Элизабет Джордж - Картина без Иосифа Страница 17

Вся проблема состояла в том, что в ее сердце не находилось решимости. Ей хотелось дать обещание. Хотелось самой поверить в него. Но еще больше хотелось встречаться с Ником.

— Дело вот в чем, — сказала она и поведала викарию обо всем.

— Мама знает, — закончила она, теребя пальцами его носовой платок. — И очень сердится.

Священник потупился и, казалось, пристально разглядывал выцветшую вышивку на молельном коврике.

— Сколько тебе лет, милая?

— Тринадцать, — ответила она. Он вздохнул:

— Господи.

Слезы снова навернулись ей на глаза. Она вытерла их, всхлипнула и сказала:

— Я плохая. Я это знаю. Знаю. И Господь тоже знает.

— Нет. Это не так. — Он дотронулся до ее руки. — Меня смущает твое стремление стать поскорее взрослой. Из-за этого ты столкнешься со множеством проблем и неприятностей, ведь на самом деле ты еще маленькая.

— Меня это не волнует.

Он мягко улыбнулся:

— Правда?

— Я люблю его, и он любит меня.

— Именно с этого и начинаются проблемы и неприятности. Согласна?

— Вы смеетесь надо мной? — обиделась она.

— Я говорю правду. — Он перевел взгляд с нее на алтарь. Его руки лежали на коленях, и Мэгги обратила внимание, как напряжены его пальцы. — Как тебя зовут?

— Мэгги Спенс.

— До сегодняшнего дня я не видел тебя в церкви, верно?

— Нет. Мы… Мама почти не ходит в церковь.

— Понятно. — Он по-прежнему сжимал колени. — Ну, ты столкнулась с одним из самых больших искушений в очень юном возрасте, Мэгги Спенс. Как тебе справиться с грехами плоти? Еще до рождества Господа нашего древние греки рекомендовали умеренность во всем. Понимаешь, они знали, какие последствия ждут человека, который излишне чем-то увлекается.

Она нахмурилась, смущенная. Он заметил это и продолжал:

— Плотское удовольствие — тоже аппетит, Мэгги. Что-то вроде голода. Все начинается с умеренного любопытства, а не с урчания в животе. Но быстро перерастает в настоятельную потребность. К несчастью, плотская любовь не походит на переедание или отравление алкоголем, ведь они вызывают почти немедленно физический дискомфорт, который потом может действовать как напоминание о пагубных последствиях неумеренности. Вместо этого появляется чувство освобождения и комфорта, которые многим хочется переживать вновь и вновь.

— Как наркотик? — спросила она.

— Очень похоже на наркотик И почти как у многих наркотиков, вредные свойства не бывают заметны сразу. Даже если мы о них знаем — своим разумом, — все равно предвкушение удовольствия часто оказывается более соблазнительным для нас, чтобы мы могли удержаться там, где нужно бы. Именно тогда мы должны обращаться к Господу. Просить Его, чтобы он дал силы устоять. Ты знаешь, что Он тоже сталкивался со своими собственными искушениями. Он понимает, что такое быть человеком.

— Мама не говорила мне о Боге, — сказала Мэгги. — Она говорила про СПИД и герпес и кондиломы и беременность. Хочет запугать меня, в надежде, что я больше не стану этого делать.

— Ты сурова к ней, моя милая. Ее опасения вполне реальны. В наши дни с сексом связаны всякие неприятные факты. Твоя мама мудрая женщина-и добрая, раз предостерегает тебя от этого.

— Ах, верно. Но как же быть с ней? А когда она сама с мистером Шефердом… — Мэгги осеклась. Какими бы ни были ее чувства, она не может предать маму. Это тоже грешно.

Викарий склонил голову набок, но никак не показал, что понял слова Мэгги.

— Беременность и болезнь потенциальные результаты, с которыми мы сталкиваемся, когда предаемся плотским удовольствиям, — сказал он. — Но, к несчастью, когда мы приходим на свидание, ведущее к плотскому греху, мы редко думаем о чем-то, кроме экзигенции этого момента.

— Что?

— Потребности это совершить. Немедленно. — Он снял вышитый коврик с крючка, прибитого к спинке передней скамьи, и положил на неровный каменный пол. — Мы думаем: этого не может быть, я не буду и это невозможно. Из нашего стремления к физическому удовлетворению следует отрицание возможности. Я не забеременею, он не может заразить меня дурной болезнью, потому что я верю, что он здоров. Но из таких маленьких актов отрицания в конце концов вырастают наши самые глубокие беды.

Он опустился на колени и жестом велел ей присоединиться к нему.

— Господи, — спокойно произнес он, глядя на алтарь, — помоги нам увидеть Твою волю во всех вещах. Когда мы проходим через суровые испытания и искушения, помоги нам понять, что Ты испытываешь нас по Твоей любви. Если мы спотыкаемся и грешим, прости наши проступки. И дай нам силу избежать в будущем всякой возможности греха.

— Аминь, — прошептала Мэгги. Сквозь густую гриву волос она почувствовала, как рука викария легко легла на ее шею, и этот жест принес ее душе покой впервые за несколько дней.

— Чувствуешь ли ты решимость впредь не грешить, Мэгги Спенс?

— Я хочу ее чувствовать.

— Тогда я отпускаю твои грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Он вышел вместе с ней в ночь. В домике викария через улицу горели огни, и Мэгги видела на кухне Полли Яркин, накрывавшую стол.

— Конечно, — произнес викарий, — покаяться и отпустить грехи одно. Трудней другое.

— Больше не грешить?

— И активно заниматься другими вещами, чтобы отвлечься от искушения. — Он запер церковь и положил ключ в карман. Хотя ночь была довольно холодной, он шел без пальто, и его белый пасторский воротничок сверкал при лунном свете как чеширская улыбка. Он задумчиво посмотрел на Мэгги и потер подбородок. — Я организовал в нашем приходе группу для подростков. Может, присоединишься к нам? Мы собираемся заниматься разными полезными делами, и у тебя не будет оставаться свободного времени. Так ты сможешь решить свои проблемы.

— Я бы с радостью, вот только… Вообще-то мы с мамой не ходим в церковь. И я не думаю, что она позволит мне посещать эти собрания. Религия… По ее словам, религия оставляет у нее во рту скверный привкус. — Мэгги опустила голову. Эти слова казались ей сегодня кощунственными. Викарий был так добр к ней. И она быстро добавила: — Сама я так не считаю. Просто я мало знаю о вере и церкви. То есть… Я ведь почти никогда не заходила сюда. В церковь то есть.

— Понятно. — Кончики его губ опустились вниз; он порылся в кармане пиджака, извлек оттуда маленькую белую карточку и протянул Мэгги со словами: — Передай маме, что я хотел бы ее навестить. Мое имя тут написано. Телефон тоже. Возможно, мне удастся убедить ее изменить свое отношение к церкви. Или по крайней мере, позволить тебе посещать нашу группу. — Он вышел вместе с девочкой из церковного двора и дотронулся, прощаясь, до ее плеча.

Мэгги надеялась, что мама позволит ей посещать молодежную группу, хотя она и старалась держаться подальше от церкви. Но когда она протянула ей визитную карточку викария, мама долго, слишком долго смотрела на нее, а когда наконец подняла глаза, лицо ее было мрачнее тучи, а губы скривились.

«Ты пошла к постороннему человеку, — говорило ее выражение лица. — Ты не доверяешь своей мамочке».

Мэгги старалась, как могла, сгладить ее обиду и избежать невысказанного обвинения:

— Джози знает мистера Сейджа, мамочка. Пам Райе тоже. Джози говорит, что он приехал в деревню три недели назад и пытается вернуть людей в церковь. Джози сказала, что молодежная группа…

— Ник Уэр тоже ее член?

— Не знаю. Не спрашивала.

— Не лги мне, Маргарет.

— Я не лгу. Я просто подумала… Викарий хочет поговорить с тобой об этом. Он просил, чтобы ты ему позвонила.

Мама разорвала карточку и бросила в мусорную корзину прямо на грейпфрутовую кожуру и кофейную гущу.

— Я не намерена беседовать со священником, Мэгги.

— Мамочка, он только…

— Разговор окончен.

Впрочем, несмотря на отказ мамы, мистер Сейдж три раза приходил в коттедж. Ведь деревня Уинсло совсем небольшая, и выяснить, где живет семья Спенс, так же легко, как найти отель Крофтерс-Инн. Он пришел неожиданно к ним, приподняв в знак приветствия шляпу перед Мэгги, открывшей ему дверь, мама в это время работала в теплице — пересаживала в другой горшок какие-то травы. Когда дочь, сильно волнуясь, сообщила о приходе викария, сухо сказала:

— Отправляйся в отель и жди моего звонка.

В голосе ее звучал гнев, лицо стало жестким, и Мэгги подумала, что лучше не задавать вопросов. Ей давно известно, что мама не признает религии. Выяснять почему — бесполезно, как и пытаться выудить из нее хоть что-нибудь об отце.

Потом мистер Сейдж умер. Почти как папа, подумала Мэгги. Он и любил ее почти как папа. Она это знала.

И вот теперь, в своей спальне, Мэгги поняла, что ее молитвы не будут услышаны. Она грешница, шлюха, гулящая девка, дрянь. Она самое испорченное существо на белом свете.