Марвин Кей - Секретный архив Шерлока Холмса Страница 16

Утром 3 октября произошла катастрофа, которую предсказывал Холмс. В парижском полицейском участке взорвалась бомба такой силы, что останки одной из несчастных жертв были обнаружены свисающими с газового светильника.

До тех пор большинство парижан думали, что опасность миновала. Анархисты, терроризировавшие город прошлой весной, несколько месяцев не давали о себе знать. Страх сменился обычной настороженностью, царившей повсюду в 1894 году. Большинство обитателей французской столицы так долго жили с чувством ужаса, что уже не могли разобраться в причинах своих тревог. Казалось, они страдали хронической болью, которая притупилась просто в силу привычки.

Холмс и я находились в Париже в тот роковой день в результате принятого им несколько недель назад за завтраком в Лондоне решения. Я намазывал маслом тост, поданный миссис Хадсон на ее великолепном серебряном подносе, а Холмс читал сообщения о погоде в «Таймсе». Вскоре он бросил газету на пол и перенес внимание на ветчину.

— Спокойствие подходит к концу, — сказал Холмс. — С приближением зимы анархисты вылезут из нор. Они не могли орудовать взрывчаткой в жаркие летние месяцы, так как даже слабый перегрев способен вызвать детонацию, которая разнесет подрывника на куски. — Он налил себе вторую чашку чая. — Мы поможем парижской полиции, хотят они того или нет. Пожалуй, я устрою дело таким образом, что Дворец правосудия попросит нас о помощи.

Все именно так и вышло. Дипломатические контакты Холмса быстро обеспечили официальное приглашение. Французские официальные лица жаждали заручиться его содействием.

Впрочем, на сей раз цель была недостижима. Даже великий Шерлок Холмс не мог вырвать анархизм с корнем. У этого течения не было ни корней, ни выстроенных планов. Это была идея, подобная вере. Она не предполагала централизованного заговора – отдельные анархисты действовали самостоятельно, веря в абсолютную свободу личности. Они отвергали любую власть и были убеждены, подобно их философу Прудону[18], что «собственность – это кража».

Анархисты отстаивали идею превращения частной собственности в общественную, взрывая одно здание за другим. При этом гибли люди, даже оказавшиеся поблизости на улицах. Сначала они взорвали универсальный магазин, затем банк, и наконец один из них убил президента Франции. Летом насильственные действия прекратились, покуда террористы, мучаясь от жары, строили свои планы.

Холмс и я остановились в отеле возле Дворца правосудия в то роковое утро. Мы ели круассаны и пили кофе с молоком, тоскуя по бекону и чаю миссис Хадсон, когда к нам пришел журналист брать у Холмса интервью для нового журнала. Обычно Холмс редко соглашался на интервью, но эта персона являла собой новый тип, с которым ему хотелось познакомиться. Это была американская старая дева, живущая в Париже одна и содержащая себя Бог знает каким образом, не будучи связанной ни с какой определенной редакцией.

Ее звали Ида Тарбелл, и она была родом из Тайтесвилла в штате Пенсильвания, столицы американской нефтяной промышленности. Холмс забросал ее вопросами, на которые она отвечала, очевидно, надеясь, что впоследствии он столь же охотно будет отвечать ей.

Мисс Тарбелл была неглупой женщиной и внешне не напоминала «синий чулок». Она задавала вполне толковые вопросы ровным, лишенным модуляций голосом, каким обычно говорят американцы. Холмс не удивился, узнав, что мисс Тарбелл изучала биологию и химию и неплохо разбиралась в научных методах расследования. Ей было лет тридцать пять, она была высокой, худощавой, с темными волосами и загорелой кожей, благодаря поездкам на открытых верхних площадках парижских омнибусов. Мисс Тарбелл хотелось снискать расположение Холмса, и с ее губ не сходила приятная улыбка. Короче говоря, она мне понравилась, и, неоднократно будучи объектом демонстраций Холмсом своих дедуктивных способностей, я ей искренне сочувствовал. Когда мисс Тарбелл настояла, чтобы Холмс испробовал свои методы на ней, он проделал обычный трюк, определив ее место жительства в Париже – рю Соммерар на левом берегу Сены – и тип человека, рядом с которым она сидела этим утром в омнибусе.

— Да, но что вы можете сказать обо мне самой, мистер Холмс? — не унималась мисс Тарбелл.

Я знал, что она совершила промах и ей за это воздастся.

— Вы стеснены в средствах, мадам. Возможно, ваши издатели не выплачивают вам то, что должны. Очевидно, они довольны вашей работой, потому что поручения взять у меня интервью домогаются многие. Как правило, его доверяют надежным и одаренным журналистам. Я вижу, что вам не хватает денег, так как ваше весьма прочное черное платье полиняло по швам. Покрой вашей одежды свидетельствует о наличии вкуса и о том, что вы обращались бы к портному, если бы могли. Вы пытались сами придать платью менее поношенный вид, закрасив чернилами потертые швы.

— Холмс! — воскликнул я, удивленный, что он способен вести себя столь неджентльменским образом. Я был смущен, присутствуя при таком грубом и унизительном обращении с леди, но мисс Тарбелл, к ее чести, печально улыбнулась и подтвердила правильность его выводов. Она записала их для своих читателей и вновь обрела свойственную ей сдержанность, запечатлевая нелестные характеристики Холмса в своем блокноте. Будучи официальным биографом Холмса, я достаточно хорошо разбирался в ее работе и знал, что она выжмет нужный ей эффектный материал даже за собственный счет.

Возможно, в комнату постучали, но я не уверен. Знаю лишь то, что мы вскочили, когда дверь распахнулась, и в наш номер ворвался полицейский. За ним следовал консьерж, готовый исполнять обязанности переводчика. Холмс и мисс Тарбелл свободно говорили по-французски, но даже я понял слова полицейского:

— Произошел новый взрыв – на этот раз в полицейском участке на Итальянском бульваре. Вы нужны там, мистер Холмс. Пожалуйста, следуйте за мной.

Я не помню, разговаривали ли мы по дороге, хотя поездка была очень краткой, так как полицейский экипаж везде пропускали. Еще никогда я не видел подобных разрушений, как на месте взрыва. В Афганистане я достаточно насмотрелся на изувеченных людей и сам был ранен, но моим глазам ни разу не представлялось настолько искореженное здание. Целая секция каменной кладки стены обрушилась, обнажив каркас.,

Мы поднялись по узкой винтовой лестнице. В коридоре второго этажа, на скамье между двумя окнами, мы нашли мертвого клерка. У него отсутствовала голова, а шея являла собой бесформенное кровавое месиво. Мы прошли туда, где еще полчаса назад был кабинет инспектора. Сам инспектор лежал в углу еще живой, но я был не в состоянии его спасти. Взрывом ему размозжило череп и выбило глаза. Позднее, когда вывернули его карманы, обнаружили монеты с вонзившимися в них осколками бомбы.

Очевидно, этому несчастному принадлежали кусочки плоти в лужах крови на полу. Кровь капала с внутренностей, которые повисли на газовом рожке, вырванные взрывом из обугленного тела в другом углу. Остатки униформы указывали, что этот человек был сержантом. Напротив него лежал еще один труп. В его туловище зиял багровый кратер, а серые брюки походили на те, которые носят служащие коммерческих банков и промышленных фирм.

К моему удивлению, я увидел, что мисс Тарбелл все еще находилась рядом с нами. Ее лицо было смертельно бледным, и если она ела что-нибудь этим утром, то наверняка избавилась от съеденного среди окружавших нас следов бойни. Тем не менее женщина выглядела не хуже Холмса, который пулей вылетел из жуткой комнаты. Я слишком хорошо его знал, чтобы подумать, будто его тошнит, но был слишком потрясен, чтобы двигаться так же проворно, как он. Увидев, куда он направился, я вышел следом за ним на тротуар.

Холмс отошел от тела одного полисмена и подошел ко второму, как раз вовремя, чтобы услышать слово «Дар-мо». Это слово оказалось последним. Опустившись на колени, я попытался нащупать пульс и, убедившись, что бедняга умер, внезапно увидел край полинявшей черной юбки мисс Тарбелл, еще сильнее потемневшей от крови. День был пасмурный, в воздухе пахло дождем. Если бы я рисовал одну из нелепых картин, которые пишут современные художники, то изобразил бы этот пейзаж в свинцовых тонах с алыми брызгами, так как все вокруг казалось мне безнадежно серым, за исключением ярко-красных пятен.

Мисс Тарбелл увидела, что стоит в луже крови, и отскочила назад.

— Несчастные! Помоги Бог их семьям, — сказала она и прикрыла рот ладонью, словно старалась преградить путь эмоциям.

К этому времени полицейские перестали сновать взад-вперед и разбились на маленькие группы. Казалось, они не знают, что им делать. Гнев был предпочтительнее горя, поэтому двое из них затеяли горячий спор о том, под юрисдикцию какого участка подпадает место преступления.

— Кто видел, что произошло? — осведомился Холмс. — Qui а vu се qui est arrivé?[19]