Эстель Монбрен - Убийство в музее Колетт Страница 16

— Инспектор Джемани. У вас, я вижу, тоже весьма запутанное дело, — шутливо сказала она, показывая на страницу, над которой он корпел.

— Извините… Это экземпляр «Опытов» Монтеня… Я только что приобрел его, — объяснил он. — С пометками, сделанными Мари де Гурне. Большая редкость… Не хотите взглянуть?

Она подошла к бюро и нагнулась над книгой в четвертую долю листа.

Поль Эрвуэ слегка посторонился, чтобы ей было лучше видно. Ее вдруг взволновала уверенная сила, исходившая от его затылка, и крепкое тело бородача.

— Очень интересно, — прокомментировала она, приходя в себя. — С интервалом в три века мы встречаемся с таким же феноменом: Колетт и Вилли… Всегда найдется кто-то, паразитирующий на другом.

Он сразу понял, что она хотела этим сказать.

— С той только разницей, что Мари де Гурне делала это из любви к Монтеню, к его книге, наконец, тогда как Вилли нашел себе золотую жилу… У этих маргинальных созданий были разные цели.

— Вилли послужил бы неплохим персонажем какого-нибудь романа, — согласилась она, выпрямляясь. — Но я пришла не для обсуждения всякого рода домыслов…

Она отступила на шаг. Поль встал, и они очутились лицом к лицу. Он оказался выше ее почти на голову. Лейла отметила его широкие плечи под рубашкой в сине-белую полоску с чувственно открытым воротничком. Джинсы облегали узкие бедра. Мокасины были обуты на босу ногу.

— О вас нам сказала Амандина Фолле… А мы ведем расследование, имеющее отношение к смерти Жюли Брюссо и месье Ришело. Вы были с ними знакомы?

Показалось, что вопрос поставил его в затруднительное положение. Машинальным жестом он поскреб указательным пальцем кончик своего носа, будто ища обтекаемый ответ.

— Послушайте, инспектор Джемани, я знаю, что о мертвых не принято говорить плохо… Но у месье Ришело было не так уж много друзей в Сен-Совере. А вообще-то что тут скрывать? Это был премерзкий тип.

— Вы думаете, что его смерть могла кому-то облегчить жизнь?

— Да хотя бы и мне, как вы, наверное, слышали… Иногда он отдавал мне на хранение редкие издания, от которых хотел… избавиться.

— За деньги?

— Да еще за какие! Для себя, разумеется.

— И как долго это продолжалось?

— С тех пор, как я здесь обосновался… уже семь лет… До этого у меня был книжный магазин на улице Жакоб и я входил в экспертную комиссию Парижа, но мне осточертели парижские проходимцы, мелочность, скаредность парижан.

«Ну вот, еще один разочарованный столицей», — сказала себе Лейла.

— …Там вам не прощают ни малейшей ошибки…

Что-то в тоне его голоса насторожило инспектора. Позднее она узнает, что его просто-напросто исключили из экспертной комиссии за то, что он не сумел распознать прекрасно сделанную копию с одного первого издания.

— Ладно, вернемся к месье Ришело, — вернул он разговор в прежнее русло. — У него не было ни стыда ни совести. В частности, я подозреваю, что именно он совершил кражу, так потрясшую Мадлен. Я однажды уличил его в продаже писем, считающихся неопубликованными. Он убеждал любителей, что письма эти неизвестны общественности, и продавал их по цене золота. Можете не сомневаться, он заранее делал с них хорошие копии… А года через два-три перепродавал этот эксклюзив какому-нибудь издательству. И коллекционеру бесполезно было подавать жалобу в суд, так как он не мог доказать, что копии сделаны без его ведома. К тому же покупатель становится лишь собственником документа, и никто не может запретить опубликовать текст…

— При условии получения разрешения правонаследника? — спросила Лейла, уже слышавшая о подобной недозволенной практике.

— Совершенно верно. Но если взять данный случай, тут мне неизвестны мотивы последней кражи, но я поклялся бы…

— Однако месье Ришело был уже мертв, когда пропали эти письма, — заметила инспектор.

— Кто знает? Мадлен хватилась их только в пятницу утром, и ничто не доказывает, что пропажа не произошла раньше.

Лейла взяла на заметку его настойчивое желание обвинить нотариуса.

— Я проверю, кто имел доступ в хранилище в последнее время.

— В книге записей вы найдете лишь приезжих студентов, — тотчас возразил продавец книг. — А Ришело заходил в него как в свою квартиру.

— Согласна… Но не думаете ли вы, что он рискнул бы скомпрометировать себя?

Продавец продолжал стоять на своем. Непонятное упорство насторожило Лейлу, но аура красивого мужчины тем не менее не рассеялась полностью.

— Чтобы убедить вас, — продолжил он, — приведу один случай, произошедший после последнего заседания Совета бургундских территорий. Месье Ришело удалось тогда протолкнуть свой проект осушения окрестных болот. Когда все разошлись, я остался для составления протокола. Мадам Лонваль, которая присутствовала на заседании в качестве стороннего наблюдателя, выразила ему свое несогласие. Между ними состоялся такой диалог. «По какому праву вы позволяете себе осуждать меня? Кто вас уполномочил?» — повысил тон месье Ришело. «Никто. Вы обо всем судите с позиции силы. Мне жаль вас». Глаза нотариуса налились кровью. Он взорвался: «И по какому праву вы читаете мне мораль?» «А вы по какому праву терроризируете членов совета?» — тоже вспылила она.

Месье Ришело сделал вид, что собирается уйти, и совал в портфель попавшиеся под руку бумаги. Но ее не так-то легко выбить из седла. Подобные неуравновешенные типы всегда грозятся уйти или подать в отставку. Они считают себя незаменимыми. В прошлом году он уже бросил в лицо членам Совета клуба, что уходит и слагает с себя все обязанности. Однако на следующее заседание заявился как ни в чем не бывало. Конечно же, никто и слова не сказал, но в душе все смеялись. Так и тут: дойдя до двери, он повернул обратно.

«Я давно присматриваюсь к вам: как только кто-либо приобретает влияние, вы не уйметесь, пока не подорвете его авторитет. Вы начинаете упорную подрывную деятельность. О! Не руководство делом вас интересует, — глаза ее сузились, как у кошки, — а скрытая власть, манипуляция умами. Вы используете людей как пешки, но меру знаете — ведь надо казаться человечным, тогда вы изредка позваниваете им, чтобы объяснить, что вам понятны их заботы. Они проникаются доверием к вам, и, когда дело сделано, запускается машина войны. Очень тонкая изощренность! Примите мои поздравления! — Она замолчала и отвернулась от уничтожающего ее взгляда. — Когда вас считают миролюбивым, спокойным, никто не знает, что зверь лишь затаился. Он ждет своего часа, собирает силы, чтобы ловчее прыгнуть и не промахнуться».

Нотариус задыхался от ярости.

Она же посчитала, что пора заканчивать, и с улыбкой заключила: «Так что вам лучше бы отказаться от вашего нелепого проекта осушения пуайоденских болот. Вам прекрасно известно, что он противоречит устройству природного парка, который сохранит естественные особенности нашего края. И я всегда буду стоять у вас на дороге. Не сомневайтесь, у меня есть собственные методы давления», — добавила она и, выходя, подмигнула ему напоследок.

Лейлу заворожил талантливый пересказ. Поль Эрвуэ воссоздал всю сцену голосом лучше, чем пером. Чтобы разрушить очарование, в которое погрузил ее его теплый голос, она принудила себя строго спросить:

— Как, по-вашему, какая выгода месье Ришело от этого проекта?

— Без сомнения — сугубо личная…

Она опять почувствовала его пристрастие.

— Это мы выясним по кадастрам Оксера, — оборвала она. — А что с Жюли Брюссо?

Глава 15

Суббота, 14-е

Боясь разбудить своего сожителя, Марго Лонваль, вернувшаяся поздно ночью, тихонько прошла в комнату на самом верху, расположенную под фронтоном эпохи Директории. Просыпаясь по утрам, она позволяла себе какое-то время пребывать в состоянии блаженства, вслушиваясь в звуки, доносившиеся снаружи в ее спальню. Дом в Мон-Бугон она выбрала из-за его местоположения. Каждое утро она чувствовала себя участницей спектакля, разыгрываемого в ложбинах, где чередовались все смягченные тона зелени, распустившейся после последних дождей. Она с наслаждением потянулась, предаваясь несказанному ощущению вливавшегося в нее утреннего спокойствия.

Девять часов! Снизу не доносилось ни звука. Должно быть, Ален уже уселся за работу. Он увлекся ниспровержением философии Канта, которое займет у него ближайшее десятилетие. Сейчас он прорабатывает второй том; первый дался ему с трудом, несколько притормозив работу. Ей была непонятна практическая целесообразность такого занятия. Фамилия Алена уже утратила авторитет. Этому способствовало немало факторов: во-первых, пренебрежительное отношение к нему его издателя, который выпустил маленьким тиражом его книгу; затем — выход работы с броским названием «Как Кант может изменить смысл вашей жизни», за которую охотно ухватилась пресса; и наконец, решение покинуть Париж после полученной им отставки в издательстве «Па-де-Порт». Его нишу занял молодой честолюбец, которому поручили разработать новую коммерческую политику. Отныне штат издательства сократили, критиков не приглашали, канули в прошлое издания сочинений с вариантами. В результате стали выходить книги, дающие немедленную выгоду; их расхватывали книжные киоски и супермаркеты.