Рекс Стаут - Слишком много женщин Страница 17

День уже перевалил за половину, а я еще ничего не узнал о тех, чьи имена мне назвала Роза. Я вернулся в кабинет, позвонил начальнику резервного отдела и сказал, что хочу поговорить с мисс Гуинн Феррис из его секции, и попросил передать ей, чтобы она пришла ко мне. Он извинился и сказал, что мисс Феррис в данный момент занята: печатает под диктовку начальника секции, чья секретарша в тот день не работает, и спросил, нельзя ли это сделать позднее. Я согласился и сказал, пусть приходит, когда это будет удобно им обоим. Положив трубку, я почувствовал, что дверной проем в кабинете загородила чья-то тень.

Это был высокий, костлявый молодой человек с копной непослушных волос, которым не повредила бы расческа или даже ножницы парикмахера. Он был похож на поэта, погруженного в свои мысли, и, так как его глаза безошибочно впились в меня, очевидно, очень хотел меня прощупать.

– Можно зайти, мистер Трут? – спросил он голосом, пророкотавшим, словно отдаленный гром.

Когда я разрешил, он вошел, закрыл дверь, пересек комнату, сел на стул и сообщил:

– Меня зовут Бен Френкель. Бенджамин Френкель. Я полагаю, вы занимаетесь тут расследованием убийства Уальдо Мура?

Ну что ж, раз мне не удалось заполучить Гуинн Феррис, я поймал другого интересного энергичного человека, которого, судя по высказываниям Розы, эта дама тоже притягивала к себе и завлекала до тех пор, пока он не разобрался, что к чему.

Встретив его взгляд, мне пришлось собраться, чтобы не вылететь через окно на улицу.

– Я бы выразился иначе, мистер Френкель, – сказал я. – Но я ничего не имею против вашей формулировки.

Он ласково и грустно улыбнулся.

– Меня это устраивает, – начал он. – Я рассчитывал на вашу гибкость. Я уже приходил сюда несколько раз, как только услышал сегодня утром, для чего вы здесь, но не застал вас на месте. Я хотел сказать вам, что у меня сильное ощущение, будто Мура убил я. Я испытываю его с той ночи, когда это случилось, или, лучше сказать, со следующего дня.

Он остановился. Я ободряюще кивнул ему:

– Продолжайте, мистер Френкель, пока еще не слишком ясно. Это только ваше впечатление, или вы можете чем-то его подтвердить?

– Боюсь, это не очень убедительно, – он нахмурился, будто над его широкими бровями появилась туча, из которой доносились раскаты грома. – Я надеялся, что вы разьясните все это и я смогу освободиться от этого ощущения. Могу я рассказать вам обо всем конфиденциально?

– Смотря что вы скажете. Я не могу обещать, что буду держать в тайне признание в убийстве.

– Боже, я не делаю никаких признаний!

– Тогда что же вы делаете?

Он глубоко вздохнул, задержал дыхание на несколько секунд и выдохнул.

– Моя ненависть к Уальдо Муру, – сказал он, – была одним из сильных чувств, какие я когда-либо испытывал в жизни. Возможно, самое сильное. Я не скажу вам почему, так как не имею права вовлекать в это дело другого человека. Я сомневаюсь, ненавидел ли когда-нибудь один человек другого так, как я ненавидел его. Это тянулось месяцами, и я боялся этого, буквально боялся. У меня всегда был глубокий интерес к смерти как к феномену. Во мне слились два начала. Это было синтезом двух реакций. Одна – ненависть – была эмоциональной, а другая – интерес к смерти – была плодом рассудка, и обе появились одновременно. В результате я увлекся концепцией смерти Мура, я обдумывал ее снова и снова, в конкретных и специфических выражениях. Концепция автомобиля, переезжающего его и лишающего его жизни, приходила мне в голову много раз, не знаю, сколько именно, – десятки.

– Его переехала не концепция, а седан.

– Конечно. Я не говорю о чем-то сверхъестественном. Я живу в меблированной комнате на Девяносто четвертой улице недалеко от Бродвея. Однажды вечером я был у себя в комнате, и эти концепции, о которых я говорил, занимали мой ум. Это было исключительно изнурительное занятие, так бывало всегда. Психологически это можно сравнить с трансом в результате закупорки мозговых клеток, вызванной продолжительным и невыносимым напряжением. Моя голова болела, и я лежал на кровати.

Мне это начинало надоедать:

– И наконец уснули, и вам приснился сон.

– Нет, я не заснул. Мне просто казалось, что я заснул. Было чуть больше часа ночи – десять минут второго. В тот миг, когда я пришел в себя, я открывал дверь ванной. Я подумал, что, должно быть, нахожусь в очень глубоком сне, если, не сознавая того, что я делаю, встал с кровати и пошел в ванную, дверь в которую находилась на другой стороне комнаты. Мой мозг не был ничем заполнен и отдыхал; в нем не было никаких видений, хотя они часто возникали, когда я просыпался. Вот что было той ночью. Я разделся и пошел спать и через некоторое время снова заснул, но утром, когда прочитал в газете про смерть Мура, что, конечно, подействовало на меня, как удар тока, мой мозг вдруг охватила мысль, что его убил я. Думаю, что главной причиной тому было то обстоятельство, что автомобиль, который сбил его, был обнаружен на Девяносто пятой улице, всего за один квартал от моего дома.

– Подумайте еще раз, мистер Френкель. Автомобиль был найден почти в двенадцать часов дня, поэтому вы не могли узнать об этом из утренних газет.

– Что? – расстроился он. – Вы уверены в этом?

– Безусловно.

– Странно. – Он покачал головой. – Выходит, мозг может работать сам по себе. Я четко помню, что это чувство возникло у меня утром, когда я пошел на работу, а впоследствии, когда стало известно, где был найден автомобиль, это ощущение усилилось. В любом случае началось это тогда, и с тех пор оно не покидает меня, и я хочу от него освободиться.

– Я не собираюсь ни в чем обвинять вас, – заверил я его. – Когда в первый раз вы пошли спать, устав от своих концепций и головной боли, в котором часу это было?

– Около девяти часов; естественно, я так предполагаю. Я не могу определить точно, но это не могло быть много позднее или раньше девяти часов.

– Вы знали, где был Мур в тот вечер? Или где его можно было найти?

– Нет, – сказал он с сомнением. – Я знал… – он не закончил фразу.

Я подтолкнул его:

– Попробуем вспомнить.

– Я знал, где, по моему предположению, он был или мог быть. Нет, не так. Я знал, с кем предположительно он мог быть, и все. Я предпочитаю не называть имен.

– Когда вы проснулись около ванной комнаты, как вы были одеты?

– Как обычно. Так, как был одет, когда лег. Костюм, ботинки – полностью одет.

– Ни шляпы, ни пальто?

– Боже мой, нет. Я бы снял их в любом случае, верно?

– Ну вот, пара деталей уже есть. Что-нибудь еще – грязные руки или что-нибудь в этом роде?

– Нет, ничего.

– Вы кому-нибудь об этом говорили, о вашем ощущении, что вы убили Мура?

– Никогда. Вскоре после того, как это случилось, меня вызвал детектив, расследовавший это дело, и спросил, не гулял ли я той ночью и не заметил ли, как кто-нибудь ставил автомобиль на Девяносто пятой улице. Значит, они интересовались мной, потому что я живу в соседнем квартале. Он спросил меня о моих отношениях с Муром. Я честно сказал ему, что ненавидел Мура.

– Но вы не говорили ему о ваших ощущениях?

– Нет, разве я должен был говорить?

– Вас, конечно, никто не заставлял. Тогда почему вы мне рассказали?

Френкель опустил плечи. Его глаза больше не сверлили меня; теперь они на меня совсем не смотрели, взгляд опускался, покуда не уперся в пол. Он становился несчастным прямо на глазах, и я от души желал, чтобы у него не случился очередной приступ головной боли. Я ждал, когда он снова поднимет глаза, и в конце концов он это сделал.

– Очень трудно сказать, – горестно произнес он. – Может, это прозвучит глупо, но, когда я узнал, что вы расследуете убийство Мура, у меня появилась очень слабая надежда, что если я вам все расскажу, вы сможете это проверить

– вы детектив и знаете, как это делается, – возможно, путем опроса хозяйки квартиры и других людей вы могли бы доказать, что я не покидал комнаты в тот вечер. – Он выглядел неуверенным. – А может, вы смогли бы освободить мой ум. Может быть, я недостаточно четко объяснил вам, под каким ужасным давлением я нахожусь. Возможно, вы могли бы также сказать, не упоминал ли мистер Нейлор какие-нибудь имена в связи с этим… этим безответственным докладом, который он послал мистеру Пайну. В частности, не упоминал ли он мое имя?

Больше мне не было скучно, но если хоть одна искорка проскочила в моих глазах, то это было помимо моей воли.

– Хорошо, – сказал я бесцеремонно. – Конечно, было упомянуто много имен. У вас есть основания предполагать, что мистер Нейлор мог вас выделить?

– Никаких серьезных причин. Дело вот в чем, мистер Трут. – Он наклонился вперед и явно приобрел второе дыхание, потому что стал снова прощупывать меня.

– Ощущение, что я убил человека, довлело над моим сознанием почти четыре месяца. Мне необходимо, жизненно необходимо либо укрепиться в этой мысли, либо освободиться от нее как можно скорее. Мне нужно знать, и я имею на это право, было ли у других такое же ощущение, и если так, то по какой причине и как они это объясняли. Это не могут быть те же основания, что и у меня, потому что никто на земле, кроме вас теперь, поскольку я рассказал вам об этом, не знает, что случилось со мной в моей комнате в тот вечер. Поэтому я и спрашиваю, упоминал ли мистер Нейлор мое имя? Если это так и если я не получу от вас искреннего ответа на мой вопрос, мне придется пойти к нему…