – ответил Хорн Фишер. – И сделал это единственный человек, который знал о колодце, и для этого он воспользовался кухонным топором. Я сам слышал удары, но тогда не понял, что это. Колодец спрятали под искусственным озером только потому, что истину нужно было скрыть за вымышленной легендой. Разве вы не видите, что аристократы-язычники к тому же еще решили окончательно лишить это место святости, установив здесь скульптуру языческой богини, как римский император, возводящий храм Венеры над Гробом Господним? Но любой образованный человек при желании все еще может восстановить истину. А у этого человека такое желание было.

– О ком вы говорите? – спросил Крейн, смутно догадываясь, каким будет ответ.

– Это единственный из нас, у кого есть алиби, – ответил Фишер. – Джеймс Хэддоу, адвокат и любитель старины. Он уехал еще вчера, накануне трагедии, но оставил на льду черную звезду смерти. Поместье он покинул внезапно, хоть и собирался остаться, я полагаю, после какой-то неприятной сцены с Балмером, которая произошла во время их делового разговора. Вы и сами знаете, что Балмер мог кого угодно довести до белого каления. К тому же, надо полагать, сам юрист был нечист на руку, и его клиент мог угрожать ему разоблачением. Впрочем, лишь мои предположения относительно природы человеческого характера заставляют меня думать, что человек может обманывать в том, что касается его профессии, но никогда не станет ловчить с тем, чем занимается для души. Хэддоу мог быть нечестным адвокатом, но не мог не быть честным историком. Напав на след правды о священном колодце, он решил раскопать всю эту историю. Его не сбили с толку газетные басни насчет мистера Приора и дыры в стене, он выяснил все, даже точное месторасположение колодца. И труд его был вознагражден, если превращение в убийцу можно считать наградой.

– А как вам удалось разузнать все об этой таинственной истории с колодцем? – спросил молодой архитектор.

Лицо Хорна Фишера омрачилось.

– Я и до этого слишком много знал об этом месте, – промолвил он. – Да и стыдно мне плохо отзываться о бедном Балмере, который и так уже за все расплатился сполна, чего нельзя сказать обо всех нас. За каждой выкуренной мною сигарой, за каждым выпитым бокалом прямо или косвенно стоит разграбление святынь и притеснение бедняков. В конце концов, не нужно так уж глубоко копать в прошлое, чтобы найти дыру в стене, огромную брешь в оборонной стене, окружающей историю Англии. Она скрыта под тонким слоем лжи и подтасовки, так же как черный и запятнанный кровью колодец сокрыт на дне этого неглубокого озерца под водой и илом. О, этот лед тонок, но прочен. Он достаточно тверд, чтобы выдержать нас, когда мы наряжаемся монахами и танцуем на нем в насмешку над добрыми, хоть и чудными средними веками. Когда мне сказали, что я должен быть в маскарадном костюме, я надел тот костюм, который отвечает моему вкусу и моим взглядам. Я надел тот единственный костюм, который, по моему убеждению, должен носить человек, унаследовавший благородный титул и сумевший не утратить благородства.

Когда его попросили пояснить, он поднялся и обвел себя широким жестом сверху вниз.

– Рубище, – сказал он. – Я бы и голову пеплом посыпал, если бы он мог удержаться на моей лысине.

Исчезновение принца

История эта берет начало в том спутанном клубке слухов, которыми обросло имя, лишь недавно ставшее известным, но уже успевшее сделаться легендарным. Имя это – Майкл О’Нил, которого нередко называют принцем Майклом, частью оттого, что он считал себя потомком древнеирландских принцев, и частью оттого, что ему приписывали желание взойти на престол в качестве принца-президента Ирландии по примеру последнего Наполеона[16] во Франции. Не вызывает сомнения, что этот человек был представителем древнего знатного рода и имел множество талантов. Среди них особенно выделялись два: во-первых, он умел появляться именно там, где его меньше всего хотели видеть, и, во-вторых, исчезал он именно тогда, когда его хотели видеть больше всего, особенно, когда встречи с ним искали представители полиции. Можно добавить, что исчезновения его были сопряжены с куда большей опасностью, чем появления. И последние редко когда обходились без шума, ибо он клеил на стены листовки бунтарского содержания и срывал правительственные воззвания к народу, произносил пламенные речи и вывешивал запрещенные флаги. Но, исчезая, он готов был бороться за свою свободу с такой энергией, что кое-кто из его преследователей иной раз бывал рад, что отделался проломленной головой, а не свернул себе шею. Впрочем, самые знаменитые его исчезновения были осуществлены благодаря находчивости, а не насилию. В одно безоблачное летнее утро он вышел на сельскую дорогу, белую от пыли, и, остановившись у ворот какой-то фермы, с чарующей беззаботностью поведал дочери фермера, что за ним гонится местная полиция. Неразговорчивая, даже угрюмая красавица (звали ее Бриджит Ройс) посмотрела на него из-под насупленных бровей, точно в сомнении, и спросила: «Вы хотите, чтобы я вас спрятала?» На что он только рассмеялся, легко перемахнул через каменную стенку и уверенно направился к фермерскому дому, бросив на ходу лишь: «Спасибо, но я обычно сам с этим неплохо справляюсь», проявив тем самым непростительное непонимание женской натуры, что и привело к тому, что на его путь, озаренный солнечным сиянием, пала роковая тень.